Стать японцем
Шрифт:
Точно так же, как и Кано Дзигоро, пропагандисты и энтузиасты каратэ подчеркивали, что занятия каратэ доступны всем вне зависимости от возраста и пола, они не требуют много времени, пространства и денег, но приносят огромный эффект, ибо помогают продлению жизни, формированию «могучего» и «развитого» тела, воспитанию несгибаемого духа123.
Однако как следует понимать это «могучее» и «развитое» тело? Подчеркивая, что главным средством для достижения этой цели являются упражнения типа ката, когда каратист в одиночку (без спарринг-партнера) отрабатывает отточенность движений с целью «преодолеть свои слабости, победить самого себя», теоретик каратэ Мабуни Кэнва расшифровывает, чего можно добиться с помощью занятий каратэ. Это возможность «укрепить мускулы» и «обеспечить гармоничное физическое
Первый пункт об укреплении мускулов не должен вводить нас в заблуждение, ибо далее Мабуни Кэнва поясняет, что на самом деле имеется в виду: «изначальной целью каратэ не является особо выдающееся развитие какой-то одной стороны тела — правой или левой, у каратиста не должно быть одностороннего перекоса в подготовке, он должен равно владеть и правыми, и левыми конечностями». В другом месте подчеркивается, что не следует уделять слишком много внимания силе удара и его отработке, поскольку в таком случае утрачиваются более важные компоненты подготовки. Таким образом, в полном соответствии с традиционными установками японской культуры, в тексте книги Мабуни главный упор делается вовсе не на «наращивании» мускулов и «грубой» силе, а на «правильной» работе мышц — на гибкости и эластичности тела, на ловкости и согласованности действий рук и ног.
Однако если мы посмотрим на иллюстрации в этой книге, то увидим совершенно противоположную картину. Тела каратистов, демонстрирующих то или иное упражнение (ката), не имеют ничего общего с идеалом поджарого мужчины, который по своему внешнему виду не должен ничем отличаться от «обычного» человека. Мы видим перегруженного мускулами атлета (более всего напоминающего культуриста), лицо которого к тому же напрочь лишено монголоидных черт. Такое наглядное противоречие между текстом и иллюстрациями ясно свидетельствует о раздвоенности тогдашнего сознания, когда японские и западные представления о том, каким надлежит быть телу, вступают в конфликтные отношения. И если в
ниях в Японии он умудрился показать результат, значительно превышающий мировой рекорд (считается, что преодоленная им дистанция оказалась, вероятно, значительно короче положенной).
Изменения в пищевой диете (увеличение белковой составляющей), усиленные занятия физкультурой и спортом в школе и университете, военная подготовка в армии, изменения в стиле жизни приносили определенные плоды в деле реформирования тела. Но результаты были все равно явно недостаточными. За весь период Мэйдзи, то есть почти за полвека, японцы подросли на «целый» сантиметр. Таким образом, несмотря на все свои усилия, они оставались ниже европейцев. Тем более что и европейцы за это время тоже успели подрасти.
Реформа японского тела имела существенные ограничения в деле признания равенства японцев с европейцами. Как и многие другие, Миякэ Сэцурэй также полагал, что по своим телесным параметрам японцы уступают европейцам. В то же самое время он считал: понятие роста и физической силы не имеет принципиального значения, поскольку развитие общества определяется не «телом», а «знаниями», то есть «головой». В связи с этим и переживания по поводу «ущербности» японского тела контрпродуктивны, поскольку, при условии овладения научно-техническими знания Запада, японцы сумеют построить конкурентоспособную страну. В интеллектуальных же способностях японцев Миякэ Сэцурэй не сомневался, приводя примеры их достижений в области культуры и цивилизации. Сёгуном Токугава Иэясу он восхищался в качестве создателя хитроумного здания японского феодализма, писателем Кёкутэй Бакин (1767—1848) — за его поистине огромное литературное наследие, Мурасаки Сикибу — за ее роман «Повесть о Гэндзи». Смеялся Миякэ Сэцурэй и над тезисом многих тогдашних антропологов, что больший объем мозга якобы соответствует более высокому интеллекту. А раз у европейца голова больше, то, значит, он и умнее. В таком случае, говорил Миякэ, пальма первенства должна принадлежать слону124. Физические антропологи использовали другие приемы, чтобы справиться с комплексами. Адати Бунтаро в работе 1907 г. признавал, что японцы уступают европейцам в физическом развитии, но он же утверждал: так как объем мозга японца и европейца не отличается, то это означает, что при меньшем весе японца соотношение веса мозга и тела у японца выше, чем у европейца125.
Однако подобные рассуждения вряд ли могли .произвести особое впечатление на широкую европейскую публику, которая пребывала в плену своих расистских убеждений. Идеи Миякэ Сэцурэй или же Адати Бунтаро были предназначены прежде всего для самих японцев, но их терапевтические голоса не были слышны в то время не только на Западе — в Японии их аудитория оставалась тоже ограниченной. А это означало, что проблема телесной неполноценности продолжала сохранять для японцев свою актуальность.
Глава 7
Больное тело: недуги старые и новые
Медицина была той областью телесного, где правительство осуществляло переход к европейским методам особенно решительно. Гражданская война, в результате которой к власти пришли силы, поддерживавшие императора Мэйдзи и свергнувшие сёгунат, велась с широким использованием огнестрельного оружия, закупаемого за границей. Это привело не только к дополнительным смертям, но и к многочисленным огнестрельным ранениям, и здесь традиционная медицина, не занимавшаяся хирургией, мало чем могла помочь. Японские врачи не умели извлекать пуль, сработанных на европейских заводах. Не могли они справиться и со многими заболеваниями, которые стали приобретать в правление Мэйдзи широчайшее распространение.
Уже в последние годы существования сёгуната он был вынужден пойти на смягчение запретов, касавшихся европейской медицины. После эпидемии холеры, разразившейся в 1858 г., в штат сёгунского двора ввели должности знатоков западной медицины. До пришествия европейцев заболеваний холерой в Японии не фиксировалось. Первая эпидемия вспыхнула в 1822 г. в Нагасаки. Бороться с этой завезенной болезнью японские медики не умели. Даже консервативнейший императорский двор шел на уступки. В 1856 г. прививку от оспы сделали четырехлетнему наследному принцу Сатиномия, который впоследствии нарекся императором Муцухито (Мэйдзи — это его посмертное имя). После его воцарения правительство стало проводить активную политику, рассчитанную на вытеснение традиционной медицины. Если раньше серьезным ограничениям подлежала медицина европейская, то теперь ее судьба постигла китайскую медицину.
Реформа японского тела имела не только идеологические основания. Модернизация приносила не только серьезные социальные проблемы. Вместе с импортом европейского устройства жизни были завезены и «вмонтированные» в нее «болезненные» последствия. Убыстрение темпа жизни, увеличение мобильности населения, более широкие контакты с заграницей, нарастающая урбанизация (и сопутствующие ей трущобы), индустриализация приносили телу новые беды: новые болезни. Вернее, не столько новые болезни, сколько новые масштабы их распространения. В том, от каких болезней страдали японцы в то время, можно усмотреть и конкретную культурно-историческую специфику тогдашней Японии. Прежде всего, следует сказать о болезнях душевных.
Ломка прежних устоев и общественной структуры, трансформация механизмов социального контроля и защиты, повышение вертикальной мобильности, изменение картины мира и среды обитания, убыстряющийся темп жизни, переход к новому стилю существования приносили лавину стрессов. На глазах происходило упразднение привычного, удвоение обычаев и обыкновений, расширение сознания, временами — раздвоение его. Подводя итоги модернизации, Нацумэ Сосэ-ки в произнесенной им в 1911 г. речи утверждал: «Мы, японцы, были вынуждены за десять лет сделать то, что западные люди, с их выдающимся интеллектом и выдающейся физической силой, сделали за сто лет. И только естественно и неизбежно, что мы становимся невротиками, хотя мы и можем гордиться плодами нашего прогресса»126.