Статьи и рассказы
Шрифт:
Нет, я не зарекался не пить жгучую дурно пахнущую жидкость. Зачем зарекаться, если и без того знал, что в рот не возьму эту гадость. Впрочем, и зароки не всегда помогают, даже если не отменишь их в Судный день. Сколько лет прошло после того первого коньяка, пока я вообще узнал, что есть Судный день (правильно называется он не Судным, а Днём искупления), смысл которого дошёл до меня и того позже. Перед последней в моей жизни атакой, получив приказ командира батальона, я выпил с ним по стакану водки. Холодина была неимоверная. А я без шинели. Только в меховой безрукавке. На пути к моему танку меня остановили возле кухни и угостили стаканом водки. Я выпил и закусил котлетой. В танке экипаж ждал меня с завтраком. Мы выпили по стакану водки. Все, кроме командира орудия. Старший
Но разговор не об этом, не о водке, а о коньяке. Второй раз я пил коньяк через десять с половиной лет после конфуза с устрицей. Лето 1952 года. Мой земляк и пациент, главный винодел Украины, пригласил меня на бутылку коньяка. Приглашение я принял с удовольствием, предвкушая обильную закуску. Но на столе была полулитровая бутылка без этикетки и никакой закуски, кроме яблок. А чувство голода достигло самой высшей отметки. Главный винодел налил коньяк в бокалы. В его глазах каждый раз появлялась печаль, даже страдание, когда я опрокидывал в себя содержимое бокала и проглатывал его одним глотком. Ведь он наливал в бокал самую малость, не более пятидесяти граммов. К тому же, пить было не очень удобно. Пузатый бокал сужался кверху. Придумал же какой-то идиот такую форму! Откуда мне было знать, что именно такая форма позволяет смаковать напиток, как делал это главный винодел, слегка отпивая содержимое своего бокала? Нескоро ещё я узнал способ наслаждения коньяком, описанный Хемингуэем. Он превознёс его до небес. Иногда, когда я пью хороший марочный коньяк, не пренебрегаю советом классика. Во рту согревается немного коньяка. Открыв рот, вдыхаешь воздух. Проглатываешь коньяк. Выдыхаешь воздух. Попробуйте. Не пожалеете. Мы распили бутылку, закусывая яблоком. Главный винодел сказал, что коньяк лучше вообще не закусывать. Но яблоко не мешает. А ещё он не скрыл своего огорчения, увидев, что коньяк не произвёл на меня впечатления. Он сказал, что это не просто хороший коньяк, а нечто выдающееся. За эту бутылку он отдал месячную норму полагавшегося ему вина. Мне было очень неловко. Хорошо хоть, что я скрыл, как безумно мне хотелось есть.
В третий раз полулитровую бутылку коньяка мы с женой распили, не помню точно, но не исключено, закусывая селёдкой. А досталась мне эта бутылка то ли как врачебный гонорар, то ли просто как выражение благодарности за человечность.
В день моего дежурства в приёмный покой ввалились восемь возбуждённых грузин. Они привезли своего товарища с пулевым ранением в области коленного сустава. Я осмотрел раненого. Входное отверстие выглядело несколько странно. Словно стреляли от пола вверх. Прежде всего, следовало сообщить в милицию об огнестрельном ранении. Я снял телефонную трубку. Симпатичный грузин с аристократичной внешностью деликатно прижал мою руку с трубкой к рычагу.
— Простите, доктор, я бы хотел поговорить с вами конфиденциально.
— Вы можете говорить не опасаясь. Все присутствующие здесь — надёжные люди.
— Нет, доктор, пожалуйста, уделите мне несколько минут.
Мы зашли в ординаторскую. Очень обстоятельно он рассказал, что они, группа тбилисских газовщиков, приехали в Киев осваивать опыт газификации большого города. Живут они в общежитии в нашем районе. Он инженер, руководитель группы. К сожалению, среди них оказался подонок, тот самый, раненый. Он затеял скандал, перешедший в драку. Кто-то заподозрил, или знал, что у него есть пистолет.
— Во время драки у подонка выпала эта штука. — Он показал мне красивую ручку с. золотым или позолоченным держателем. — Раздался выстрел, и подонок ранил себя.
Я с интересом рассматривал ручку. Ствол пистолета замаскирован мастерски. Спусковой механизм приводился в действие держателем.
— Если вы сообщите в милицию, этот подонок получит восемь лет за незаконное хранение оружия. Поверьте мне, ему следовало бы дать больше. Но у него есть семья. Трое детей. Мы его накажем по-своему, посильнее тюрьмы. Но семья не пострадает. Вы не знаете наших грузинских обычаев и традиций.
Я возразил. Сказал, что после первого ранения четыре месяца жил в грузинском селе у отца моего командира и даже выучил язык. Сопоставив рассказ инженера с объективной картиной ранения (к тому времени я уже получил рентгенограмму, на которой пуля была видна в верхней трети бедра), решил, что могу нарушить свой долг и не сообщать о ранении в милицию. Удовлетворённый проситель вытащил пачку денег, какую я даже представить себе не мог. Я был оскорблён до мозга костей.
Как он смел подумать, что я так поступил ради денег?
— Ну, хорошо, доктор, но от бутылочки хорошего вина вы не откажетесь?
— Конечно, не откажусь. Минут через сорок он вернулся с бутылкой отличного «Напареули», которую мы тут же прикончили.
— Дорогой доктор, у меня нет визитной карточки, но вот я записал свой адрес. Знайте, что в Тбилиси у вас есть дом Вахтанга Балквадзе. Это ваш дом.
Я удалил злополучную пулю, выписал раненого и забыл об этом случае.
Прошёл примерно год. Я вернулся домой с работы. Жена рассказала, что приходил какой-то юный грузин, принёс записку, значок «1750 лет Тбилиси» и полулитровую бутылку коньяка. На бутылке этикетка с таким же рисунком, как на значке. Я прочитал записку: «Дорогой доктор! Сорок лет тому назад к 1750-летию Тбилиси заложили бочку коньяка. Ровно 1750 бутылок. Одна из этих бутылок Ваша. Пейте на здоровье! Ваш Вахтанг Балквадзе».
В ту пору мы с женой могли позволить себе только водку. Да и то изредка. До коньяка мы ещё не доросли и не разбирались в его качествах. Как однажды сострил Михаил Светлов (правда, по другому поводу), «не в коньяк корм». С женой мы распили коньяк. Пустую бутылку жена, естественно, выбросила. А примерно через месяц мы узнали, что за пустую бутылку ЭТОГО коньяка, вернее, за этикетку на этой бутылке коллекционеры дают тысячу рублей. Старыми деньгами — полтора моих оклада. Если бы вы знали, как в ту пору нам нужны были эти деньги!
Кстати, о коллекционерах. Однажды, когда я уже отличал трёхзвёздочный армянский коньяк одесского разлива от трёхзвёздочного армянского коньяка ереванского разлива, я приехал в Москву и пришёл к моему приятелю, бывшему однокурснику, а сейчас — профессору. Выяснилось, что он коллекционирует коньяки. Нет, не бутылочки-лилипуты, а настоящие полноценные бутылки. К тому времени я уже знал, как производят коньяк. Я уже знал, что в Советском Союзе не имеют права отечественные напитки называть коньяком, что это торговая марка французского города Коньяк, что даже во Франции такой же напиток, произведенный без соответствующей лицензии, называется не коньяк, а бренди. Но кто в мире вообще мог запретить что-либо великому и могучему? Теоретически я уже знал многое. Более того. Я даже полюбил напиток, который в Совдепии называли коньяком. Я даже снабжался им в изобилии — подношения моих пациентов. Но французский коньяк мне не доставался ни разу. А тут в серванте десятки различных бутылок французского коньяка. Я долго раздумывал, какой выбрать. Достоинств каждого из них я ещё не знал. Почему-то остановился на бутылке «Martel». Семьсот пятьдесят миллилитров. Профессор побелел.
— Понимаешь, это коллекция. Мы будем пить что-нибудь другое, не менее хорошее.
— Не хочу другого. А коллекцию я не нарушу. Выпьем, а в пустую бутылку я написаю. закупорим и поставим в коллекцию. — Грешен. Я не знал, что значит быть коллекционером. Мой приятель был так расстроен, что почти не ел и не пил. И его жена выпила немного. Так что прикончить бутылку мне пришлось одному. Но за это я был наказан. Я узнал вкус коньяка.
Не помню, как впервые попала к нам бутылка армянского коньяка «Ахтамар». Даже после «Martel» я снял перед этим коньяком шляпу. Всякие «Армения», «Двин» и другие марочные армянские коньяки не шли в сравнение с этим отменным напитком. А вот как получил вторую бутылку «Ахтамар», помню отчётливо.