Статьи, выступления, письма
Шрифт:
.iwliil JCi
;.r..
Феномен Эрнесто Че Гевары: трагедия и триумф л,,
да Л
г; -т»- «Ни в чём так не нуждается революция,-.Л
как в творческих людях, достойных её цШей,
. у !:к. . tO и она порождает их». Л
оч. зн Л( В.И.Ленин v
В своих записях о странствиях по Латинской Америке Эрнесто Гевара рассказывает, не упоминая ни даты, ни места, о ночной встрече с таинственным незнакомцем. Вот его загадочные слова, обращенные к Геваре: «Люди могут учиться только ценой собственных ошибок, а это стоит многих невинных жизней. Хотя, возможно, эти жизни не так уж и невинны, поскольку, оказываясь неспособны к адаптации, они совершают великий грех против природы. Все те, кто не смогут адаптироваться—вы и я, например,—умрут, проклиная власть, которую они ценой великих жертв помогали создавать. Революция без-личностна; она унесёт
Мы никогда не узнаем, вспомнил ли Гевара эти пронзительные слова за мгновение до смерти, когда сержант Марио Теран ворвался в школьный класс, где содержался под охраной пленник. Раненый Че
1
с огромным усилием попытался встать. При виде поднимающегося партизанского командира убийца замешкался. Тогда, согласно одному из апокрифов, Че скомандовал ему: «Стреляй, сукин сын!» По-испански «сукин сын» звучит как оскорбление, которое не может простить ни один уважающий себя мужчина. И сукин сын выпустил в Ге-вару девять пуль...1
Ровно через 10 лет французский философ Режи Дебре, участвовавший вместе с Геварой в партизанской борьбе в Боливии, со свойственной ему склонностью к эффектной фразе заявил: «Че был убит два раза: сначала—автоматной очередью сержанта Терана, потом— миллионами своих портретов»2. Что же касается его врагов, например сотрудника франкистских спецслужб агента ЦРУ Л. Гонсалеса-Маты, они считают, что в первый раз Че «умер» в 1959 г., когда после победы кубинской революции был «оттеснён на второй план». А затем «умирал» почти каждый год, минимум девять раз, причем после Боливии «продолжает умирать каждый день на Кубе...»3. Сотни раз буржуа, обыватели и оппортунисты всякого рода объявляли Че «трупом, прогнившим от славы», сотни раз они пытались его похоронить, как, например, модный репортер парижского «Пари-матч» Жан Ко в романе «Страсть к Че Геваре», и тем самым избавить себя и мещан из великосветских салонов от кошмарного наваждения, которое внушает им его грозная тень. Они по-прежнему ненавидят его бешеной ненавистью, замешанной на животном страхе: ведь образ Че прочно овладел массами, стал поистине материальной силой. А поэтому, будучи не в силах похоронить Че, они не жалеют усилий для того, чтобы изолгать, извратить жизнь и дело великого революционера XX в.
История показывает: чем значительнее человек, тем больше предрассудков и заблуждений нагромождено вокруг него. По числу фильмов, романов, спектаклей, исследований, посвященных ему, Че, наверное, превзошел любого политика второй половины XX в. В этом
Nouvel Observateur. Paris, 1977, №674, p. 56.
Заметим, что все, кто принимал какое-либо участие в пленении и убийстве Че, погибли от пули либо в авиационных или автомобильных катастрофах: от президента Боливии Баррьентоса, утвердившего приказ о казни Че, и армейских генералов до «простых исполнителей». Приговор был приведён в исполнение или революционерами, или самой судьбой.
L.M.Gonzalez-Mata. Las muertas del «Che» Guevara. Barcelona, 1980, p. 11, 12.
приняла участие и гигантская пропагандистская машина Запада, задействованная, чтобы навязать массам такой образ Че, который был бы наименее опасен для буржуазии. В духе какого-нибудь жития святых пишут «страсти по Че», сочиняют рок-оперы, не жалеют сил, чтобы превратить его в «поп-звезду», сделать из его имени товар. В Лондоне даже открыли дорогой магазин женской моды под названием «Че Гевара». И, словно спохватившись, тут же пытаются доказать, что Че был человеком прошлого, пережитком иных эпох, анахронизмом в компьютерный век.1 В то же время «многие молодые люди, которые называют себя революционерами, обожествляют его, превращают в миф или фетиш»...2 Усилиями буржуазного идеологического аппарата серийно штампуются самые разнообразные мифы: «Че—романтический авантюрист, красный Робин Гуд, Дон Кихот коммунизма, новый Гарибальди, марксистский Сен-Жюст, секуляризованный Христос, Святой Эрнесто из Игеры, почитаемый боливийскими крестьянами, большевик с ножом в зубах, кошмарный сон богачей, красный пироманьяк...».3 Справа и «слева» на Западе возникают лжеипостаси Че: «романтический искатель
Прошло почти 40 лет после его гибели, а накал полемики вокруг его личности и наследия не ослабевает. В чём же тайна этого грандиозного человеческого феномена, имя которому «Эрнесто Че Гевара»?
Секрет этого феномена, по-видимому, в том, что в его личности для людей нашей эпохи сфокусировались извечные «проклятые» вопросы человеческой экзистенции: «Кто мы и зачем на этой земле?», «В чём смысл нашей жизни и смерти?», «В чём тайна отношений между мужчиной и женщиной?», «Как соотносятся индивид и
1 См.: D. James. Che Guevara. New York, 1969, p/347.
2 M.A. Aguirre. El Che Guevara. Aspectos pohticos у economicos de su pensamiento. Bogota, 1979, p. 10.
3 M. Lowy. The Marxisme of Che Guevara. New York, 1973, p. 7.
I В.Миронов
коллектив?», «Что такое самопожертвование и чем отличается оно от самоубийства?», «В чём смысл человеческой солидарности?», «Способны ли мы овладеть собой и своей судьбой?». К тому же он своей патетически прожитой жизнью и жертвенной смертью ставил, словно эксперименты, кардинальные вопросы революционного движения: значимости человеческой инициативы, нравственной сущности революции, возникновения нового человека...
Но главное, он поставил самую важную проблему современности—проблему будущего.
«Антитеоретик» или теоретик иного типа?
О Че бытует представление как о принципиальном «антитеоретике», абсолютном практике, который презирал теорию и анализ и чьи действия намного опережали мысль. «Он не был ни оригинальным, ни глубоким мыслителем, он плохо понимал—причём с огромной наивностью—мир, в котором жил, и те великие силы, которые направляли его судьбу. Он ничего не знал в области экономики, а его понимание истории граничило с гротеском»1.
Как возможно такое мнение о мыслителе, который в считанные годы, продолжая огромную практическую работу, создаёт целый ряд оригинальных теоретических и публицистических работ, в которых анализирует почти весь спектр современных ему проблем: от теории партизанской войны до сложнейших вопросов политэкономии социализма, от концепции нового человека до проблем философии и эстетики?
В любом случае, как получилось, что интеллигент, которому имманентно были присущи постоянная духовная напряжённость, связанные с ней интеллектуальная инициатива и независимость суждений, взвинченная сила воображения, «заслужил» репутацию человека, признающего только вооружённую силу? Может быть, причина этого парадокса (причём далеко не единственного, связанного с его именем) в том, что Че-практик затмевает Че-теоретика? Или в том, что Че при всей страсти к теоретическому осмыслению реальности ненавидел абстрактные, оторванные от «живой жизни» теоретизирования, никогда не подменял изучением текстов изучение действительности?
J.Mallin. «Che» Guevara on Revolution. Miamy. 1969, p. 44. 5891 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф
Однако для такого философского ума, как Ж.-П. Сартр, ранг Че как теоретика несомненен. Это ему принадлежит лучший афоризм о Че, который проясняет смысл этого парадокса: «Я думаю, что он был не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи».
В чём суть этого совершенства? По-видимому, в неразрывном, скреплённом собственной кровью единстве мысли и дела. Вернее, в способности «мыслить действием», быть «практическим философом», для которого корректный теоретический анализ проблемы был немыслим вне практического её решения и неотделим от этого решения. Он на деле реализовал великий афоризм Мао: «То, что мыслимо, то осуществимо». В самом деле, Че никогда не прекращал попыток овладеть действительностью теоретически и в то же время всегда был готов к тому, чтобы овладеть ею действием, практически. При этом он взыскательно и вместе с тем уважительно относился к теории: «Теория должна освещать реальность, а не подменять её». Главное требование, которое Че предъявлял к теории, заключалось в том, чтобы установить, насколько действительность поддаётся изменению человеческим действием и что надо делать, чтобы изменить эту действительность. Другими словами, Че был не кабинетным теоретиком, а теоретиком «поля боя». Это—политический мыслитель, всем существом вовлечённый в стихию борьбы, соединявший в своей судьбе революционную теорию с революционной практикой.