Статьи
Шрифт:
И действительно, если раньше наука имела характер деятельности, близкий к искусству, даже, может быть, к религиозной деятельности познания Вселенной, то теперь наука подпадает под все закономерности нашего производства. В частности, Академия наук стала таким же инструментом, как Агропром или Минводхоз, и, к несчастью, в каждое разрушительное действие этих ведомств она тоже внесла свой весомый вклад. Когда строили комбинат на Байкале, то именно Академия наук с её тогдашним президентом поддержала строительство этого комбината. Когда решался вопрос о повороте рек, то на решающем заседании Совета Министров Академии наук в лице её тогдашнего президента тоже поддержала эту переброску. Теперешний же президент был в то время председателем Комитета по науке и технике. Интересно, как он тогда высказывался? И реакторы чернобыльского типа тоже были разработаны в Академии наук. Иногда в Академии наук удаётся лишь с величайшим трудом предотвратить новые экологические разрушительные проекты. Всё это, конечно, катастрофа, происходящая с самой наукой в современном мире.
– Не кажется ли вам, что такие чудовищные преступления против нашего народа, как расказачивание, насильственная коллективизация, организованный голод тридцать третьего года, уничтожение памятников русской культуры, ГУЛАГ, а в наше время - уничтожение "неперспективных" деревень - всё это звенья одной цепи? Быть может, не случайно "Память" ставит вопрос о заговоре против России?
– Вопрос о заговоре - страшный, тонкий, трудный вопрос. В этом вопросе опасны уклоны и перехлёсты в любую сторону.
Конечно, есть такая странная точка зрения, что история складывается под влиянием каких-то локальных мелких социальных факторов, изменений экономической ситуации, безработицы, изменения торговых путей, обезземеливания крестьян, которое увеличивает пролетариат, и т. д. В результате таких маленьких действий, как их равнодействующая, складываются великие какие-то перевороты, например революция. В самом же простом деле, которое нам нужно делать, мы рассуждаем иначе: чтобы человеку сделать какое-то дело, ему надо иметь план, действовать по этому плану, тогда только оно у него получится. Но почему-то план грандиозных исторических явлений мы отрицаем, считаем, что они могут получиться сами по себе, в то время как в жизни убеждены, что само по себе ничего никогда не получается.
А в истории чувствуется какая-то грандиозная глобальная логика.
Вспомним, какие процессы протекали в нашей истории за последнее столетие. В интеллигенции выделился слой, враждебно относившийся к своему народу и его истории. В народе (отчасти - под влиянием этого слоя) разрушалась вера в Бога, доверие к монархии.
На Западе создавалась концепция России - препятствия мировому прогрессу, потом она нашла последователей и у нас. Дальше происходило уничтожение образованных слоёв народа, уничтожение церкви. Потом уничтожение деревни: сначала крестьян, потом самих деревень. И наконец уничтожение природы. Во всем этом чувствуется грандиозная, глобальная логика. Нельзя представить, например, сначала разрушение природы, а потом деревни. Тут действительно есть какая-то последовательность. Не странно ли, что в самом простом человеческом деле мы признаём необходимость разумного плана, а про грандиозные события истории предполагаем, что они происходят сами по себе? В результате в качестве альтернативы возникает концепция заговора. Но чей же это заговор? Мне кажется, что если бы это был в стандартном смысле заговор, как заговоры для свержения Петра III или убийства Павла I, то мы бы о них знали, такие заговоры становятся известными, а в мировые глобальные тайны истории я не верю. Одно время утверждалось, например, что Гитлер обманул немцев, что до захвата власти никто не подозревал о его планах. Но потом вспомнили, что все его идеи открыто высказывались и раньше. Он никого не обманывал, самообманом было лишь то, что люди ему не верили, не принимали всерьёз. А он говорил, мобилизовывал единомышленников. Точно так же ничего не скрывали и идеологи "военного коммунизма", о будущих ГУЛАГах говорилось задолго до того, как они стали реальностью. Сталин лишь воплотил эти идеи в жизнь.
Поэтому существование такого классического заговора мне кажется неправдоподобным.
В одной самиздатской работе я видел такой термин: это заговор "неформальный". Интересный термин, но что этот человек под этим термином подразумевает? Если бы он был продуман и каким-то образом высказан, сформулирован, то это была бы интересная точка зрения.
Мы находимся между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, нам предлагают концепцию творчества как бы без творца. С другой стороны - концепцию заговора, который просто по фактическим данным неправдоподобен, да и слишком тривиальна такая точка зрения. Беда как раз и заключается в том, что у нас очень мало выбора из концепций, которыми мы можем пользоваться. Раньше были религиозная точка зрения, мифологическая. Мы могли бы объяснить происшедшее с помощью мифа. Это было бы глубокое объяснение, в том смысле, что для людей оно стало бы логично, всё бы уложилось в некую единую картину. А мы можем оперировать только концепциями научно-технического мышления, которые для таких проблем примитивны. Переделка этих концепций мучительный и страшно сложный процесс. Гораздо более сложный, чем освобождение от цензуры или обретение права читать сочинения Троцкого. Освобождение у нас только началось. Мы только начинаем выпутываться из мрака, и хочется надеяться, что выпутаемся. Мы должны понять то, что понимали люди издревле. История - не примитивная схема. Здесь имеются захватывающие глубинные тайны, которые гораздо глубже, чем представления о группе заговорщиков-злодеев. Возможно, например, представление вроде того, о котором я говорил, что некоторые течения, группы людей сами становятся сверхсуществами, подобно рою пчёл. Они имеют свою логику поведения. Может быть, эта логика другого типа, у них нет такого типа "нервной системы", как у человека. Но ведь и у животных существует много родов, семейств, с разными нервными системами.
Думаю, что, освободившись от шор на глазах, мы сможем начать разбираться в сложнейшем историческом процессе, который нужно воспринимать с трепетом, как какую-то грандиозную мировую загадку, стоящую перед человечеством.
– В "Русофобии" вы поднимаете вопрос о еврейском националистическом влиянии на формирование взглядов "Малого Народа". Для вас, наверное, не было неожиданностью, что это непременно вызовет обвинения в антисемитизме, шовинизме, а то и в фашизме. Чем вы объясняете столь болезненную реакцию на "еврейский вопрос"? Может быть, и здесь вся беда в том, что этот вопрос в нашей стране долгое время принадлежал к числу закрытых, не подлежащих гласному обсуждению?
– Да, конечно, мы отчасти и расплачиваемся за то, что этот вопрос был запрещенным. И запрещённым весьма основательно. Например, в 1935 году в докладе о новой Конституции Молотов сообщил, что у нас пропаганда антисемитизма карается расстрелом. Какой бы смысл он ни вкладывал в термин "антисемитизм", никаких аналогичных мер, ограждающих чувства украинцев или русских, никогда не принималось. Но этот вопрос, как и многие другие ранее запретные темы, необходимо предать гласности, спокойно сформулировать и обсудить. Только так может что-то разъясниться. Хотя, конечно, далеко не мгновенно, такие вещи делаются очень медленно. Что же касается обвинений в мой адрес, то в них как раз и сказывается стандартный взгляд, который навязывается меньшинством большинству, превращаясь в шоры. Здесь я тоже хочу надеяться на разум и время.
Есть сравнительно простые вопросы из области русско-еврейских отношений, которые можно было бы обсуждать спокойно. Это вопросы о взаимных интересах, о борьбе за "статус", о том, много или мало будет евреев в престижных сферах жизни. О том, в какой мере еврейские интересы учтены при наборе в институты или при распределении в тех или иных ведомствах. Например, в № 25 за 1978 год издававшегося в Израиле журнала "Время и мы" приводится процент евреев среди научных работников: 1950 - 15,4%, 1960 -9,5%, 1973 - 6,1%. Для сравнения среди белорусов, которых больше, чем евреев, в те же годы - 1,7%, 1,8%, 2,1%. Хотя один процент растёт, а другой падает, но разница между ними остается громадной.
Можно сказать (и говорят, разумеется) о том, что не должно быть никаких ограничений и национальность не должна приниматься во внимание, должны приниматься во внимание только способности. Но жизнь устроена иначе. Только что Василий Иванович Белов сказал, что в сельских школах просто не преподается иностранный язык, что человек с таким аттестатом не может поступить в высшее заведение, получить высшее образование. Вся жизнь уже основана на том, что она не симметрична. И эту несимметричность приходится учитывать. Можно сослаться на опыт, который сейчас многими воспринимается как идеал, на Соединенные Штаты, там существует очень сложная система, как добиваться того, чтобы национальные группы были представлены в институтах для получения высшего образования равномерно. Конечно, речь идет не о евреях, а о цветных: о неграх, о латиноамериканцах и т. д. Это так называемые "аффирмативные действия". Это очень сложная система, на основании которой регламентируется прием. Вещь, которая при достаточном обсуждении, при взвешенном осуществлении могла бы привести к положительным результатам.
С другой стороны, нужно сказать, какими средствами эти проблемы решались ещё недавно - например, в математике. О них, конечно, нужно сказать - они были чудовищные. Во время экзаменов происходила борьба, война с подростками, почти детьми. Им задавали бессмысленные или двусмысленные вопросы, сбивающие с толку. Это разрушающе действовало на психологию, на психологию их и других подростков, которые видели, что поступающих для экзаменов делят на группы. Когда они видели, например, что из одной аудитории выходят со сплошными двойками, а другая группа с четвёрками и пятерками.