Ставка больше, чем мир
Шрифт:
Спасибо судьбе и балковским гормонам за наше уютное домашнее счастье. Но, Вася, если ты планируешь и дальше разруливать всероссийские проблемы, включай-ка свои колядинские мозги, чтобы сперва порешать собственные дела. Чтобы нас за это то самое счастье не ухватили. Каленым железом. Все рассуждения о том, что здесь, в этом времени, так не принято, бесчестно, и всякую тому подобную влажную галиматью мы оставим наивным идеалистам или дуракам. В невидимой войне приемлемы все средства, если они эффективны и ведут к заданной цели. Для наших врагов это так,
А поскольку всякая война есть путь обмана, как учит старый, мудрый Сунь Цзы, придется наводить тень на лунный день. Время пока есть, но чуйка не зря напомнила о приоритетах. Значит, начнем подбирать себе подходящую столичную личину. Бретер-дуэлянт? Игрок картежный или биржевой? Похотливый ловелас с задатками альфонса? Циничный, расчетливый карьерист и взяточник в одном флаконе? Отмороженный фанат бегов, автогонок, яхт, катеров и прочей новомодной аэронавтики? Или попробовать перемешать все это великолепие в – изящной пропорции?.. Да? А может, туда и светского гомосексуалиста пару капелек для шарма и вящей убедительности добавить?
Кстати, легенды для Вадика и Петровича также требуется тщательно продумать, ведь и их возьмут в разработку мои коллеги-визави из Лондонов-Парижей. Это неизбежно.
Ох, жизнь моя, жестянка…»
Промозглый густой туман окутывал все вокруг. Его мутная мгла прятала от глаз дежурившего у сходни сонного матроса частокол фабричных труб, решетчатые хоботы портовых кранов, пакгаузы, трубы и мачты многочисленных судов, ошвартованных рядом с черной тушей пожилого германского сухогруза или стоящих в доках поодаль. И только булыжники, которыми была вымощена причальная стенка, тускло поблескивали бурыми округ-лостями в желтом пятне света от газового фонаря.
Где-то внизу, между бортом гамбургского трампа и толстыми дубовыми сваями причала, напоминая о своем незримом присутствии, лениво хлюпала Темза…
Маслянистую, мутную, желто-зеленую воду главной реки Британии рассмотреть в белесом воздушном киселе было невозможно. Ее можно было только слышать. И обонять. Вдыхать этот истинный лондонский аромат, который, один лишь раз коснувшись ваших ноздрей, запоминается сразу и на всю жизнь. В нем, в особых пропорциях изысканного букета, сплелись дивные парфюмы гниющих водорослей и дохлой рыбы, нанесенного приливами из глубин Ла-Манша ила и неизбывных миазмов уличных нечистот города, считающего себя столицей мира.
Этой тошнотворной вонью Лондон пропитан от подвалов и до крыш. В разных пропорциях и концентрациях, но так он пахнет везде. Он надменно источает на вас свое высокородное амбре в Вестминстерском аббатстве и у подножия колонны Нельсона так же, как в банкирском Сити или у дальних старых доков Ист-Энда.
Аборигены к тому, что их родной город пахнет именно так, естественно, привыкли. Пожалуй, на генетическом уровне. Как привыкли они к утренним умываниям из раковин с заткнутой сливной пробкой. И постепенно, как фронтовики свыкаются с тошнотворным, сладковатым запахом тлена, принюхиваются к навязчивому душку Темзы чужаки, коим приходится бывать здесь достаточно регулярно.
Но для человека, попадающего в Лондон впервые, этот интимный штрих к портрету английской столицы становится полным откровением, сравнимым по силе морального воздействия лишь с моментом, когда желанная, очаровательная женщина ложится к вам в постель, не посетив предварительно ванной комнаты…
Видавший виды, пошарпанный трудяга «Майнц», чьи трюмы были задраены еще с вечера, поскольку проверка груза, составление коносаментов, равно как и все остальные портовые формальности, его пожилой капитан и владелец Ульрих Рогге закончил еще до захода солнца, был готов к отплытию. Уйти он мог еще вчера. Ведь вечерние туманы в апрельском Лондоне, в сравнении с утренними, кажутся лишь легкой дымкой. Но…
Обычное дело: несколько матросов до сих пор не вернулись на борт из портовых кабаков. Другой шкипер плюнул бы на это и давно снялся. Еще пара заходов здесь, потом до Данцига, домой доползти, – это вам не через Атлантику в ноябре месяце бултыхать. Да и экономия, опять же, какая-никакая. Ушел бы и сам Рогге. Но только не в этот раз.
– Дитрих! Ну что у тебя там?
– Тихо пока, капитан. И где их только черти носят? Герр Рогге, а если парни того… Слиняли?.. Сегодня-то мы точно уйдем?
– Точно. Не задавай дурных вопросов. Пусть Магда твоя потерпит малость. Только горячее будет… О! Тише. Ну-ка, слушай!.. У тебя уши получше – не наши ли горланят? Может, заплутали в киселе этом? Не бултыхнулись бы. Беги вниз, помоги там, если что…
Из тумана, со стороны прохода на причальную стенку между двумя огромными портовыми пакгаузами, медленно приближаясь, доносилось нестройное:
Auf Deck, Kameraden, all auf Deck! Heraus zur letzten Parade! Der stolze «Warjag» ergibt sich nicht, Wir brauchen keine Gnade!– Ребята! Шульце? Вилли? Это вы так орете? Где вас черти морские носят, говнюки несчастные?
– Да, да! Это… есть мы! Колоссально, Гюнтер! Нас ждали! Слышишь? Это Дитрих. Макс! Очнись, урод. Пьяная скотина-а… Дитрих пришел тебя встречать. Он тебя повезет к мамочке с папочкой! Они подотрут твой мокренький, расквашенный носик, свинья ты, вонючая…
An den Masten die bunten Wimpel empor, Die klirrenden Anker gelichtet, In sturmischer Eil` zum Gefechte klar Die blanken Geschutze gerichtet!– Эй, Шульце! Ну, где же вы?
– Да, Дитрих! А мы тебя видим… Ха-ха-ха!..
Навстречу вахтенному матросу из тумана медленно выдвигалось нечто темное и бесформенное, что при ближайшем рассмотрении оказалось двумя моряками, тащившими болтавшегося между ними, словно мешок с тряпьем, третьего. Еще один морячок, слегка пошатываясь и изредка спотыкаясь, брел чуть поодаль…
– Господа, ну, как все прошло? Почему задержались так, Василий Александрович? – полушепотом осведомился «Дитрих», быстро подскочив к живописной группе.