Ставка больше, чем мир
Шрифт:
С мостика его предупредили, что маяк в устье Лиффи уже видно без бинокля, и через час на борт берут лоцмана. Это означает, что самое позднее к одиннадцати утра они ошвартуются в Дублинском торговом порту, в разношерстной компании таких же, как и их «Майнц», работяг-трампов. Господин Литвинов сейчас допивает свою дозу «успокоительного» под тщательным присмотром «ангелов-хранителей», так что никаких проблем с этой стороны ждать не приходится. Тем паче что снотворного в шнапс подмешали щедро. Конечно, хотелось бы продолжить с ним интересные беседы,
Мысленно пробежав еще разок загодя определенный порядок действий, Василий бережно достал из тайника в своем матросском чемоданчике то, без чего быстрый успех его миссии, точнее, сам ее успех, был бы попросту невозможен.
Вот он… светло-зеленый конверт, три марки «Красный пенни», наклеенных почему-то слева, уступами, одна под другой. Три сургучные кляксы с непонятным орнаментом на оттиске личной печатки. Внешняя атрибутика явно со смыслом. И все это аккуратно отправляется во внутренний карман куртки, под пуговку. На всякий случай…
Василий не видел содержимого этого конверта. А если бы и видел, вряд ли смог бы прочесть текст находящегося в нем письма. Во-первых, он не владел ирландским языком. Во-вторых, часть его, а именно, то, кому оно адресовано, и первый абзац были написаны «фенийским шифром». Возможно, его уже умели разбирать детективы Скотланд-Ярда, но для Балка эта часть текста оказалась бы непосильным ребусом. Однако он имел перед британским сыщиками одно неоспоримое преимущество – Василий практически наизусть знал как само это послание, так и адрес человека, который должен был его прочесть.
Единственное, чего он не знал об этом письме, так это подробностей его появления. А они были прямым следствием его же, Василия Балка, меморандума «Об ирландском вопросе», отправленного государю летом 1904-го. Ознакомившись с ним и выудив из Вадика все, что тот припомнил о Пасхальном восстании, ИРА и ольстерских событиях, сотрясавших устои Соединенного королевства в 1960-х – 1980-х годах в нашей истории, Николай вызвал к себе Дурново. И «Дублинский экспресс» тронулся…
Глава 8
Английский вопрос? Ирландский ответ!
Вашингтон, Филадельфия, Нью-Йорк, Дублин. Октябрь 1904 года – апрель 1905 года
В один из дождливых октябрьских вечеров морской агент России в Вашингтоне, как обычно по дороге к себе на квартиру, зашел в «Виллард». Кухня ресторана при этом отеле ему нравилась. За ужином Бутакову передали визитку незнакомого инженера из Бостона, просившего разрешения подсесть к столику русского офицера.
Возражать Александр Григорьевич не стал: на фоне идущей Русско-японской войны ему неоднократно приходилось рассматривать предложения по приобретению проектов разнообразного «чудо-оружия» для нашего флота от предприимчивых янки.
Поток таких ходоков не прерывался с того самого дня, как в американских газетах появились статьи про скорый отъезд в Россию инженеров-двигателистов из компании «Стандарт» и о покупке ведомством великого князя Алексея Александровича всех их новых моторов за какие-то сумасшедшие деньги. А после того, как до читателей здешней прессы дошла информация, что с месяц назад холландовский «Фултон» был замечен в гавани Кронштадта, и недели не проходило, чтобы на стол к Бутакову не ложились два-три очередных коммерческих предложения. Вроде супермины, которую нельзя вытралить ничем и никогда, или «абсолютного» трала, который обез-вредит любую мину. Причем и то и другое – от одного изобретателя…
Но настроившийся на критически юмористический разбор очередного технического бреда под бокал хорошего вина кавторанг обманулся в своих ожиданиях. Возникший в кресле перед ним худощавый «мистер» с аккуратно подкрученными усиками и цепким взглядом производил впечатление человека серьезного и знающего себе цену. Новый темно-песочный твидовый костюм-тройка сидел на нем не хуже, чем военная форма, а приветливая улыбка как-то не очень сочеталась с холодком, таящимся в глубине светло-серых глаз.
Выдержав протокольно-секундную паузу и позволив Александру Григорьевичу себя как следует рассмотреть, незнакомец обратился к Бутакову на чистейшем русском языке:
– Имею честь представиться, Комиссаров Михаил Степанович, ротмистр. Офицер по особым поручениям департамента полиции… Я удивил вас немножко маскарадом, Александр Григорьевич?
– Рад знакомству. Догадываюсь, вас, любезный Михаил Степанович, привело ко мне нечто значительное, если так интригующе обставлено ваше появление за океаном?
– Да. Серьезное и весьма спешное поручение особенной государственной важности. Причем как по линии моего министерства, так и вашего. Мы сможем сегодня поговорить без лишних свидетелей?
– Есть у меня на примете парочка тихих местечек. Но сначала давайте перекусим. Полагаю, полчаса не столь критичны в вашем деле, не так ли?..
Небольшая, уютная кофейня возле Ботанического сада, как и предполагал Бутаков, в это время была практически пуста. Устроившись со своим новым знакомым в уголке, где никто не мог им помешать, они заказали по чашечке ароматного напитка со сливками, после чего Комиссаров приступил к выполнению поручения.
Сначала он передал Бутакову письмо Дубасова. В нем он поздравлял Александра Григорьевича с награждением орденом Владимира третьей степени за приобретение им критически важных для флота технических и технологических новшеств. И в нем же адмирал поручал своему агенту оказать Комиссарову любое посильное содействие в деле, к которому департамент полиции счел нужным привлечь Александра Григорьевича. Мало того, управляющий Морским министерством категорически запрещал Бутакову общаться с кем-либо по вышеозначенному вопросу, кроме сидящего сейчас напротив него офицера. И перед ним же поручал держать отчет.