Ставка больше, чем мир
Шрифт:
– К утру болтанка нам обеспечена, пожалуй, – почесав гладко выбритый подбородок, обнародовал свой метеопрогноз Нунан.
– Ночью мы зайдем за английский берег, так что чаша сия нас минует, скорее всего. Не пугай народ раньше времени. Да и чайки. Вон, сколько их, смотри. К шторму ближе ни одной тут с нами не было бы, – Максимов умиротворенно зевнул, наслаждаясь сценами птичьего рыболовства на фоне вечерних красот морской и небесной стихий.
– Думаешь, покачает, Роб? – Макбрайд хмуро проводил взглядом в последний путь окурок сигары, нырнувший в пену кильватерного следа. – Угу… По-моему, камрады, в Канале нас ожидает форменная джига. Ветерок-то больно веселый… Как я не люблю всю эту свистопляску. Еще с путешествия в Капштадт.
– Джек, не нагоняй тоску. На тебя это не похоже. Ну, покачает. Одолеем как-нибудь.
– Да, Макс. Тебе легко говорить. Сам ведь хвастал, что качка тебя «почти» не берет. К тому же ты у нас теперь – победитель. Тебе, поди, море-то само нынче по колено, – вздохнул Макбрайд. – Кстати, как ты думаешь, а были у нас шансы побить лаймиз тогда?
– Были, Джек. И довольно приличные.
– Ну и?..
– Партизанская война. Нам нельзя было ни под каким соусом выводить свои силы на «правильные» сражения. Преимущество томмиз в артиллерии было подавляющим. Как и в пулеметах. А в современной полевой войне они практически все решают.
– Но ведь эти ублюдки сгоняли в лагеря баб и детишек! Что же прикажешь…
– Терпеть. Стиснуть зубы. И терпеть, Джек! Создавать тайные базы и поселения для гражданских. Выводить их заранее из опасных мест. Организовывать систему снабжения. Защищать такие поселения ловушками, засадами и минами. И бить врага там, где это было нам тактически выгодно. И так, чтобы не нести при этом потерь. Ну, или минимизировать их, по крайней мере. Наши силы были априори меньше британских. Следовательно, для нас ценность жизни каждого бойца была неизмеримо выше. Никакой «силы на силу»! Только налеты на гарнизоны, коммуникации, конные рейды, отстрел офицеров и администрации, внезапные обстрелы из кочующих пушек, подрывы фортификаций, поездов, потравы колодцев… И засады, засады и еще раз засады! Никакого рыцарства, никакого эмоционального выяснения отношений на тему «кто прав, кто не прав» или дуэлей. Только планомерное умерщвление живой силы. Без жалости, без пощады или плена. Но и без демонстративной жестокости, эмоций или казней. О том, что враг твой – человек, можно вспомнить после войны. И тогда, по-человечески, отдать должное его доблести и воинскому искусству…
– Макс, вы так действовали против япошек? Возможно. Но азиаты, как и разные там ниггеры или индусы, это все-таки… не то же самое, что белые люди…
– Все люди одинаковые, Джек. Все думают, страдают, мечтают, любят. Кровь тоже у всех одна – красная. Но на войне места для сантиментов быть не должно. Кстати, именно лаймиз, Китченер, нам это продемонстрировали со своими концлагерями. Только мы, дураки, тогда этого понимать не захотели… И вот если бы мы придерживались такой тактики, смело поставлю, да хоть на зеро: британцы не выдержали бы первыми и стали искать мирного решения конфликта. Но… получилось, как получилось. По битым горшкам не плачут.
– Жаль только тех друзей наших, что в африканскую глину легли.
– Все так, Роберт. Ребят жаль. И чтобы вам в Ирландии не наступать на те же грабли, Балк уговорил государя вытащить вас в Петербург. У нас вы сможете многому научиться. Но главное – понять психологию партизанской войны. И ее тактический базис.
– Балк, Балк… я вот думаю, Макс, а как может такой молодой офицер во всем этом разбираться? Ну, храбрость, отвага. Везение, наконец. Твердая рука и острый глаз… Но еще и эта, твоя… психология.
– Камрады, Василий Александрович – это человек из особенного теста. Скажу честно: я думаю, что он – гений. Потому что внутри у него есть нечто особенное. В обычное время он – как все. Веселый, заводной. С шутками-прибаутками, и вообще… Но когда дело доходит до войны, это какой-то совершенно уникальный ум. Как будто познавший самую ее суть. Не как общественное явление, не как человеческую вражду. Но… как науку, скорее. Причем науку точную. А еще рефлексы…
Я побывал с ним в деле не раз. И скажу вам, камрады, это, вообще-то, страшно… Он становится какой-то спокойной, расчетливой машиной. Машиной уничтожения. Конечно, может быть, это только внешне так, под чужой-то череп не залезешь. Только тому, кто оказался у него на пути в бою, фатально не повезло… При этом его кредо примерно такое: «штык – молодец, только ума у него поменьше, чем у пули. А у пули поменьше, чем у фугаса». Сам он всегда готов выйти против кого угодно. Но бойцов своих в штыки бросить для него наихудшее из зол. Нам он говорил: «Правильно, это когда твой бывший враг так никогда и не поймет, что, откуда и от кого ему прилетело». Выполнить боевую задачу и не потерять своих людей – вот самая главная премудрость войны в его понимании. А уж какая у него, камрады, изобретательность по части этой самой «премудрости»! Одни мины-ловушки чего стоят. Об этой военной инженерии вы много чего узнаете. Не стану забегать вперед.
– Макс, а ваша ИССП, она ведь специально создавалась, чтобы с революционерами бороться, как в России, так и везде по миру, да? У нас так о вас раструбили газетчики.
– Это то, что лежит на поверхности, Роберт. Одно направление, хотя очень важное. Но поле деятельности ИССП много шире. Враги-то у Империи не только доморощенные. Поэтому кто-то в Конторе работает по внутреннему подрывному элементу, кто-то по политэмиграции. Это в большинстве своем бывшие офицеры полиции и жандармского корпуса. Кто-то, вроде нас с Василием Александровичем, занимается ее иностранными противниками. Вы ведь понимаете, что основные финансовые потоки на «дело русской революции», они не российского происхождения. А есть еще статистика, агентурная разведка, контрразведка и много чего разного… Так что интерес с нашей стороны к делу ирландского освобождения не на пустом месте возник. Но я предвижу и твой второй вопрос.
Для меня было удивительным, что вместо гвардейской армейской карьеры Василий вдруг ушел в тайную полицию. Да, многие господа-дворяне у нас считают такую службу делом неблагородным, грязным. Или же бесперспективным по карьерным соображениям. В армии он мог со временем и до фельдмаршала дослужиться. Я на полном серьезе. С такими талантами – запросто.
Но когда он мне на пальцах объяснил, что война с англосаксами и их марионетками не закончена, что она лишь перешла в иную, «холодную» форму, и поэтому нам нет смысла галифе по ресторанам да игорным залам протирать, я, минуты не раздумывая, последовал за ним. И нисколечко не стыжусь того, что мой командир на двадцать лет меня моложе. Служить под его началом почитаю за честь и редкостную удачу. Вот так как-то, друзья мои…
– Ну-с, господа журналисты и издатели, в шкурке простого декматрозе не слишком утомительно пока? – с улыбкой поинтересовался Василий, втискиваясь на свободный край нижней полки крохотного кубрика, который ворчливый старик Рогге по его просьбе предоставил ирландским пассажирам, пересекающим пролив Ла-Манш под видом наемных матросов. Просьбе, естественно, подкрепленной соответствующим чеком.
– Спасибо, мистер Балк, все нормально. Тем более что на работы нас никто не выгоняет. Есть время на бридж, на чтение, да и просто на разговоры. «Джемесон» будете?
– Раве что граммов сто. За знакомство. Я к вам с другим умыслом заглянул. Пока наши дорогие «буры» вспоминают на юте свое прошлое трансваальское житье-бытье, не возражаете, джентльмены, если мы кое-какие интересующие вас моменты поподробнее обсудим? Не все сразу, конечно, но у нас до Кильского канала еще есть двое суток с хвостиком…
– Почему именно до канала?
– Там все будет интереснее. Возле Вильгельмсхафена нас должен встретить русский легкий крейсер. Через сам канал и дальше в Петербург мы пойдем на нем.