Ставка на возвращение
Шрифт:
Падихат не очень громко расхаживал по комнате, томясь бездельем, но все-таки не уходил. Он чего-то ждал, хотя не был уверен, что не теряет время впустую. У него имелись более приятные занятия, то ли встреча с какой-то из местных г'мет не слишком строгого поведения, то ли болтовня в караулке при аэродроме, то ли возможность сделать ставку в рукопашном поединке между стиками, которые почти каждый день устраивали за городскими стенами гладиаторские стычки, но все равно томился тут, потому что не понимал ситуации.
— Начнем, — предложил Ростик. И начал вслух предлагать какие-то варианты глаголов, вернее, их искаженное произношение. Он рассчитал,
Ярк честно работал, приводил слова, названные Ростиком, иногда произносил целые фразы, терпеливо ждал, пока Рост их запишет, иногда давал их побочный перевод на единый, а иногда — не давал… Должно быть, потому что и сам не знал либо не понимал его. Либо его вовсе не существовало. С тем, что перевода иным терминам древнего языка несупенов могло и не быть, Рост примирился давно, но именно в этих пластах языка ему и следовало искать.
Через полтора примерно часа Рост понял, что не способен продолжать урок, и остановился. Ярк получил два десятка полновесных градин, взболтал их в кулаке и удовлетворенно произнес:
— А ты смышленей, чем я подозревал. — Всмотрелся в Ростика и едва ли не сочувственно подвигал перьями на загривке. — Ты иссяк, как ручей в пустыне. Похоже, того, что ты вызнал, тебе надолго хватит для заучивания.
— Завтра в то же время? — спросил Ростик.
— Что? — не понял ярк.
— В то же время. Если уж начали, не годится… сбавлять обороты.
— Сколько у тебя денег? — быстро спросил Падихат. Он так и не ушел, ждал Ободранного.
— Еще на несколько уроков хватит, — решил Рост.
Так и пошло. Ободранный сидел и учил Ростика, а Падихат ждал, пока его приятель разживется деньгами, чтобы потом… Что они делали после урока, Рост не знал. Иногда оба по утрам появлялись необычно веселыми, и тогда не составляло труда догадаться, что вчерашние… возлияния еще не выветрились из их голов, а иногда — страшно подавленными, когда местное пиво или «лечебный» порошок выжигал в них всякую способность быть пригодными как для урока, так, вероятно, и для нормальной службы. Если бы она у этих двоих имелась. Тогда Рост отказывался от урока, на что с нявной неохотой соглашался и сам Ободранный. Падихат иногда протестовал, потому что безделье или, вернее, непонятная роль, отведенная обоим при Ростике, привела к тому, что они стали делать долги. Иногда довольно значительные.
Вообще, с деньгами и у Ростика стало не совсем хорошо, но он так мало тратил за последние недели, что сумел собрать увесистый кошель металлических градин… Вот только они слишком быстро таяли.
А как-то раз Рост проснулся среди ночи, словно от толчка в бок. Он поднял голову и осмотрелся, все было как всегда. В окошко несильно светил уличный фонарь, установленный, по местному обычаю, на перекрестке, его вещи лежали на стуле и столе, отбрасывая странные тени, знакомый потолок нависал над ним и не грозил обрушиться… Вот только Рост понял, что теперь знает что-то, о чем не подозревал, когда укладывался спать. Он сосредоточился, даже кулаки стиснул, словно собирался драться со всеми губисками разом, и тогда…
Это было всего лишь слово. Первое слово «ключа» к его сознанию. Оно звучало странно, Ростик произнес его вслух:
— Трампан.
Как всегда с языком несупенов, оно имело массу значений. Рост попробовал
Кажется, значение, которое оно могло иметь, ближе всего было к более современному для языка пурпурных слову Нуркес…
И что это мне дает, спросил себя Ростик. Да почти ничего, почти все осталось по-прежнему, вот только… Да, каким-то образом его обычные мысли теперь были чуть более защищены от «прослушивания» чегетазурами любого ранга и в любом его состоянии. Он изживал это ярмо несвободы мышления, он освобождался!
И вдруг, со всей очевидностью, какая иногда на него накатывала после сеанса прозрения, он понял, что второе слово ключа, как бы он ни использовал Ободранного, найти будет невозможно. Следовало менять тактику незаметно и, главное, мотивированно. Ему нужно было теперь сделать что-то такое, что позволило бы ему изменить ситуацию, в которой он оказался. Только так он сохранит свою игру в тайне, только так он сумеет выиграть.
Но в эту ночь Ростик ничего больше придумывать не стал, просто уснул, убаюкав себя радостью первой победы. Хотя ее использование требовало осторожности. Но теперь он был все равно уверен — он научится, обретет, вернет себе способность думать «по-своему». И никакие чегетазуры его в этом не остановят.
Глава 16
Иногда, особенно по ночам, Рост вдруг начинал чувствовать себя очень плохо. Причем это были какие-то внушенные ему на расстоянии, тяжелые, угнетающие образы, что-то бесформенное, способное довести его до галлюцинаций. В какой-то момент он даже стал бояться этой своей зависимости от кошмаров. Боялся, что однажды откроет после сна глаза и увидит… Допустим, стоящего около его кровати ярка или даже несупена, которого не будет на самом-то деле, но Рост вынужден будет почему-то подчиняться ему… Это было невыносимо.
Все-таки Рост был очень неплохо осведомлен о всяких медицинских сложностях жизни, поэтому вспомнил, что такая болезнь людей в его мире носит название шизофрении. Вот к ней, кажется, и несло его сознание, она-то ему и начинала угрожать. При этом он отлично понимал, что чем дольше и, так сказать, пристальней рассматривает эту возможность, тем более вероятной она становится. Ведь он так до конца и не разобрался, что в его предвиденьях было внушением, а что — самообманом, который воплощался именно потому, что он это выдумывал… А что действительно вычитывал неведомыми путями из объективно существующей реальности.
Рост знал, что скоро, очень скоро, если не сумеет себе помочь, превратится в одного из тех душевнобольных, какие, вероятно, получились из всех людей, перешедших в свое время на сторону пурпурных, удравших с ними от мести победившего человечества во время войн с губисками.
А днем с ним все было нормально, он бывал бодр, спокоен, иногда весел, хотя привык эту веселость не обнаруживать слишком явственно. Вот во время одного из таких приступов веселья он и решился на следующий шаг. Отправился на рынок и осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания, купил новый, довольно большой свиток шершавой папирусной бумаги, три кисточки для письма и новую палочку туши. Тушь, кстати, оказалась плохая, с неприятным коричневым оттенком, в отличие от той, что он привез из Вагоса. Но старая уже заканчивалась.