Стая бешеных
Шрифт:
– Мне сказали, что ты не ела ничего.
– Да, правда. Я и голода не чувствовала, все только думала, думала. Отчего так? Как так случилось? Я даже религиозная стала, в Бога поверила, только молиться не могла. Если бы знала, как молиться, я бы, может, и не повесилась бы. А тут… лукавый… – она улыбнулась, произнося, как верующая, «лукавый». – Попутал.
Ирина поменяла со стоном положение на кровати. Ее шея была скована гипсовым воротником от смещения позвонков.
– У тебя серьезная травма, – заботливо сказал Гордеев.
– Нет, не особенно. Жить буду.
– Как то есть помогли? – насторожился Гордеев.
– Да не знаю как. Только я повисла, – она опять жалостно улыбнулась, – а тут кто-то на мне и повис.
– Так, подожди. Кто это мог быть?
– Не знаю. Кто-то из заключенных. Меня уже пытались задушить в этот день – вот отчего я решила повеситься.
– Кто пытался задушить?
– Да там есть одна… Кулюкина ее фамилия. Воровка. Но это не она… Она меня по злобе, без расчета задушить хотела. Просто оттого, что я не такая, как она. За то, что я сидела и молчала о своем. А она гадости рассказывала.
– Но у этой Кулюкиной был повод тебя задушить?
– А зачем там повод? Она мне глаза обещала выдавить ночью. Только когда я веревку прилаживала, она храпела. Да, точно помню, она спала. Это не она была, это кто-то другой.
Мысль Гордеева лихорадочно заработала в направлении нового факта. Если это было не самоубийство, вернее, не только самоубийство, но еще и покушение на убийство, два случая рифмовались уже точно. Кому-то одновременно потребовалось убрать Ирину, убившую по случайности помощника Кобрина, и его, который также помогает Кобрину в щекотливом деле.
– Мне хотелось бы знать, кого ты подозреваешь? – сказал он.
– Я никого не могу подозревать. Я там была, как в пустыне. Я никого вокруг себя не видела, даже не знаю, как ко мне относились остальные.
– Был кто-нибудь, кто догадался о том, что ты готовила… самоубийство?
– Нет, что ты, – улыбнулась Ирина, – я была очень осторожна. Я за час отрывала по одной полосе от простыни, очень тихо. Все думали, что я спала.
Она замолчала, вспоминая.
– Хотя нет, – медленно произнесла она. – Кажется, один человек знал.
– Кто? – спросил Гордеев, предчувствуя нечто важное.
– Знаешь, там была одна цыганка. Она видела. То есть могла видеть. Я, когда отрывала последнюю полосу, встретилась с ней глазами. Она смотрела на меня. Точно, я еще испугалась, что она обо всем догадается и расскажет другим.
– Кто? Как фамилия?
– Ах, да откуда мне знать…
Гордеев все больше и больше укреплялся в мысли, что покушения на Ирину и на него не были совпадением.
– Она, кажется, сидела за наркотики. Цыгане продают наркотики?
– Да, – кивнул Гордеев, – это их уже традиционный бизнес. Они продают «черную» – какую-то бурду из маковой соломки, вроде опиума.
– Да, – сказала Ирина, – их взяли, кажется, нескольких, с поличным. Но эта цыганка все время молчала. Я даже не знаю, кто она, какая она. Глаза только черные. Как у всех цыган.
– Мне
– Не надо, зачем, – улыбнулась Ирина, – она помочь мне хотела. А ты ее засудишь, она век из этого ада не выберется.
– Ты действительно стала религиозной, – улыбнулся в свою очередь Гордеев. – Что же, – продолжил он официально, – мне нужно идти.
– Подожди, не оставляй меня сразу. Расскажи, что там, на свободе?
Гордеев пожал ей руку.
– Я ухожу, чтобы ты скорее сама смогла видеть, что там. Кажется, узел начинает распутываться. Еще не могу сказать точно, но думаю, что все концы у меня в руках. К тому же, – он понизил голос, – дело, близкое к нашему, ведет Турецкий.
– Турецкий? Кто это?
– Скоро узнаешь. Я вас познакомлю.
– И еще, – напоследок сказала Ирина. – Помнишь, я вам все про бабку свою рассказывала? У меня до сих пор сердце не спокойно за нее. Я уж не знаю… Хотя, впрочем, ладно. Мне бы только на свободе оказаться, и я перед всеми покаюсь. Вот веришь, нет ли – покаюсь. Иной раз представлю себе, сколько же я людей обидела в жизни, даже страшно становится. А сейчас думаю – вот если бы померла в петле, так что после меня осталось бы? Всем в жизни только пакостила… Вот и Руфат от меня сбежал. Ведь сбежал же?
– Дома его нет, – сказал Гордеев.
– Все пропали. И я в этом виновата. Зачем мне вообще жить?
– Ну, это неправда, – сказал Гордеев, понимая, что Ирина еще в шоке. – Ты сейчас сгоряча говоришь. Вот будешь свободна, выздоровеешь, а там займешься следопытской работой. А пока набирайся сил – скоро суд как-никак.
– Господи, Юра, ну кто мне объяснит, почему все это навалилось?
– А ты сама что думаешь?
– Я уже ничего не понимаю.
– Ну хотя бы с чего все началось? – допытывался Гордеев.
Ирина мучительно сжала виски.
– Не знаю. Не помню…
На пути к машине Гордееву снова повстречалась та же старушка.
– Молодой человек, вы не могли бы дать мне немного денег…
Гордеев остановился, укоризненно посмотрел на старушку.
– Да я же вам подавал недавно.
– Да? – искренне удивилась старушка. – Извините ради Бога.
Она вдруг оглянулась по сторонам, словно не понимая, что она здесь делает.
– Идите домой, – сказал адвокат. – Вы где живете?
– Я?.. – Старушка наморщила и без того сморщенный лоб. – Нет, я никуда не пойду. Мне тут надо. Не гоните меня… Мне надо тут…
Глава 60. БЫТОВУХА.
– Ваши документы? – В боковом зеркале машины Турецкий увидел неприлично молодое лицо пацана, который прилагал гигантские усилия, чтобы придать собственной физиономии солидность.
– Во-о! Детей уже ставят в оцепление, – кряхтел шофер прокурорской «Волги» дядя Толя, которому каждое движение, даже такое простое, как сунуть руку в карман, казалось наказанием божьим. Живот его уже едва умещался между сиденьем и рулем. – Депутатов, что ли, пачками по Москве убивают, раз на них нормальных милиционеров не хватает?