Стая бешеных
Шрифт:
Александр вышел из машины – размять ноги, а заодно и оценить обстановку. По давней привычке Турецкий любил начинать работать, что называется, издалека. Его всегда интересовало не только место преступления, но и окрестности, причем их он изучал особенным, только ему понятным методом – «вживания». По теории Турецкого выходило, что любой закуток, любой ландшафт имеет свою индивидуальную атмосферу, которая, конечно, не может быть зафиксирована в протоколе, но для итоговой следственной «эврики» осмотр места преступления играет немаловажную роль, как катализатор для химической реакции.
«Широкий
– Во-о! Слетелись!
Турецкий оставил машину у кордона и направился по раю пешком. Дом у Кобрина ничем особенным не отличался от других депутатских гнезд – добротное европейское строение о пяти этажах. По остаткам строительного мусора, по свежести положенной асфальтовой дорожки и даже по особенному запаху становилось понятным, что дачу заселили совсем недавно, обжить как следует не успели. В таких младенческих строениях по законам жанра убийства не положены – нет должной ауры, однако именно отсюда Кобрина Аркадия Самойловича отправили в морг вперед ногами. Депутата буквально расстреляли в упор в собственной постели шестью выстрелами, контрольный был сделан, как и положено, в голову. Банальное по форме убийство никак не смыкалось по содержанию с высоким чином потерпевшего. Родные такого важного лица обычно предпочитали не бунтовать, а терпеть от главы семейства все, что угодно, – кормушка была уж больно обильной. Тут же произошел случай невероятный – ночью жена убивает своего мужа и признается в содеянном.
Ворота во двор дачи были распахнуты настежь. Суетились вокруг дачи оперативники. Бегали поводыри с собаками. Слепили мигалками несколько милицейских «фордов».
Турецкому доложили, что подозреваемая в доме. Ожидали его. Поиски улик оперативно-следственной группой продолжаются, но по всей видимости, ничего нового не будет обнаружено. Обыкновенная бытовуха.
Подойдя поближе к дому, Александр услышал душераздирающие женские крики, отборный мужской мат и звон бьющегося стекла. В окне, за тонкой занавеской метались чьи-то тени.
– Держи ее, суку!
– Да что ты, Климов, меня за ногу тащишь. Ты ей рот открывай!
– Не дается! А-а-а! – Рев мужчины напоминал призыв раненого зверя. – Кусается, гадина!
Турецкий рванул дверь веранды, на всякий случай нащупав пистолет. В центре комнаты, под огромным гостиничным столом копошилась куча мала. Несколько мужчин пытались влить в рот бьющейся в истерике девушки какую-то жидкость. Женщина с серым, бесформенным лицом стояла в позе мадонны со сложенными на груди руками и прерывисто, в такт вскрикам девушки, вздыхала.
– Попала! – торжествующе провозгласил мужчина.
– Попала, – эхом отозвалась «серая» мадонна и закатила глаза к потолку.
Девушка затихла, продолжая по инерции слабо мотать головой.
– Что происходит? – Турецкий встрял в образовавшуюся неожиданно паузу.
Один из мужчин, красный, взъерошенный, выскочил из-под стола. Указательный палец его руки кровоточил.
– Вот, – махнул он в сторону лежащей девушки, – надумала травиться. Хлопнула упаковку снотворного.
– Ты у меня, Климов, еще ответишь, – пыхтел другой страж порядка, пытаясь вытащить самоубийцу из-под стола. – Как эта дура, спрашивается, нашла лекарство? Ты куда смотрел?
Климов молчал, слюнявя укушенный палец.
– Весело тут у вас. Это дочь Кобрина? – догадался Турецкий.
Девушка полулежала у ножки дивана. Волосы, выкрашенные в немыслимый малиново-фиолетовый цвет, свалялись, отчего голова ее походила на подломленную верхушку елки, украшенную диковинными сосульками. Через секунду конвульсивные рвотные позывы скрутили тело девушки. Мадонна бросилась на помощь, откуда-то появились тазики и вода.
– Прочь! Прочь отсюда! – Мадонна угрожающе округлила глаза.
Мужчины отступили в другую комнату, дверь оставили открытой, чтобы видеть происходящее в гостиной.
– Кто же знал? – канючил, оправдываясь, Климов. – У нее в сумочке лежала упаковка. Досматривать личные вещи свидетелей указаний не поступало.
– Ты, Климов, работаешь, как дрессированная обезьяна. Не в цирке, ей-богу. Старший оперуполномоченный Сыромятников, – представился по форме маленький человечек с крючковатым носом.
– Отлично. – Турецкий чувствовал себя опустошенным, словно он тоже принимал участие в спасении девушки. – С ней все в порядке?
– Бог даст – выживет. У-у! Козел! – Сыромятников явно с удовольствием оперировал зоологическими понятиями в адрес провинившегося Климова. – Сейчас врачиха придет, укольчик какой вколет девице. И… – Оперуполномоченный подбирал слова для успокоения начальства. – Уснет, успокоится.
– Дочь Кобрина тоже была прошедшей ночью на даче?
– Да нет же, – вмешался Климов, – я говорю, она приехала почти одновременно с милицией. Мать ей сначала позвонила, потом нам.
– Что значит одновременно? Не получится из тебя, Климов, хорошего работника органов, – хмыкнул Сыромятников. – Она выходила из машины, когда прибыла милиция.
– Как девушка прореагировала на убийство?
– Заиндевела поначалу вся. А потом стала кричать матери: «Зачем ты это сделала?» Рвалась даже ударить ее. – Климов вдохновлялся от пристального внимания Турецкого. – Пришлось ее держать. Сильная девка, несмотря на субтильное сложение.
– Да просто обнаглели. Привыкли… Депутатские дети, что скажешь. – Сыромятников достал сигарету и вышел из дома.
Криминалист из экспертно-криминалистического управления продемонстрировал Александру завернутый в полиэтилен пистолет – подарок депутату от министра обороны.