Стая

В кабинете у Бескудина сидела незнакомая женщина, и Виктор в первый момент подумал, что зашел не вовремя. Но Федор Михайлович кивнул ему головой, и Виктор присел в стороне на стул. Женщина даже не посмотрела в его сторону. Она сидела сгорбившись, поминутно при-кладывая платок к глазам, и как-то надломленно, безнадежно говорила хмурившемуся Бескудину:

— Не знаю я его, не знаю. Одно прошу: найдите. Страшный он человек. Вы поймите. Погубит он Толю. Господи, никогда не думала, что такой бессильной буду, что чужой

— А отец?.

— Он и подавно,— горестно махнула рукой женщина.— Если уж я не могу. Вы не думайте,— вдруг встревожилась она,— он хороший человек. Но давно уж к сыну подхода не найдет. Не делится тот с ним. Ох, как муж это переживает! Про себя, конечно. Тоже скрытный. Нет, муж мне тут не помощник. Я-то ближе к Толе всегда была.

— Та-ак,— произнес Бескудин, откидываясь на спинку кресла, постучал пальцами по столу, что-то обдумывая, потом опять наклонился вперед.— Ну, а вам Толя что-нибудь рассказывает?

— Ничего из него не вырву, ни слова.— Женщина приложила платок к глазам, губы ее дрожали.— Будто я ему чужой стала. Я к нему с вопросами, с лаской. А он отворачивается, грубит: «Не твое дело», «Меня одного касается». А ведь слышу, все вздыхает по ночам, не спит. Как-то не выдержала я. Встала, присела к нему, голову обняла, прижала к себе, говорю: «Толюня, ну скажи ты мне, горе, что ли, какое у тебя? Ну, облегчи душу-то». А он вдруг еще крепче ко мне прижался, обнял и глухо так, еле слышно, говорит: «Жить мне, мама, не хочется. Вот что». И так ни слова больше не сказал, отвернулся, уткнулся в стенку. Я думала, сердце у меня разорвется от жалости к нему, от своей слабости, беспомощности. Нет моих сил больше, совсем нету.— И тихо добавила, ни к кому не обращаясь: —Самой уже жить тоже давно не хочется...

— Этого вот и не надо, Марина Васильевна — живо сказал Бескудин.— Не надо, говорю. Жить стоит ради сына хотя бы. Не пропал он еще, раз у него такие переживания. Самое время ему помочь.

Женщина вдруг с ненавистью проговорила:

— Его надо найти... того... Страшного того человека. Все от него, все!

— А видел его кто-нибудь?

— Никто не видел, проклятого. Но есть он, есть!

— Это понятно, что есть,— задумчиво кивнул головой Бескудин, вертя в руке карандаш.— Это понятно...— Он посмотрел на Виктора.— Вот какие дела, видал? — И, обращаясь к женщине, добавил, указав карандашом на Виктора: — Вот этот товарищ будет вашим Толей заниматься. И всем этим делом вообще. Панов его фамилия, Виктор Александрович.

Женщина впервые оглянулась и испытующе посмотрела на Виктора. Потом с сомнением сказала:

— Пусть попробует,— и, уже обращаясь к Виктору, добавила совсем другим тоном, сухо: — Хочу вас предупредить. Не говорите Толе, что я тут была, ни за что не говорите. Он мне этого в жизни не простит.

— Как знать,— усмехнулся Бескудин.— Может, когда-нибудь и спасибо скажет. Как знать!

— Нет, нет.— Женщина со страхом посмотрела на него и прижала обе руки к груди.— Я вас умоляю...

Бескудин кивнул.

— Все понятно, Марина Васильевна. На этот счет будьте уверены. Вообще прошу учесть, ваш сын у нас не первый. И к сожалению, не последний. Опыт имеем. Вот так.

—

— Он недавно пьяный пришел, совсем пьяный,— торопливо сказала женщина, словно боясь, что ей не поверят, не поймут, как страшно все то, что происходит сейчас с ее сыном.— И курить начал, и в карты играть...

— Кажется, пока все,— усмехнулся Бескудин и многозначительно погрозил карандашом.— Пока.

Но женщина отвергла эти успокоительные интонации.

— Он раньше не был таким, не был...— ее глаза опять наполнились слезами,— когда в институте учился...

— Учился? — переспросил Бескудин.— В институте? Но ведь он, вы говорите, работает сейчас?

— Его... его исключили... и из комсомола тоже...

— За что же это?

— За амо... аморальное поведение... Девушка там какая-то... в общежитии... а он ночевать остался... у товарища... а там пьянка...

Бескудин и Виктор переглянулись.

— Но это неправда!—с силой воскликнула женщина, комкая мокрый платок в кулаке.— Это неправда! Он мне все рассказал!

Она пыталась справиться со своим волнением, пыталась не разрыдаться в присутствии чужих людей. Бескудин с нетерпеливым участием посмотрел на нее, потом снова перевел взгляд на Виктора. И тот понял. «Ох, уж эти матери,— словно говорил его взгляд.— И жалко их, и досада берет, черт возьми!»

— Ну ладно,— вздохнул наконец Бескудин.— Успокойтесь, Марина Васильевна. Одно пока ясно: надо парня спасать, и не только от того человека, но и от самого себя,

— Не верится, чтобы никто ничего не видел,— заметил Виктор.

— Именно,—подтвердил Бескудин.— Давай действуй. Побеседуй еще с Мариной Васильевной, уточни, чего надо. Планчик набросай. Чтобы система была.

Женщина поднялась со стула. Виктор предупредительно открыл перед ней дверь.

Начиналось новое дело, и на первый взгляд казалось оно совершенно заурядным.

Виктор вскочил в трамвай, когда он уже трогался. С треском задвинулась за ним дверь. Он поднялся на площадку, бросил монету в плексигласовую щель и оторвал билет, потом, покачиваясь в такт вагону, прошел вперед и остановился около пустой скамьи.

Трамвай шел вдоль заснеженного неширокого бульвара. За черной паутиной деревьев проплывали светлые громады новых домов, светились вывески магазинов, мелькнули огни кинотеатра, яркие афиши у входа. Короткий зимний день был уже на исходе.

— Молодой человек, можно сесть? — услышал Виктор чей-то веселый голосок за спиной и поспешно посторонился.

У окна села девушка в беличьей шубке и ярко-красной косынке на высоко взбитой прическе. Он даже не разглядел ее лица. Девушка поспешно вынула из сумки потрепанную книжку, даже не книжку, а пухлую стопу истрепанных страниц. Виктор успел прочесть название: «Кровавый полумесяц» — и ниже: «Часть первая. В стране одалисок». Девушка нетерпеливо перевернула страницу. «Глава первая. Найденыш». Виктор, заинтересовавшись, чуть нагнулся вперед. Читать было трудно, трамвай качало. Удалось выхватить лишь кусочек текста: «...Румянец вспыхнул на ее щеках, и синие глаза загорелись тысячами фосфоресцирующих искр. Она заметила стройную фигуру молодого блестящего офицера...»