Стая
Шрифт:
Он достал из ящика письмо и сунул его Виктору.
Тот проглядел письмо и спокойно сказал:
— Так. А теперь все-таки придется пройти с нами в отделение.
— Не пойду! — рванулся со стула парень.
— Но, но,— вмешался, наконец,
— А мне что, тоже идти? — враждебно спросил Федор.
— А тебе остаться,— ответил Виктор.
И тут уже Цуриков вмешиваться не решился.
По улице шли молча. Сумерки сгустились, в окнах зажглись огни.
Наконец пришли в отделение, и Виктор попросил оставить его с парнем наедине.
Когда за последним из сотрудников закрылась дверь, он просто сказал:
— Ну, здравствуй, Гена.
Парень в страхе отпрянул от него.
Виктор улыбнулся.
— Долго же я тебя искал, брат.
Спустя час машина уже в полной темноте мчалась в Москву.
На заднем сиденье, между Пашкой и Галей, сидел Гена Фирсов, уже пришедший в себя и даже повеселевший.
Устинов остался в поселке, надо было присутствовать при обыске у Прохоровой и поговорить с Федором.
По дороге Гена рассказывал, как привез его Гусиная Лапа к той старухе.
— ...Он ведь мне что сказал? «Раз,—говорит,— ты от дела откололся, то продать можешь. Потому, если хочешь жить, сиди тут, пока мы это дело провернем». Но я же знал, он все равно со мной посчитается, так и так не жить мне.
— Убежал бы, и все,— заметил Пашка.
— Я уж думал. Но куда убежишь? Ёсли бы кто знакомый тут был. А потом пришел Федька... Нет, но как вы меня узнали, товарищ Панов? Мы же с вами не встречались ни разу.
Виктор усмехнулся.
— Ну, не томи, Виктор,— взмолился Пашка.
— Ладно, братцы, скажу.
Виктор повернулся к ним и, положив локоть на спинку сиденья, неторопливо закурил.
— Главное в том, что мы с тобой, Гена, заочно были уже знакомы. Видел я твою фотографию у матери, над кроватью. Ну, а к тому же еще такие соображения. Федор — племянник старухи, к ней заходит, значит, вполне мог с тобой встретиться. Это раз. Потом. Он парень простой, отзывчивый, к той компании не принадлежит. Встретив тебя, вполне мог помочь. Пришел он в воскресенье, старуха была в церкви, грехи свои замаливала небось,, так что у вас было время поговорить. Это два. Ну, а с Наро-Фоминском у вас чистая липа была. Тетка в письме писала, что Борис приедет через неделю, а дата под письмом трехмесячной давности. Выходит, был уже Борис и уехал. Вот так, милые мои.— Он вдруг поморщился и переменил позу.— Теперь, Гена, все позади. Теперь дело, считайте, закончено. Конец пришел Гусиной Лапе и его стае тоже. Осталось только последние точки поставить.