Стеклянная клетка. Автоматизация и мы
Шрифт:
Смит, кроме того, хорошо понял, как разделение труда будет способствовать его механизации, каковая, в свою очередь, еще более усугубит деквалификацию рабочих.
Разбив процесс производства на последовательность четко очерченных «простых операций», можно легко создать машины, которые и будут их выполнять. Разделение труда в пределах одного предприятия облегчает его механизацию – установление машин, выполняющих последовательность операций. В начале ХХ века деквалификация фабрично-заводских рабочих стала осознанной целью промышленников, взявших на вооружение философию «научного управления», разработанную Фредериком Тейлором. Веруя вслед за Смитом, что величайшее процветание наступит только тогда, когда работу можно будет выполнять с минимальным участием человека, Тейлор рекомендовал владельцам заводов и фабрик составлять для каждого работника подробные инструкции по обращению с машинами, описав каждое движение, каждую мысль [29]. Оптимальная эффективность производства достижима только на пути стандартизации труда, каковую следует закрепить в правилах, законах и предписаниях, а также в самой конструкции машин [30].
Механизированная фабрика, в которой рабочий и машина сливаются в жестко
Во второй половине ХХ века отношения между работниками и машинами несколько усложнились. По мере роста компаний, ускорения технического прогресса и взрывоподобного увеличения расходов потребителей занятость приобрела новую, неведомую ранее структуру. В экономике умножилось число менеджеров, клерков и узких специалистов; наметилось увеличение числа рабочих мест в области оказания услуг. Машины стали очень разнообразными, приняв самые причудливые формы. Они использовались массово, как на работе, так и вне ее. Тейлоровские идеи о достижении эффективности за счет тотальной стандартизации, хотя и продолжали оказывать сильное влияние на производство, были тем не менее смягчены во многих компаниях, которые сознательно предоставляли людям некоторую инициативу. Работник, подобный бездумной шестеренке, перестал быть идеалом. Внедренный в эту ситуацию компьютер быстро взял на себя в том числе и роль тейлоровского контролера, следящего за качеством работы людей. Руководители компаний быстро сообразили, что программное обеспечение представляет собой мощное средство стандартизации процессов по соблюдению технологических норм. Однако в форме персонального компьютера этот же инструмент стал гибким личным орудием, предоставившим владельцу большую самостоятельность и свободу, одновременно порабощая и освобождая его.
По мере того как автоматизация, завоевывая все новые и новые позиции, распространилась с заводов в офисы, проблема деквалификации работников стала темой ожесточенных дискуссий в среде социологов и экономистов. В 1974 году масло в огонь этих споров подлил Гарри Браверман, бывший котельщик, ставший социологом. В своей книге «Labor and Monopoly Capital: The Degradation of Work in the Twentieth Century» («Труд и монополистический капитал: деградация труда в ХХ веке») он, рассмотрев современные ему тренды в занятости и технической оснащенности рабочих мест, утверждал, что большая часть рабочих занята рутинным трудом, который не требует ни ответственности, ни ума, ни каких-то особых навыков. Люди становятся придатками машин и компьютеров. «С развитием капиталистического способа производства, – писал Браверман, – параллельно снижению сложности труда деградировало само понятие квалификации. Ее мера сократилась настолько, что сегодня сотрудник считается квалифицированным, если его специальность требует нескольких дней обучения; если необходимо несколько месяцев обучения – работа считается необычно трудной, а труд, для выполнения которого надо учиться полгода или год, вообще вызывает трепетное почтение» [32]. Ремесленное ученичество, указывает автор для сравнения, продолжалось по меньшей мере четыре года, а иногда этот срок достигал и семи лет. Насыщенный фактами и тщательно аргументированный труд Бравермана стал популярным среди читающей публики. Марксистский взгляд на ситуацию в накаленной атмосфере шестидесятых и семидесятых годов врезался в нее, как шип в паз.
Однако аргументы Бравермана впечатлили отнюдь не всех [33]. Критики его работ – а их было великое множество – обвинили Бравермана в переоценке важности традиционного ремесленного труда, в то время как он составлял очень небольшую долю в общем производстве уже в XVIII–XIX веках. Критики считали также, что автор придает слишком большое значение навыкам ручного труда синих воротничков, пренебрегая опытом межличностного общения и аналитического мышления, которые вышли на первый план во многих видах деятельности. Критика указывает еще на одну, более важную проблему, которая осложняет любые попытки выявить и истолковать смещение критериев квалификации в современной экономике. Она может принимать самые разнообразные формы. Для сравнения способностей не существует верных и объективных критериев. Является ли сапожник XVIII века, тачавший обувь у себя дома на верстаке, более искусным работником, чем маркетолог, составляющий на компьютере планы продвижения продукции? Является ли штукатур более квалифицированным работником, чем парикмахерша? Если слесарь с судоверфи потеряет работу и выучится на мастера по ремонту компьютеров, то возрастет его профессионализм или нет? У нас нет критериев, определяющих верные ответы на эти вопросы. В результате не прекращается полемика о перспективах квалификации. Картина становится более четкой, если мы рассмотрим ее на примере конкретных профессий.
Проанализировав несколько случаев, мы увидели, что по мере усложнения машин деятельность рабочего становится проще и легче. Все уже успели забыть, что одно из важнейших исследований эффектов автоматизации было выполнено в пятидесятые годы профессором Гарвардской экономической школы (Harvard Business School) Джеймсом Брайтом. Он с исчерпывающей добросовестностью исследовал влияние автоматизации на рабочих в 13 отраслях промышленности – от машиностроительных заводов до пекарен. Изучив особенности этих отраслей, Брайт составил иерархию уровней автоматизации. Она начинается с простых
Чтобы продемонстрировать, как реально происходит деквалификация, Брайт приводит пример рабочего-металлиста. Если он использует простые инструменты – напильник и ножницы, – то главными требованиями к его мастерству являются знание свойств материала и сноровка в обращении с инструментами. После внедрения электрических инструментов труд рабочего усложняется, возрастает вероятность опасных ошибок. В этой ситуации необходима большая сноровка и внимание. Рабочий становится «машинистом», когда ручной инструмент заменяют механизмами, которые сами выполняют последовательность некоторых операций. Например, автоматические станки обтачивают детали, придавая им определенные трехмерные формы. В этом случае внимание, умение принять решение и ответственность целиком или частично переходят к машине. При этом резко снижаются требования к исполнителю, который теперь перестает контролировать работу автомата и корректировать его в случае необходимости. Машинист превращается в «машинного оператора». Если машины начинают сами программировать контроль за своей работой, то рабочий перестает прикладывать к производству какие бы то ни было умственные и физические усилия. Его работа сводится к надзору. Металлист становится передаточным звеном в системе «машина – управление предприятием». «В целом, – заключает Брайт, – эффект автоматизации вначале состоит в том, чтобы освободить рабочего от излишнего физического напряжения, а потом – в освобождении его и от всяких умственных усилий» [35].
В то время, когда Брайт писал свой труд, руководители предприятий, ученые и политики единодушно считали, что работа на автоматизированных машинах потребует от рабочих более высокой квалификации и уровня подготовки. Брайт, к собственному удивлению, обнаружил, что чаще всего происходит как раз противоположное: «Я был поражен тем, что ожидаемый эффект совершенствования навыков не наблюдается практически нигде. Напротив, накапливается все больше данных в пользу того, что автоматизация снижает требования к уровню квалификации рабочих». В 1966 году, в докладе, направленном в правительственную комиссию по автоматизации и занятости, Брайт описал результаты своего исследования и обсудил развитие техники, произошедшее в последующие годы. Он отметил, что прогресс автоматизации идет семимильными шагами, подстегиваемый быстрым внедрением в бизнес и промышленность высокопроизводительной вычислительной техники. Все данные свидетельствуют о том, что широкое применение компьютеров усилит тенденцию к деквалификации. «Этот урок, – отмечал Брайт, – совершенно ясен. Не обязательно верно, что сложное оборудование требует квалифицированного оператора. Его можно встроить в машину» [36].
На первый взгляд может показаться, что заводской рабочий, управляющий грохочущей машиной, не имеет ничего общего с высокообразованным профессионалом, который с помощью сенсоров или клавиатуры вводит в компьютер сложную информацию. Однако в обоих случаях мы видим человека, перекладывающего работу на плечи автоматизированной системы. Как показали работы Брайта и других ученых, ее сложность обусловлена распределением ролей и ответственности, а оно, в свою очередь, определяет, какие навыки и знания требуются от оператора, управляющего системой. Чем более высокая «квалификация» встроена в машину, тем в большей степени она контролирует работу, и, соответственно, для работника уменьшается возможность развивать свои таланты и применять самостоятельные интерпретации и суждения. Непосредственный результат объединенного труда человека и машины (и это важно подчеркнуть!) может быть превосходным по эффективности и качеству, но участие человека в нем зачастую становится номинальным. «Что, если цена думающих машин – это не умеющие думать люди?» – вопрошал в 2008 году Джордж Дайсон, специалист по истории техники [37]. Этот вопрос неизбежно станет очень острым, если мы и дальше будем перекладывать ответственность за анализ и принятие решений на плечи компьютеров.
Нарастающая способность компьютерных систем направлять мышление врача и брать на себя принятие решений в диагностике и лечении есть отражение стремительного прогресса вычислительной техники. При установлении диагноза врач привлекает для этого всю совокупность специализированной информации, накопленной им за годы дисциплинарного образования и ученичества, за годы чтения медицинских книг и журналов. До недавнего времени компьютеру было не под силу воспроизвести это глубокое, весьма специализированное и зачастую невыразимое словами знание. Однако неумолимый прогресс вычислительной техники, увеличение скорости выполнения операций, падение стоимости хранения и передачи информации в сети, прорывы в области конструирования искусственного интеллекта, распознавания машинами речи и образов резко и необратимо изменили ситуацию. Электронные машины ныне способны оценивать и анализировать текстовую и иную информацию. Выявляя корреляцию данных, симптомов или признаков, которые либо встречаются вместе, либо следуют друг за другом с высокой вероятностью, компьютеры теперь могут делать точные предсказания, вычисляя, например, вероятность того, что данный пациент с определенным набором симптомов и анализов страдает каким-то определенным заболеванием или имеет большие шансы им заболеть. Они могут и спрогнозировать, как отреагирует пациент на те или иные лекарства или лечебные мероприятия.