Стеклянная клетка. Автоматизация и мы
Шрифт:
Тем не менее Великая депрессия не смогла полностью погасить пыл мечтателей, подобно Оскару Уайльду чаявших наступления машинного рая. В каком-то смысле именно ее конец сделал продвижение прогресса более желательным. Чем большими врагами становятся нам машины, тем с большим пылом мы жаждем подружиться с ними. «Мы поражены, – писал в 1930 году великий британский экономист Джон Мэйнард Кейнс, – новой болезнью, пока незнакомой большинству читателей, но которая очень скоро станет широко известной. Имя ей – технологическая безработица». Способность машин брать на себя работу подтолкнула экономику создавать новые высокооплачиваемые рабочие места. Однако Кейнс уверял своих читателей в том, что это лишь симптом «временной фазы несовершенного регулирования». Рост и процветание еще вернутся. Душевой доход увеличится. И очень скоро благодаря талантам и эффективности механических рабов нам не придется бояться потери работы. Он полагал, что, возможно, через сто лет, к 2030 году, технический прогресс избавит человечество от «борьбы за существование» и приведет нас к конечной цели – «экономическому счастью». Машины станут делать
Однако мы продолжаем бороться, и можно с полной уверенностью биться об заклад, что экономическое благословение к 2030 году на нашу планету не снизойдет. Кейнс предавался слишком радужным надеждам во мраке кризиса 1930 года, но, по сути, оказался прав в самом главном. Депрессия и в самом деле оказалась явлением временным. Экономический рост возобновился, рабочие места появились, доходы увеличились, а компании продолжали покупать усовершенствованные машины. Экономическое равновесие, пусть даже пока и хрупкое, восстановилось само. «Добродетельный круг» Адама Смита продолжил свое вращение.
В 1962 году президент Джон Кеннеди, выступая с речью в Западной Виргинии, заявил: «Мы верим, что если люди обладают талантом изобретать машины, лишающие людей работы, то они обладают и талантом вернуть тех же людей на работу» [21]. Эта речь была типичной для Кеннеди. Простые слова звучали веско: люди, талант, работа, талант, люди, работа. Барабанный маршевый ритм приводит к единственному выводу – «вернуться к работе». Для тех, кто слушал тогда Кеннеди, эти слова, должно быть, прозвучали как конец истории. Но в тот момент, когда они произносились, новая глава уже началась.
Страхи, связанные с технологической безработицей, снова начали расти, особенно в Соединенных Штатах. Рецессия начала 90-х, когда такие гиганты американской экономики, как General Motors, IBM и Boeing Company, в ходе «реструктуризации» увольняли сотрудников десятками тысяч, оживила опасения, что новые технологии, в частности дешевые компьютеры и «умные» программы, вытеснят с рынка труда представителей среднего класса. В 1994 году американские социологи Стенли Ароновиц и Уильям Дифацио опубликовали книгу «The Jobless Future» («Безработное будущее»), в которой предрекли технологические перемены, влекущие за собой увеличение доли низкооплачиваемых и социально незащищенных рабочих мест для синих и белых воротничков [22]. В следующем году вышла не менее мрачная книга Джереми Рифкина «The End of Work» («Конец работе»), [6] в которой он объявил, что приход автоматизации возвестил начало «третьей промышленной революции». «В ближайшем будущем новые, изощренные компьютерные технологии приведут цивилизацию к миру, почти лишенному человеческого труда. Общество подошло к поворотному пункту, – утверждал Рифкин, – компьютеры могут привести к массовой безработице и всемирной депрессии, но они же осчастливят нас безбедной жизнью, если только мы сумеем переписать заново догматы современного капитализма» [23]. Эти и подобные им книги вызвали временный ажиотаж, но вскоре страх перед безработицей рассеялся. Возобновление экономического роста в середине и конце 90-х, апофеозом которого стал головокружительный доткомовский [7] бум, отвлекло внимание людей от апокалипсических пророчеств.
6
Книга издана на русском языке в журнале «Отечественные записки», № 3 за 2003 год.
7
Дотком – термин, применяющийся по отношению к компаниям, бизнес-модель которых целиком основывается на работе в сети интернет.
Десять лет спустя, на волне великого спада 2008 года, эти тревоги вернулись и стали еще сильнее, чем прежде. В середине 2009 года американская экономика, судорожно оправившись от коллапса, снова начала расти. Увеличились доходы корпораций. Капитальные вложения достигли уровня, предшествовавшего спаду. Взлетели курсы акций на фондовых рынках. Конечно, компании всегда выжидали какое-то время, убеждаясь в надежности благоприятных перемен, прежде чем приступать к найму работников, но на этот раз число рабочих мест практически не возросло, и уровень безработицы остается весьма высоким. В поисках объяснений и виновных люди по-прежнему с подозрением смотрят на трудосберегающие технологии.
В конце 2011 года двое уважаемых ученых из Массачусетского технологического института (Massachusetts Institute of Technology, MIT), Эрик Брюньёлфссон и Эндрю Макафи, опубликовали небольшую электронную книгу «Race Against The Machine» («Поход против машин»). В ней они пытались донести до экономистов и политиков, что современные технологии существенно сокращают потребности предприятий в новых работниках. За «эмпирическим фактом», согласно которому машины будто бы способствуют созданию рабочих мест, столетиями скрывалась «грязная тайна». Авторы пишут: «Не существует такого экономического закона, который бы гласил, что все, или даже большая часть населения, выигрывают от технологического прогресса». Брюньёлфссона и Макафи ни в коем случае нельзя назвать технофобами. Они верят в способности компьютеров и роботов поднять на небывалую высоту производительность труда и улучшить в отдаленной перспективе человеческую жизнь, но тем не менее считают, что технологическая безработица реальна и она проникает во все поры общества. Ситуация продолжает ухудшаться. «Человечество, – предупреждают авторы, – проигрывает схватку с машинами» [24].
Эта электронная книжка стала горящей спичкой, брошенной в стог сухого сена. Вспыхнула ожесточенная дискуссия между экономистами, которая вскоре привлекла внимание журналистов. Термин «технологическая безработица», вышедший из употребления после Великой депрессии, снова овладел умами. В начале 2013 года американская новостная телевизионная программа «60 минут» ввела рубрику «Парад машин», в которой обсуждалось, как предприниматели используют новые технологии вместо людей на складах, в больницах, адвокатских конторах и на промышленных предприятиях. Корреспондент Стив Крофт с горечью говорил о высокотехнологичной индустрии, добившейся высочайшей производительности и укрепившей американскую экономику, но мало сделавшей для увеличения занятости [25]. Вскоре после того, как программа прозвучала в эфире, группа корреспондентов Associated Press опубликовала доклад о высоком уровне безработицы. Вот их мрачный вывод: «Высокие технологии ликвидируют рабочие места». Напомнив, что писатели-фантасты давно предупреждали о будущем, когда мы сами выроем себе могилу, выпустив на волю джинна машин, авторы заявляют, что это будущее уже наступило [26]. Журналисты процитировали одного аналитика, предсказавшего, что к концу столетия уровень безработицы достигнет 75 % [27].
От этих предостережений легко отмахнуться. Их трагический тон напоминает о пророчествах, которые мы время от времени слышим начиная с XVIII века. Как только начинается очередной экономический спад, из его пропасти выползает призрак чудовища Франкенштейна, пожирающего рабочие места. Потом, когда ситуация выправляется, маховик делает оборот, трудности остаются позади и возникают новые возможности дать населению работу. Призрак вместе со страхами исчезает в своей пещере. Но на этот раз экономика ведет себя не совсем обычно. Накапливается все больше и больше данных о том, что изменилась сама подоплека происходящих событий. Вместе с Брюньёлфссоном и Макафи некоторые ведущие экономисты начали подвергать сомнению излюбленный тезис, что обусловленное высокими технологиями увеличение производства принесет с собой рабочие места и повышение заработной платы. Они подчеркивают, что за последнее десятилетие производительность труда в США росла быстрее, чем за предыдущие 30 лет, прибыли корпораций достигают уровня, невиданного за полстолетия. При этом резко возросли вложения компаний в приобретение нового оборудования. Такое сочетание должно было, по мнению экономистов, вызвать небывалый рост занятости. Тем не менее общее число вакансий в стране практически не сдвинулось с места. «Экономический рост и занятость идут в развитых странах расходящимися путями, – утверждает нобелевский лауреат по экономике Майкл Спенс. – Виной этому стала технология. Замена рутинного физического труда машинным остается мощным, долговременным и усиливающимся трендом в производстве и снабжении, в то время как компьютерные сети вытесняют людей из процессов обработки информации» [28].
Некоторые непомерные траты на роботов и другие средства автоматизации, произведенные в последние годы, могут быть отражением временных экономических условий, в частности – непрекращающихся попыток политиков и ведущих банков любой ценой стимулировать экономический рост. Низкие процентные ставки и налоговые послабления на капитальные вложения побуждают компании покупать трудосберегающее оборудование и программное обеспечение [29]. Но есть и более глубокие причины. Алан Крюгер, экономист из Принстонского университета, бывший председателем комитета экономических советников президента Обамы с 2011 по 2013 год, указал на то, что даже до наступления спада экономика США была неспособна создавать достаточное количество рабочих мест; скорость их сокращения в производственной сфере достигла угрожающего уровня [30]. С тех пор картина стала еще более пессимистичной. Можно, конечно, утешить себя тем, что вакансии в производстве не исчезают, а просто перемещаются в страны с более низкой заработной платой. Но это не так. Общее число рабочих мест в производстве (в мировом масштабе) снижалось годами, даже в промышленной мастерской мира – Китае, а объем товаров, выпущенных за тот же период резко возрос [31]. Машины вытесняют фабричных и заводских рабочих быстрее, чем экономика успевает создавать новые рабочие места. По мере того как промышленные роботы будут становиться более дешевыми и умелыми, разрыв между числом ликвидированных и созданных рабочих мест будет лишь увеличиваться. Даже то, что такие компании, как General Electric и Apple, начинают возвращать на родину производственные мощности, едва ли сможет подсластить эту горькую пилюлю. Одна из причин возвращения – это возможность обойтись на производстве без людей. «В наше время в заводских цехах почти не видно рабочих, потому что большую часть задач выполняют управляемые компьютерами машины», – пишет экономист, профессор Тайлер Коуэн [32]. Компаниям не приходится беспокоиться по поводу стоимости человеческого труда, если у них нет сотрудников.
Производство как процесс деятельности машин – феномен, возникший в самое недавнее время. Если взять период в два с половиной столетия, то это произошло буквально несколько секунд назад. Возможно, не стоит делать скоропалительных выводов о связи между технологией и занятостью на основании столь короткого промежутка времени. Логика капитализма в сочетании с историей научного и технического прогресса ведет к окончательному вытеснению человеческого труда из процесса производства. Машины, в отличие от рабочих, не требуют доли в капиталистической прибыли, они не болеют, не ходят в оплачиваемый отпуск и не добиваются повышения зарплаты. Для капитализма люди – это проблема, которую способен решить научно-технический прогресс. Поэтому страх перед технологиями, уничтожающими занятость, ни в коем случае нельзя назвать иррациональным. «В очень отдаленной перспективе автоматизация неизбежно приведет к тотальной безработице, – утверждает специалист по истории экономики Роберт Скидельский. – Рано или поздно мы все лишимся работы» [33].