Стеклянная Крепость
Шрифт:
Илна посмотрела на их мертвые, одутловатые лица. Мертвыми, конечно, были только тела. Нечеловеческая искра внутри них использовала плоть просто для передвижения, являясь частью реального существа не больше, чем моряк является частью своего корабля.
Моряк… Что ж, Чалкус никогда не сомневался, что когда-нибудь умрет. Мерота сказала бы то же самое, если бы ее спросили, хотя, вероятно, она была слишком мала, чтобы понять, что это значит. Хотя, возможно, и нет: она была умным ребенком и находилась рядом с Илной и Чалкусом в тех местах, где смерть была более вероятным исходом, чем жизнь для всех них.
Пока Черворан пел со своим Двойником, Илна вспомнила ощущение холодной восковой плоти, когда она вытаскивала волшебника из погребального костра, который в противном случае поглотил бы его. Что бы случилось, если бы она позволила огню взять свое? Конечно, эта плоть, эта форма не напустила бы Коэрли на Илну и ее семью; но изменило бы это результат? Когда существо из хрусталя двинулось к ним со стороны моря, было легко представить себе огненное существо, стоящее лицом к нему, и весь остров под почерневшей пустошью.
Эта закономерность была за пределами понимания Илны. Что она знала с ясностью, которую никто из ее друзей и представить себе не мог, так это то, что существует некая закономерность.
Шарина схватила Кэшела за левое запястье обеими руками и попыталась пошевелить его. Он оставался застывшим, таким же неподвижным, как солнце в зените на бледном небе. Шарина обернулась, поймала взгляд Илны и воскликнула: — Илна? Ты можешь что-нибудь сделать? Теноктрис говорит, что не может.
Теноктрис стояла со спокойным выражением лица. Она держала в руке одну из своих тонких бамбуковых палочек, но, казалось, забыла о ней, когда смотрела на птицу. Она повернула голову, не тронутую параличом, но прекратила говорить.
— Я не могу уловить закономерность, Шарина, — ответила Илна нормальным голосом. Она разбирала узелки на ткани, которую сама связала, чтобы вернуться из сада гобеленов. — Для меня это слишком сложно. Даже для меня.
— Тогда ничего, — сказала Шарина, ее отчаяние сменилось покорностью судьбе. — Никто из нас ничего не сможет сделать. Если эти двое...
Она с несчастным видом кивнула в сторону Черворана и его Двойника, которые, напевая, подносили свои атаме к жаровне.
— ... не смогут остановить Зеленую Женщину, тогда мы обречены.
— Я не говорила, что я ничего не могу сделать, — резко сказала Илна. Единственной эмоцией, которую она вынесла из сада, был гнев. Она вернулась туда, где была первые восемнадцать лет своей жизни, до того, как встретила Чалкуса и Мероту. — Я сказала, что не вижу, как какое-либо действие, которое я предприняла, вписывается в общую картину, но я решила, что это не имеет значения. Я разберусь с той частью узора, который передо мной, а кто-нибудь другой сможет позаботиться об остальном.
— Я не понимаю? — отозвалась Шарина. Она перевела взгляд с Илны на крепость, приближавшуюся с тяжеловесной неумолимостью. Она двигалась не очень быстро, но в этом и не было необходимости. Шарина вытащила свой нож из ножен на поясе.
— Зеленая Женщина не причинила мне вреда, Шарина, — спокойно сказала Илна, доставая из рукава другой узор. — Я не настолько глупа, чтобы верить, что это делает ее моим другом, но я очень хорошо знаю, кто мои враги.
Илна кивнула в сторону Черворана и Двойника. Улыбаясь, она развязала узел второго узора.
Короткие полуденные тени под волшебниками и их жаровней становились шире и гуще. Какое-то мгновение никто ничего не замечал. Черворан закричал, и мгновение спустя его Двойник закричал почти в унисон.
На них надвинулась Тень. Они повернули головы и уставились на Илну. Ранее ни одна из других жертв не смогла даже пошевелиться после того, как Тень схватила их.
Илна улыбнулась. Хорошо. Они должны были почувствовать каждую мельчайшую деталь того, что с ними происходило.
Они закричали. Плоть таяла, и кости тоже, но крики все еще висели в воздухе, пока невидимые части волшебников продолжали растворяться; и Илна улыбнулась.
Тень потускнела и исчезла. Кэшел и Гаррик вышли из своего транса, оглядываясь вокруг с испуганными выражениями лиц людей, которые, поднимаясь по лестнице, сделали шаг на ступеньку, которой не было.
— Это был твой выбор, Госпожа Илна, — произнес тихий голос птицы на плече Гаррика. — Но если бы ты не действовала, это сделала бы я. Они сделали со мной, то же, что и с тобой.
— Мне жаль, — сказала Илна. — Мне очень жаль это слышать.
Она подошла к жаровне и бросила в нее ткань. Нить съежилась, почернела и, наконец, вспыхнула пламенем. Острый запах горящей шерсти боролся с общей растительной вонью этой сырой пустоши.
— Ты уничтожаешь сад? — спросила птица. — Ты знаешь, что большинство обитателей умрут, когда их освободят обратно в их собственные миры, не так ли?
Илна пожала плечами. Во дворце в Моне древний гобелен превратился в пепел точно так же, как и этот фрагмент, сделанный ею самой.
— Все рано или поздно умирают, птичка, — сказала Илна. — Даже ты. Кто-то жестокий устроил этот зверинец, и я покончила с ним. Вот и все.
— Даже я умру, — сказала птица. — Но не ты, Госпожа Илна. Не так скоро, как ты сейчас можешь себе представить.
— Нет? — переспросила Илна. — Ну, у меня были и другие разочарования.
Она пристально посмотрела на существо и добавила: — Ты волшебница, птица?
— Нет, госпожа, — ответила птица. — Я математик. Обычно я бы сказала, что это означает, что я понимаю вещи, которых не понимают волшебники, но в данном случае я не думаю, что это правда. И все же, я думаю, я понимаю достаточно.
Повсюду вокруг них бегали люди, разговаривали; многие из них молились. А на юге Стеклянная Крепость поднималась все выше с каждым шагом, по мере того как морское дно приближалось к бару, закрывающему Бухту Калф Хед. Ее шаги гремели, и на берег накатывались волны.