Стеклянная тетрадь
Шрифт:
— В управление… Понятно… Только вчера–то он был дома и позавчера тоже. Но он не вышел к ним, не наступил им на горло. А он, между прочим, власть представляет.
— Он из другого ведомства, — попыталась возразить сестра.
— Когда прикажут, все сразу в нужном ведомстве становятся. Бесхребетные вы все какие–то, Ириш. Никто на себя не хочет ответственность взять. Тряпки вы городские! Отсюда до отделения милиции не более двухсот метров, менты тоже слышат этот шум, но ни хрена не делают. Задницу им ломотно от стула оторвать. Тоже мне — служители закона. Вот потому страна в говне и прозябает, что никто ни черта делать не желает. Давно
— Нервы у тебя, Алёшенька, после твоей войны ни к чёрту стали. Всё ты хочешь силой решить. Зря ты подался в контрактники. Испортили тебя там.
— Это уж не тебе судить, сестрёнка.
Он громко вздохнул и вышел в коридор. Ирина услышала, как он залез в свою вещевую сумку.
— Ты чего, Алёша? Помочь?
— Сигареты ищу. Пойду прогуляюсь. Всё равно спать не получается.
Она села в кровати:
— Куда прогуляешься? Ночь на дворе!
— Ты спи. Тебе на работу утром.
Она услышала, как щёлкнула входная дверь.
«Ругаться пошёл с мальчишками, — решила она. — Только бы драться не начал, а то покалечит их».
Она была на четыре года старше брата, но чувствовала себя несмышлёным ребёнком рядом с ним. От Алексея веяло холодной решимостью и угрюмостью. Он был словно наполнен свинцом, одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: человек этот мог без колебаний ввязаться в схватку. Ирина побаивалась брата…
Он неторопливо спустился по лестнице и вышел во двор. На ярко освещённом под фонарным столбом пятачке стояли четверо подростков лет шестнадцати и три девушки того же возраста, но смотревшиеся чуть старше за счёт яркого макияжа.
— Парни, чья музыка играет? Чей это драндулет?
— А тебе–то чего?
— Громко очень. Привернули бы звук. Народ спать хочет.
— А мы тоже народ. И мы хотим оттянуться по полной. Какой–то части народа придётся потерпеть.
— Приглуши граммофон, пацан, — заметно повысив голос, сказал Алексей.
— Да пошёл ты!
На асфальте возле автомобиля поблёскивали пустые бутылки. Ребята были заметно охмелевшие от выпитого пива, ничто не могло испугать их. Алексей был невысокого роста и выглядел очень молодо. При дневном свете на его лице хорошо различались морщины и сразу угадывался человек, прошедший нелёгкий путь. Но в мутном ночном освещении мальчишки приняли Алексея за своего сверстника. Ну, может, решили, что он на пару лет старше, только им–то без разницы, старше он или нет. Их было четверо, и они чувствовали себя уверенно, как шакалы в стае.
— Выруби бандуру, сопляк!
— Может, тебе ещё и отсосать? — криво усмехнулся ближайший к Алексею парень. У него были длинные волосы, в ухе тускло вспыхивала серьга.
— Это уж если успеешь! — рявкнул Алексей.
И в его руке появился пистолет. Ствол ткнулся длинноволосому в лоб. Тут же раздался выстрел, но он был почти неразличим за барабанившей музыкой. Длинноволосый отшатнулся, развернулся и рухнул на бок. Алексей сразу повернулся к второму подростку и выстрелил в него. Тот взмахнул руками, беспомощно хватаясь за воздух, и тяжело привалился к борту автомобиля. Третий парень испуганно отступил на шаг, стукнулся локтем о распахнутую дверцу и, испугавшись ещё больше, метнулся в сторону. Алексей направил оружие на него и снова надавил на спусковой крючок. Полыхнувшее пламя на долю секунды озарило лицо жертвы, подросток споткнулся и опрокинулся навзничь.
Все остальные, ошарашенные происшедшим, застыли неподвижно. Одна из девочек начала громко всхлипывать, готовая перейти на истеричный крик, но Алексей жёстким голосом остановил её:
— Молчать, щенки! Тихо!
— Они убиты? — пролепетал едва слышно последний из мальчишек.
— Выключайте музыку. Сколько можно просить вас? — Теперь голос Алексея прозвучал ровнее. Он холодно посмотрел на девушек. — А вы, твари недозрелые, забейте в свои тупые мозги одну очень нужную мысль: надо помнить о других людях, а не только о собственном удовольствии! А теперь брысь отсюда, шалавы, не то и вас нашпигую!
На автомобильной площадке наступила тишина. Четвёртый подросток по–прежнему стоял перед Алексеем, заворожённо глядя на пистолет в руке Алексея.
— Что уставился, малец? — Алексей достал сигарету и закурил. — Страшно?
— Да.
— Не трясись, теперь уж не застрелю, раз сразу не кончил тебя… Вообще–то можно было и на одном остановиться. Но я машинально…
— Зачем ты?.. Почему вы?
— Потому что ваш брат не понимает человеческой речи. Вы — худшее, что может быть. Даже бандиты лучше вас, несмотря на то, что они грабят и убивают. Они понятны, видны как на ладони. Они хотят денег и прут к деньгам напролом. Их поступки ясны. А вы что? Вам вообще ничего не надо, только бы потусоваться. У вас за душой нет ни хрена. Вы не заслуживаете жизни…
— Это неправда.
— Не спорь, малец.
— Но не убивать же за это, — подросток обессилел и опустился на дрожащие колени возле мёртвого приятеля, из–под которого уже начала растекаться лужа крови.
— А что с вами ещё делать? Если вам наплевать на других, то вы должны получить такое же отношение в ответ. Вы ничем не отличаетесь от мусора, вас надо сметать, — Алексей обошёл неподвижные тела. — Ладно, хватит лясы точить…
Он сунул пистолет за ремень и, пыхая дымом сигареты, неторопливо пошёл прочь. Он был спокоен и удовлетворён…
СЛЕДЫ ЧУЖИХ ЧУВСТВ
Уставшим людям
Больно!
За кошку бездомную, ободранную, мокрую и всеми забытую больно! За друга, жестоко избитого в узком ночном переулочке — больно! За наивных влюблённых, меж которыми вдруг кончились все отношения — больно! И не уйти от этого никуда.
Бесконечно–чёpная одежда особенно подчёркивала кладбищенскую белизну лица этой женщины. То было даже не лицо, а бесцветное пятно с бездонными впадинами глаз. Невидимая фигура смерти, укутанная в холодную шаль расставаний, стояла рядом, опустив ладонь на плечо женщины.
Между раскинутыми руками могильных крестов мерцал утренний туман. Женщина бессильно свесила голову, и такой одинокой казалась её тёмная фигура в равнодушной тишине.
О, смерть! Непреодолимая стена! Сколько можно биться лбом о твою сырую поверхность? Сколько можно надрываться криком, наклоняясь над пастью твоей бездны?
— Может быть, тебя вовсе не было? — тихо спросила женщина, продолжая какой–то разговор. — Ведь не мог ты быть, а потом перестать быть. Того только нет на свете, что и раньше не существовало. А то, что было, то и сейчас должно быть. И если ты жил, ты должен жить и теперь. Где же ты? Почему ты молчишь? Ведь я чувствую это твоё странное присутствие…