Стеклянные крылья
Шрифт:
– А еще у меня есть кое-что для тебя. Папка. От твоего друга, который весь в татуировках.
В фургоне было тихо.
Затем дверь приоткрылась, и из-за нее высунулась рука.
Анетта достала папку, которую ей дал синий великан, и вложила в руку девушки.
Дверь снова закрылась. Прошла минута. Затем девушка открыла дверь.
– Заходи.
Анетта вошла в крошечный фургон, дрогнувший под ее весом. Обстановка примитивная, но внутри чисто и уютно; кто-то потратил время на то, чтобы сделать скамейку, уместившуюся
– Кто, говоришь, тебе ее дал?
Девушка держала в руках папку.
– Я присяду. – Анетта плюхнулась на скамейку. – Для начала скажи: ты Мария Бирк?
Она сдержанно кивнула.
– Тебя ищут в связи с расследованием убийств. Как я уже говорила, я пришла не для того, чтобы официально тебя допрашивать, но не могу скрывать, что знаю, где ты находишься. Полиция точно захочет тебя навестить.
По лицу Марии пробежала тень.
– Когда полицейские придут, она меня не найдут. Я с ними не разговариваю. Где ты взяла папку?
– Мне ее дал один парень – я встретила его в Колонии у Вестерпорта. Он просил передать ее тебе, когда я тебя найду. Что это такое?
Мария мельком улыбнулась, но не ответила. Она открыла стоявший под столом шкафчик, достала два авокадо, разломила пополам и стала резать на ломтики на пластмассовой доске.
– Что ты делаешь?
– Это в благодарность за то, что ты принесла папку. Ты ведь грудью кормишь?
– Откуда ты узнала?
Мария улыбнулась сама себе и дорезала авокадо.
– Тебе нужны витамин D и жиры. Грудь перестанет набухать и так сильно болеть.
В кои-то веки Анетта не знала, что сказать. Поступок странный, но в то же время трогательный.
Мария поставила перед ней пластмассовую тарелку с ломтиками авокадо.
– Эта папка очень много для меня значит. Спасибо, что принесла.
Анетта, не очень-то любившая авокадо, покорно взяла кусочек. Кажется, Мария Бирк не совсем обычный человек.
– Как так вышло, что ты здесь живешь?
– Фреденс-Хавн – не просто место, где можно поселиться. Это место, где можно жить. Здесь легко отключиться от шума. – Говорила она механически, словно повторяла выученное наизусть. – Поешь обязательно!
Анетта взяла еще кусочек.
– Но ты ведь жила в Колонии под Вестерпортом. Там довольно шумно?..
Мария не обратила внимания на вопрос. Наверное, лучше было начать с другого. Анетта достала из кармана телефон, открыла фотографии и показала девушке экран.
– Это ты написала?
При виде фотографии из интерната Мария отпрянула – видимо, ей стало не по себе.
Анетта отложила телефон.
– Зачем?
– Никто не видит Марию. Что тут объяснять? Раз тебя не видят, тебя не существует.
Анетта нехотя проглотила кусочек авокадо.
– Я встречалась с одной женщиной – ее зовут Беттина Хольте. Она работала в «Бабочке», когда ты там жила.
Мария отрешенно на нее смотрела. Казалось,
– Ладно, я поговорю с тобой, но только с тобой… Беттина подшучивала над тем, что я написала. Меняла слова местами: «Мария не видит никого». Ха-ха.
Видимо, воспоминание ее не развеселило.
– А теперь ее нет в живых. Николы и Риты тоже.
– Мне казалось, ты говорила, что пришла по личному делу, не как следователь?
К Марии вернулся враждебный тон.
Анетта сменила тему.
– В «Бабочке» было хорошо?
– Нет. Рита, владелица, как она сама выражалась, человек старой закалки. То есть жесткая и экономная. Не надо ни на что тратить деньги.
– И что же это значит, к примеру? Насколько я понимаю…
Мария снисходительно посмотрела на Анетту.
– Что она нанимала людей без педагогического образования, которые за нами и присматривали. Людей, которые понятия не имели, что делать с ребенком, у которого истерика. Людей, которым обещали, что они будут спать во время ночных дежурств, поэтому пациентам давали щедрую дозу снотворного. Ведь в противном случае за дежурство полагается дополнительная плата. Когда приходил психиатр, становилось только хуже. Петер Демант.
У Марии раскраснелись щеки, оживляя серый цвет лица.
– Почему из-за него становилось хуже?
– Петер увеличивал дозу антипсихотических препаратов. Сильно. Видимо, такая у него была теория – мол, общие рекомендации системы здравоохранения слишком консервативны. Еще я подозреваю, что он менял препараты. У многих из нас начинались панические атаки и сильные галлюцинации. Когда мы жаловались, у него всегда находилось объяснение, а на нас он не обращал внимания.
Анетта посмотрела на остатки авокадо, поблескивавшего на тарелке.
– Он придумал связывать нас ремнями. Знаете, что это такое?
Мария вытянула одну руку и крепко ухватила запястье другой ладонью.
– Пациента привязывают к койке кожаными ремнями, чтобы он не мог двигаться. – Слова буквально вылетали из нее – так камешки скачут по поверхности моря. – Вот так и лежишь, пока не успокоишься. Или пока у воспитателя не появится время и он тебя не развяжет. Иногда полчаса вот так лежишь, а иногда всю ночь.
Анетта слушала ее с нарастающей тревогой.
– Но… это вообще законно?
Мария грустно улыбнулась.
– Не в частных интернатах и не так, как это делали у нас. Нас оставляли без присмотра, беспомощных. Иногда связывание – это и правда единственный способ успокоить буйного пациента. В психиатрии уход понимают по-другому, не в общепринятом смысле. Но все нужно делать по правилам. Документировать.
– Вы не могли кому-то пожаловаться? В муниципалитете…
– Частное учреждение предполагает свободу действий. А кроме того, кто поверит шизофренику?