Стеклянные крылья
Шрифт:
Йеппе, словно зомби, вышел в прихожую. Плащ, прощальный поцелуй – и вот он уже стоит на улице рядом с велосипедом. Под дождем. С мучительным чувством, что его выгнала девушка. Ну или как ее еще назвать. Она даже не спросила про красивую сотрудницу музея, которой он явно интересен.
Он поехал на велосипеде к Книппельсбро. Дул ветер, небо расчерчивали суетливые молнии. Его мысли метались между молодым человеком, страдающим шизофренией, и красивой женщиной – сотрудницей полиции родом из Туниса. Один сбежал ночью из отделения больницы в Биспебьерге, вторая держала его на расстоянии вытянутой руки – попеременно то любила, то испытывала непредсказуемыми
Ни то ни другое не имело значения; и то и другое погружало его в состояние бессилия и растерянности.
Йеппе миновал одну из многочисленных патрульных машин, наводнивших Копенгаген и ищущих душевнобольных юношей и грузовые велосипеды. Оставалось надеяться, что завтра его найдут и все прояснится.
Йеппе тревожило то, что Сара тоже поддалась искушению и автоматически стала подозревать больного человека. Благодаря диагнозу будет просто объяснить то, что мы не хотим считать обычным человеческим поступком.
Но оставались вопросы, на которые Йеппе не мог найти ответы, когда пытался представить, что преступник – семнадцатилетний пациент психиатрического отделения.
Где он убивал жертв? Каким образом убеждал пойти с ним? Где оставлял грузовой велосипед, на котором перевозил тела?
Йеппе давил на педали, замечая, как в висках стучит пульс. Проще тыкать пальцем, чем искать ответы.
Когда он переехал Эстервольд, то вдруг осознал, что поступает точно так же с Сарой. Тычет пальцем. Потому что проще обвинять ее в том, что у него нечеткий статус, чем признаться в наличии у себя сомнений. Медлит не она, а он сам – боится погружаться в жизнь семьи с двумя детьми, которых совсем не знает. Он уже обжегся. А еще есть Моники Кирксков – они откидывают волосы и посылают сигналы, опуская веки. С женщинами, у которых нет требований и есть любовь, необременительно и легко. Легкость – разве не этого ему хотелось больше всего?
Порыв ветра чуть не сшиб его с велосипеда – Йеппе закачался, чуть было не упав. Над озерами сверкнула синеватая молния.
Завтра все прояснится. Надо надеяться.
Когда Трина Бремен накормила семью, сложила выстиранное белье, уложила детей и наплакалась в туалете, она сказала мужу, что у нее болит голова и она сходит прогуляться. Клаус – человек понимающий, ну или же он просто испытал облегчение от того, что сможет спокойно посмотреть футбол, – точно не скажешь. Иногда казалось, что он к ней равнодушен и не понимает, что его безразличие – составляющая проблемы.
Трина вышла под дождь. Он даже не спросил, взяла ли она зонт.
Она пошла к воде и двинулась вдоль пристани. Их квартирка на Фредерисиягаде тесная, зато все близко. Они часто обсуждали переезд за город, где за те же деньги можно иметь больше: место, плодовые деревья, сад с батутом для детей, но так ни на что и не решились.
На самом деле скорее Трина боялась того, что с ней сотворит спокойная жизнь за городом. Даже на пристани тишина была неприятной, огромной, давала простор нежелательным мыслям, ходившим в голове по кругу. Тяжело оставаться наедине с ними. Она пожалела, что не захватила наушники – можно было послушать музыку и заглушить рассуждения в голове о том, какая она неудачница. От успокоительного она располнела и покрылась прыщами, но требуемого эффекта от него уже не было. Трина чувствовала, как все ближе подступает неконтролируемая тревога.
Она бросила взгляд на воду, вытерла
Трина перешла велосипедный мост. На работе надо срочно что-то делать. Со временем обстановка накалялась – у нее начинал болеть живот, едва она переступала порог Королевской больницы.
Остальные медсестры с ней почти не разговаривали и даже перетянули на свою сторону двух санитаров. Обыкновенная травля, напомнившая ей время работы в «Бабочке». Клевета, недоверие, вокруг – молчание. Тогда все дело было в женщине, которая запустила травлю, уничтожила ее репутацию и сделала работу в интернате невыносимой. Рита. От одной мысли о ней Трину передернуло.
Она слишком разоткровенничалась насчет своего диагноза «пограничное расстройство личности» и того, что принимала успокоительное. Она-то решила, что этот факт покажется безобидным и поможет выстроить доверительные отношения, но эффект вышел противоположный. Они воспользовались ее слабостью против нее же самой – стреляли из того оружия, что Трина сама вложила им в руки.
Она дошла до Хольмена, до дома с современными роскошными квартирами, и бросила взгляд на окна верхнего этажа. Там горел свет. Однако перед входом стояла машина, в которой сидели двое полицейских. Они за ним приглядывают. Трина улыбнулась самой себе и пошла по грязному газону, обходя здание. Пока она держится поодаль, в темноте, ее никто не заметит.
Оказавшись у стены, которая смотрела на воду, она по узкому причалу дошла до задней двери. Ее редко запирают. Трина потянула ручку, и дверь с тихим скрипом открылась – перед ней оказалась темная лестница, чьи ступеньки вели на самый верх. Она прошла мимо выключателей и стала подниматься в темноте.
Глядя в стеклянный фасад, она видела, как в угольно-черной воде отражаются вспышки света. В том, что она прокралась мимо стражей порядка, было что-то неприличное. Неожиданность. Ее охватило возбуждение, и на мгновение она забыла уныние, которое изначально и привело ее сюда. В кармане Трина потной ладонью сжимала маленькую коробочку.
Неужели он не почувствует, что она пришла? Догадается, что она идет?
Петер Демант прислушался. Кто-то стоит у двери? Быть такого не может. Он минут десять-пятнадцать простоял в темной библиотеке, глядя на патрульную машину у входа. Из нее никто не выходил, и никто не подходил к подъезду. Никто не звонил. Разумеется, мог зайти сосед, но за те пять лет, что Петер здесь прожил, соседи ни разу не стучались в его дверь. А ведь уже начало одиннадцатого.
В дверь снова постучали – сомнений не осталось. Привычка являться без предупреждения была лишь у одного человека, и он не хотел его видеть. Сделав пару шагов, Петер замер.
Возможно, в итоге она уйдет, но потом начнутся звонки – всю ночь, до самого утра, а в конце концов она явится к нему в клинику.
Петер посмотрел в глазок и нехотя отпер дверь. Она – промокшая под дождем, закутанная в черный плащ, достойный кинозвезды.
– Привет, Трина, как ты вошла?
Она загадочно улыбнулась и прошла мимо него в квартиру, не разувшись. Петер отметил, что она оставляет на деревянном полу мокрые следы, но ничего не сказал.
– Поздно уже. Чем я могу тебе помочь?