Стеклянные крылья
Шрифт:
– С чего бы ему, пьяному, лезть посреди ночи в грязное озеро? Ким был взрослым разумным человеком, даже когда порой напивался. Несчастный случай – даже думать смешно. Просто-напросто смешно! Но тогда полиция ни в чем не сомневалась.
– Как думаете, что случилось?
В глазах элегантной женщины мелькнул вызов.
– А есть другие варианты? Кроме того, что его убили?
– Кто? Кто-то из пациентов?
Она раздраженно отмахнулась от вопроса.
– Они боготворили Кима. Он обращался с ними не как с пациентами, а как с равными, видел в них молодых людей,
– Тогда кто?
Инга Фелиус удрученно покачала головой.
– Я не знаю.
– Кто из сотрудников пришел в тот вечер?
– Так, дайте вспомнить. Танья была со своей девушкой Урсулой, а Беттина Хольте – с Микаэлем. Конечно, был муж Риты, Роберт, он же совладелец. По-моему, Никола пришел один. Еще были временные сотрудники… Многие остались на празднике, когда я ушла спать.
Она поднесла ко рту чашку чая, но тут же резко отставила.
– Они слабаки, один Ким осмеливался критиковать интернат, хотя все знали, что он прав. На следующий день, когда приехала полиция, все говорили, что Ким ушел спать последним. С чего бы ему сидеть там одному, а потом лезть в озеро, где он и утонул?
Анетта задела локтем букет сухих цветов – парочка раскрошилась и упала на пол. Она сделала вид, что ничего не произошло.
Инга Фелиус убрала за ухо выбившуюся прядь волос.
– В тот вечер что-то пошло не так. Я потом разговаривала с Таньей и Урсулой, они того же мнения.
Анетта смотрела на подругу Кима Сейерсена с искренним сочувствием. Возможно, ее саму охватило даже не совсем сочувствие – скорее понимание, что такое потеря. Можно потерять того, кого любишь. Любовь не делает тебя непобедимым. Анетта прогнала эмоции.
– Вы помните, какая у Урсулы фамилия? С Таньей я уже разговаривала, но вдруг мне захочется послушать и ее версию?
– Да, мы общаемся. Ее зовут Урсула Вихман, и она тоже медсестра.
Анетта прищурилась.
– Медсестра, говорите? Знаете, где она работает?
Инга Фелиус улыбнулась.
– Я к ней даже заходила, когда ездила в Копенгаген на занятия по акварели. Она работает в больнице Биспебьерга, в Центре детской и подростковой психиатрии. Там они Таньей и познакомились лет пять-шесть назад…
Но Анетта ее уже не слушала. В ушах зашумело, перед глазами все поплыло. Поблагодарив, она вышла из захламленного дома, не уронив ничего на пол.
В машине Анетте казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Отделение Исака Брюггера, девушка Тани Крусе, интернат, несчастный случай – мысли Анетты кружились, как вылетевшее из хлопушки конфетти. Что теперь?
Она посмотрела на часы. Свенн поехал к своей матери в Альбертслунд – с ребенком и упаковкой молочной смеси, чтобы Анетта могла поспать. У нее еще есть пара часов. Может, как раз успеет заехать в больницу Биспебьерга.
Она написала Свенну сообщение, но стерла, так и не отправив. Ложь сковывает сердце, словно пластик, и любви становится трудно дышать.
Вернувшись к себе в квартиру, Эстер попыталась привести мысли в порядок с помощью кофейника крепкого кофе.
От этой мысли Эстер затошнило – гнев бурлил в ней, словно кипящая лава. Вот подлец! Ярость нарастала, но в то же время к ней стал подкрадываться страх. Зачем человек так обманывает? У него, наверное, с головой не в порядке.
Новый замок и установленная на входной двери цепочка внушали чувство безопасности. Тем не менее, прежде чем осмелиться сесть за компьютер, она обошла все комнаты, чтобы убедиться, что там, кроме нее самой и собак, никого нет.
Совет домовладельцев регулярно делал рассылку – Эстер последовательно не читала эти письма. Пока на лестнице чисто, ей все равно, что делается в подъезде. Она нашла последние письма и просмотрела их. Эстер быстро обнаружила то, что искала. Квартиру на третьем этаже продали 15 октября, и совет домовладельцев приветствовал на улице Пеблинге-Доссеринг Хуго и Иду Расмуссен.
Расмуссен?
Она встала и спустилась этажом ниже, сжимая в руке телефон. Эстер прекрасно знала, что это дурацкая затея, но набрала цифры 112, чтобы в случае чего нажать на кнопку и тут же связаться с оператором экстренной службы. Как минимум ее кто-то услышит, если он решит порезать ее на кусочки. При всей иррациональности эта мысль ее успокоила.
Трясущиеся пальцы утопили кнопку дверного звонка. Из квартиры доносились голоса и шаги. Затем дверь распахнулась – ей вежливо улыбался мужчина. Примерно одного роста с Эстер и как минимум того же возраста; из-под полосатой бело-синей рубашки выпирал живот – пуговицы еле держались; на круглых щеках – щетина. В одной руке – дрель. Она молча смотрела на него, не в силах вести себя как обычно.
– Мы шумим?
Он открыл дверь пошире, и она увидела голые стены и целую кучу коробок с вещами. От стены ей помахала женщина того же возраста – она придерживала полку, которую им предстояло прикрутить на место. Его вопрос очень напоминал отражение их с Аленом первой беседы – от этой мысли у Эстер даже голова закружилась.
– Не сказать, что у нас очень умелые руки, но полки вешать надо. – Он переложил дрель в левую руку и протянул ей правую. – Хуго Расмуссен. Да. Как басист, только слуха у меня совсем нет. – Он искренне рассмеялся. – Это моя жена Ида, полку вот держит. Думаю, вы в этом доме живете?
Эстер пожала его руку.
– Я ваша соседка сверху, Эстер де Лауренти. Я… простите, не совсем понимаю, я думала, сюда переехал Ален Якольбе. Высокий, седой…
Она уже хотела было сказать, что он концертирующий пианист, но одернула себя. До чего ужасно, что мы цепляемся за ложь, вместо того чтобы признать неприятную для себя правду.
– Вы про грузчика? Адама?
– Не знаю. Он был здесь вчера…
– Возможно, это наш грузчик.
Эстер попыталась все осознать, правда попыталась.