Стеклянный ангел
Шрифт:
Он обнял Алису покрепче, но она, смеясь, высвободилась, и скрылась за дверью, за которой, как оказалось, стояла крашенная белокурая дама в каком-то бордовом балахоне и с сигареткой в зубах. Видимо, та самая бывшая балерина.
Миша не успел даже поздороваться, дверь с грохотом захлопнулась у него перед носом.
Он обречено вздохнул и поплелся вниз по ступенькам. Идти было очень неудобно. Что-то конкретно мешало. «Вот всегда так, - подумал Миша.
– Может, жениться пора?»
Глава
На улице его встретил нежданчик. Это слово Миша позаимствовал из Сашкиного лексикона. И оно как нельзя лучше подходило к тому, что происходило или собиралось произойти в этот тихий ноябрьский вечер, который как в мамином любимом фильме, вдруг перестал быть томным.
– Ну что, Михаил Плетнев, поговорим, - сказал Сенин, и, цыкнув, сплюнул сквозь зубы, явно метясь на Мишин ботинок. Миша успел убрать ногу, и ответил, все еще стараясь быть вежливым и доброжелательным:
– Говори. Только быстро. Я тороплюсь.
– Не здесь, – сказал Сенин. – Садись в машину, съездим в одно местечко.
– Не поеду я с тобой никуда, - сказал Миша, и демонстративно засунул руки в карманы брюк. Посвистывая, пошел прочь.
– Сышь?
– презрительно хмыкнул в след Сенин.
Миша замедлил шаг, уговаривая себя не вестись. Но как говорится – «Не вынесла душа поэта…», обернулся, переспросил вежливо.
– Что ты сказал? Повтори…
– Бздишь, говорю, в смысле - очкуешь? В том плане, туалетную бумагу нести уже или обождать?
– Это ты сейчас с кем разговариваешь? – поинтересовался Миша. – В смысле - на каком диалекте гутаришь, в том плане, что если вас не затруднит, сир, извольте перевести на русский.
– Ах, да, ты же у нас мастер слова, по-простому не понимаешь, - издевательски осклабился Сенин. – Хорошо давай по интеллигентному. Боишься, мальчик? Слабо тебе со мной сейчас в одно место съездить, поговорить?
– Не слабо, - сказал Миша, - поехали.
Через пять минут они неслись по скользкому шоссе в Сенинском внедорожнике, и Миша проклинал себя за то, что повелся как последний лох. Не вслух, конечно.
Ехали довольно долго. Куда-то за город. Миша вглядывался в темноту за окном, но различал только черную гряду лесопосадки вдоль шоссе и огни, иногда мелькающие в просвете деревьев.
– Куда едем? – спросил он у Сенина.
– На Кудыкину гору! – хохотнул тот.
Сейчас завезет в лес, грохнет без свидетелей, - мелькнула в Мишиной голове беспокойная мыслишка. Он ощупал карманы в поисках чего-нибудь подходящего для защиты.
Сенин свернул на проселочную дорогу, Миша понял это по осторожному шелесту колес. «Какая все-таки отличная машина, – подумал почти с завистью, - не то, что моя колымага».
Наконец внедорожник остановился.
– Приехали, – сказал Сенин. – Давай на выход.
Дом стоял в чистом поле. Высокий и узкий как свечка. Чудо современной архитектуры. Вернее несуразное дитятко
– Пошли, - Сенин отправился к единственному подъезду.
– Здесь недострой еще, – любезно сообщил он, - под ноги смотри, а то убьешься. Отвечай потом за тебя. Лифт пока не работает. Давай пешком. На двадцатый.
Миша проклял все на свете, пока они шли по лестнице. А Сенин ничего – как огурчик, дыхание ровное, цвет лица чистый. Еще и поглядывает сверху вниз на Мишу с издевкой.
– Это моя берлога, - сказал Сенин, - никто о ней не знает, кроме тебя. Смотри, не проболтайся. Я здесь один бываю, совершенно один. Отпускаю охранников в городе – и айда! Никто здесь, кроме меня, не имеет права быть. Девчонок иногда привожу, это да. Здесь удобное место для этого дела. Ну, ты меня понимаешь, - он подмигнул, - наедине с природой…
И загоготал идиотским смехом.
Квартира оказалась одной огромнейшей комнатой с громадными окнами. Миша восхищенно замер – вот это вид. Темная стена леса, над которой по темно-синему небу рассыпаны крупные голубые звезды, и чуть сбоку - нежным сиянием сливочно-желтая луна. В городе такого не увидишь.
– Это еще что, - добродушно заметил Сенин, - ты еще вид с террасы не заценил. Иди взгляни. А я пока на стол накрою.
Миша вышел на террасу, и у него захватило дух. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись и тянулись поля, сверкающие чистым, словно первозданным снегом, дальше - бескрайняя и бесконечная чернота лесов, и над всем этим - бездонное звездное небо. Теперь понятно, почему Сенин забрался в такую глухомань.
– Полетать не хочешь? Могу подсобить… - услышал он голос за спиной.
Миша на всякий случай отодвинулся подальше от перил. Кто его знает, дурака? Еще сбросит! И ничего ему за это не будет.
– Пошли выпьем, - сказал Сенин.
Миша пошел следом, удрученно размышляя над тем, что же задумал этот невменяемый мажорик, и, ругая себя последними словами за то, что согласился сесть к нему в машину.
На столе стояла бутылка коньяка и банка икры.
– Я не пью, - предупредил Миша.
– Как это? – не понял Сенин.
– А вот так, - сказал Миша, - вообще не пью. И не уговаривай.
– Да я не собирался, - обиделся Сенин, - просто хотел поговорить.
– О чем?
– О жизни, о любви.
– Ты меня для этого сюда привез?
– А для чего еще?
– Ну, говори, слушаю.
– Не, ну так неинтересно. Давай хоть по одной.
– Нет! Сказал же - не пью!
– Ну посиди. Может, захочется. Смотри, - он поднял рюмку вверх, прищурил одни глаз. – Видишь: на просвет янтарем отливает? Отличнейший коньяк! Выпили бы, поговорили, как следует. Без коньяка я не могу, доверие не включается. А мне хотелось бы узнать, что ты за фрукт. Или овощ…