Стеклянный конверт
Шрифт:
Из открытого сундука вырвались яркие лучи. Это засияли на солнце золотом и серебром церковные чаши и кресты.
— Я всё время так и знал! Всё время думал, догадывался. Не могла тогда игуменья такой сундук увезти с собой. Послушай, вот куда замуровала — утопила. Думала вернуться. Ай-я!
Старик рассказал, что раньше, до революции, в монастыре жили монашки. До тех самых пор, пока Красная Армия не вступила в Ставрополье. Главная монашка — игуменья удрала тогда в пролётке с атаманом шайки белобандитов. Все богатства монастыря с собой прихватила. А чего не могла
— Давайте выберем комиссию. Она всё осмотрит, пересчитает, запишет в акт. А потом отправим этот клад в Госбанк. Монашки выманили всё это у народа, народу теперь это и пойдёт, — сказал Анатолий Николаевич, вытирая платком руки, перепачканные тиной.
— Послушай, пускай государство газ на эти деньги сделает! Пускай он везде будет гореть! — заговорил взволнованный Темир, размахивая косматой шапкой над вспотевшей головой.
У пруда всё прибавлялось народу. Пришла мама Ирина.
— Мама, мама! — кинулась навстречу ей Талка. — Я думала, клады прячут только пираты и разбойники. Посмотри, какой сундук! Как у Кощея Бессмертного!
Грязный сундук переволокли на чистое, сухое место. Рядом расстелили брезент. Алёшин отец доставал из сундука то крест, то чашу и показывал, подняв в руке.
Но драгоценностей оказалось немного. Только сверху. А ниже были старинные иконы и посеребрённые подсвечники.
На самом дне сундука нашли бутылку из толстого зеленоватого стекла, закупоренную большой пробкой. Когда Анатолий Николаевич поднял её над сундуком, кругом засмеялись. Думали, что в бутылке вино или масло для лампадок. А вытащили пробку и наклонили — из горлышка посыпались разноцветные, мелкие, как пшено, бусинки.
Когда окончили пересчёт и подписали акт, комиссия повезла драгоценности в Госбанк. Не поехал только Алёшин отец, поддевший ковшом клад. Он торопился очистить пруд.
Ребята долго не уходили от пруда и всё ждали, не подцепит ли ещё чего экскаватор. Но, кроме ржавого ведра без дна, передней оси от тарантаса и почерневшего кладбищенского креста, ничего интересного не попалось.
Талка подняла бутылку, оставшуюся от клада, потёрла её ладошкой, посмотрела сквозь сумеречное стекло на солнце.
— Давайте возьмём эту бутылку. Она нам пригодится, — сказал Алёша.
Привезли ещё трубы. Автокран стал осторожно снимать трубы с площадок и укладывать вдоль линии будущей траншеи одну в конец другой.
Трасса была прибранной, укатанной. Трубы раскладывались аккуратно и ровно, и казалось, что это ложится одна бесконечная труба, доходящая до самой Москвы.
РАЗБОЙНИЧЬЕ ГНЕЗДО
Сразу после того как закончили укладку трубопровода
Газопроводчики остановили свой передвижной городок вблизи степной реки Леи. Палатки стояли вдоль лесной полосы. Ровные полосы леса поделили степь на квадраты, как делят синими линиями страницы тетради на клеточки. Только эти клеточки-квадраты в степи — каждая величиной со сто футбольных полей. Куда ни глянешь — всюду зелёные стены ровного густого леса. Когда ехали, Талке всё время казалось, будто проезжаешь через ворота, прорубленные в этих лесных стенах.
Газопровод будет тут пересекать реку Лею, и строителям выходило работать здесь дней десять на одном месте.
Мама Ирина отправилась в город с проектами. Талка осталась за хозяйку.
У куста смородины, под высокой акацией, отец устроил ей кухоньку: опрокинутый большой ящик из-под лапши — стол, два ящика поменьше — табуретки. На столе — походная плитка. К ней подсоединён шланг от баллона с газом. Сам баллон спрятан от солнца, чтоб не нагревался.
Нравится Талке походная плитка. Повернёшь лучистый краник вправо — в горелке зашипит газ. Поднесёшь спичку — вспыхивает вокруг горелки синезелёный венец пламени. Поставишь чайник или кастрюлю — через десять минут закипит вода, подкидывая крышку.
Сначала Талка готовила свои любимые кабачки. Нарезав очищенный кабачок на куски-колёсики, она обваливала их в муке и укладывала в кипящее на сковородке масло. Раздавался треск, взлетали острые, как осколки, брызги, колёсики быстро покрывались ореховой корочкой, издавая самый вкусный обеденный запах.
Поджаренные кружочки Талка сложила в кастрюльку, вылила на них со сковородки остаток масла, накрыла крышкой и поставила на солнцепёк, чтобы кабачки не остыли к обеду.
Потом она взялась готовить компот из свежих фруктов.
Над кастрюлькой взвился ароматный парок. Тихие, еле уловимые токи воздуха понесли запах сиропа и горячих фруктов вдоль лесной полосы. Этот запах быстро учуяли пчёлы и полетели навстречу ему. Они стали виться над кастрюлькой, пробуя сесть, но мгновенно отскакивали, обжигаясь. Дыма не было под кастрюлей, а пчёлы ещё не знали, что бывает такой огонь, от которого совсем нет дыма.
Талка захотела помочь пчёлам. Она набрала с краёв кастрюльки ложку загустевшего пенистого сиропа, долго дула на него и, когда остыл, разлила его маленькими, с три копейки, кружочками на листья подорожника, как на тарелочки. Пчёлы нашли эти зелёные тарелочки.
— Чего ты баловать их вздумала! Они и так наберутся.
Девочка оглянулась:
— А-а! Алёша! Здравствуй! Откуда ты взялся?
— На колхозную пасеку ходил.
— Вот ты всех пчёл-то и распугал! Правда!
Пчёлы вились теперь и над ложкой, которой девочка размахивала, разговаривая с Алёшей.
— Ой, сколько их налетело! Весь компот мой поедят. Как это они быстро пронюхали?
— А ты не знала? Как только хоть одна пчела наткнётся на место, где можно богато набрать мёду, так тут же тебе и летит прямо в улей и рассказывает там о находке.