Стеклянный конверт
Шрифт:
Сообразительней всех оказываются маленькие кулички-перевозчики. Поднявшись перед машиной, они повернули назад, облетели её сбоку, над волнами, и опустились за «газиком». За перевозчиками перелетают кулики покрупней, утки, кроншнепы, цапли.
— Кулик — невелик, а подогадливей голенастой чапуры! хохочет Чайка.
«Газику» приходится вилять, как слаломисту. На пути то и дело попадаются коряги и выворотни. Рогатые, с налипшими гривами морских трав, стоят они вдоль пляжа, завязнув в прибрежных песках, похожие то на кикимор, то на зверей
— Ночью тут на берегу весело! Эти коряги, как чертяки какие, растопыривают когти. Того и гляди, схватят в темноте за ногу. Здорово! — восторженно говорит Чайка.
Подъехали к провисшему бревенчатому мостику через гирло — протоку.
— Дядечка, остановитесь! Надо инспектуру навести, — сказал Чайка и вынырнул из «газика».
Он пробежал по мосту, вертя головой и вращая глазами, попрыгал на середине и закричал:
— Давайте на меня! Не спеша, помалу!
И пока «газик» переезжал, Чайка шёл перед ним, показывая обеими руками дорогу. Колёса стучали по незакреплённым брёвнам, как молоточки ксилофона, и каждое бревно звучало своим, особенным звуком.
— Это мосток через Чибисово гирло. А потом подойдёт через Зуйково. Такие мостки — ой-ёй-ёй! Дорога-то эта не бойкая! А кругом камыши и камыши. Ну хоть бы одна какая лоза! — виноватым голосом пояснял Чайка.
Он выбегал из машины перед каждым мостиком через протоки, соединяющие лиманы с морем, проверял настил, что-то поправлял и кричал всякий раз, размахивая руками:
— На меня, на меня! Не спеша, помалу!
За одним таким мостом дорога отошла от берега и забралась на песчаный гребень. А когда спустились с гребня, показалось Кабанье гирло. Тут мягкий, влажный грунт. За бесшумно бегущими колёсами оставался чёткий глянцевый след.
У Кабаньего гирла, не переезжая его, на сухой горбинке перед мостом отец поставил машину и натянул над ней тент, чтобы не жгло солнцем. Чайка подбежал к гирлу и закричал:
— Вода с моря! Рыба морская будет брать! С моря вода! Пока вы на вышку сходите, мы наловим — ого-го! Ухи вам, дядечка, наварим! Тройной!
Из плавней вышел человек в синей полосатой рубахе с расстёгнутым воротом. Лицо его засмуглено до того, что походило цветом на обливной глиняный горшок.
— Егор! Здорово, брат! Ты как сюда? — закричал отец.
— Тебя встречать пришёл, — ответил Егор Егорыч, протягивая всем по очереди свою большую жёсткую руку.
— Как же ты углядел, что мы едем?
— Ащё как углядел! С вышки, да ащё в бинокль не углядеть!
Егор Егорыч родом из-под Гжатска, где в разговоре акают. Давно, сразу же после войны, приехал он в Приазовье и стал работать в геологоразведке, но не отвык от родного говора.
В протоке поднялась вода и отрезала вышку. Егор Егорыч приготовил у разлива резиновую лодку для переправы.
— Мне бы тоже ой как надо побывать на вышке, — сказала мама, вздохнув.
— Пожалуйста! Там ащё как рады будут!
— А Талка как?
— Тяжело будет дочке.
Анатолий Николаевич перекинул через плечо ремень сумочки с пробирками. Перед уходом он набрал ещё одну пробу. Чайку разбирало любопытство, он хотел уже спросить о пробирках, но Горобец толкнул его в бок.
Взрослые вошли в плавни. Качая верхушками, потревоженные камыши вначале отмечали путь газоразведчиков, а потом всё сровнялось. Будто в плавнях никого и не бывало. Только шипят камыши да чайки кричат.
Чайки часто тормозят над устьем гирла полёт и замирают в воздухе, будто балансируют на невидимой проволоке. Постояв в воздухе, птицы падают, как листья, прилипая на мгновение к воде, и взмывают с добычей.
— Подошла селявка, хамса, — говорит Горобец, глядя на птиц.
— За этой хамсой всегда гоняется сулак. Тут такого можно на крючок схватить — ого-го! — мечтает Чайка, разбирая удочки. — Сейчас мы обловимся!
С другой стороны гирла зашумела машина.
У моста остановился грузовик.
Шофёр подошёл к мосту и закачал головой, присвистывая:
— Пацаны! Не видали, кто тут наворочал? — крикнул он. — Чтоб ему повылазило!
Мальчишки мигом прибежали на мост.
Из настила были вырваны доски. Поперёк моста теперь темнел широкий провал, на дне которого бурлила пучина.
— Вечером проезжал я тут — всё на месте было, — сказал шофёр.
Чайка, вертевший всё это время головой, перепрыгнул с разгона через провал, отбежал немного по берегу и заорал:
— Костёр жгли! Ночевали!
Помятый камыш вокруг Чайки был виден теперь и с моста. У пепелища валялись концы недогоревших досок, окурки, кости и чешуя рыбы.
— От типы! Чтоб им пропасть! — топнул ногой Горобец.
— А ну, хлопчики, помогите, — попросил шофёр, собирая куски досок.
Материала хватило заложить пролом только наполовину. Могли проехать лишь правые колёса, а левым хода не было.
Шофёр ещё раз покачал головой, присвистнул и пошёл к грузовику.
Он достал из-под сиденья гаечный ключ и молоток и начал отвинчивать у грузовика задний борт. Ребята слышали стук молотка, а потом грохот борта, упавшего на дорогу.
Шофёр поднял борт, принёс его на мост и закрыл им провал, чтобы могли проехать левые колёса. Переехав мост, он поставил на место борт, закрепил болтами, помахал ребятам рукой, в которой был гаечный ключ, сел в кабину, хлопнув дверью, и дал газ.
Мост через Кабанье гирло почернел от дождей и ветров. С моста виден пологий морской берег с ярко-белым накатом волн и слышен широкий гул прибоя. По другую сторону, куда шло течение, видится Чан-курский лиман. Он сияет и переливается под солнцем, как расплавленное олово. Левее лимана, сквозь нагретый лиловатый воздух, над плавнями проступает неясный рисунок вышки газоразведчиков.