Стеклянный мост
Шрифт:
— На ферме в Западной Фрисландии.
— Понятно. — Я терпеть не могла деревню, запах навоза, деревянные крестьянские кломпы, в которых ходят на ферме. Но ведь вслух такое не скажешь. — Очень уж все скоропалительно. Мне нужно еще кое-что уладить. — Отговорки мои никуда не годились, так или иначе я должна была поблагодарить ее за эти хлопоты, сопряженные с большим риском. — Разумеется, я согласна и очень благодарна тебе, что ты подумала обо мне. Мне нужно только посоветоваться с тетушкой. Понимаешь, столько дел…
— Дай мне знать сегодня же. До четырех я дома, потом тоже уеду, так что ты меня не застанешь. — У самой
— Нет, а кто это?
— Если что случится — а загадывать никогда нельзя, — позвони ему. — Она назвала номер телефона, дважды повторила его и почти неслышно добавила: — Не записывай, лучше запомни.
Это было нетрудно. У меня хорошая память на цифры, особенно такие, где есть семь и тринадцать. Сумма чисел, составлявших телефон Рулофса, делилась на семь. Я проводила подругу взглядом. Когда она вышла из дому, медный отблеск заиграл в ее темно-рыжих волосах. Широкий тротуар на нашей стороне улицы был залит солнцем — конец апреля, тихий весенний день. Дети со скакалками, мячами, самокатами высыпали на улицу. Вначале они двигались с некоторой опаской, но скоро игра захватила их. Старшие бегали взапуски от одного угла до другого и обратно. Расхрабрились. Словно покой субботнего дня и ласковое солнце заставили их поверить, что ничего не случится.
Никто еще не вставал из-за стола, и я вдруг подумала, что среди них вроде бы появились новые лица. Наверно, потому, что последние несколько недель я избегала этих встреч. Их разговоры были мне хорошо известны: вечно одно и то же — война, которой после разгрома немцев в России скоро придет конец, новые распоряжения, инструкции Еврейского совета, новости о депортированных родных и близких. В те редкие минуты, когда в комнате раздавался смех, его обычно вызывали замечания, сделанные скрипучим голосом маленького господина Де Веера. Сейчас он рассказывал о предписании нашивать на одежду и постельное белье метки с указанием имени владельца.
— Ну да, метки, — повторял господин Де Веер, — и что мы с них будем иметь? И без того уж все помечены.
Все засмеялись, кроме его жены, как всегда чересчур серьезной, чтобы обращать внимание на шутки мужа.
— Это на случай, если что-нибудь потеряется, — озабоченно пояснила она.
— "Многие до сих пор еще не осознали необходимость тщательной подготовки вещей на случай отъезда", — читал мой дядя. Очки сползли ему на нос, раскрытый номер "Йоодсе веекблад" лежал перед ним.
— Естественно, кое-что нужно подготовить заранее, — сказал Фред Бостон. — Об этом столько пишут. Предпочтительно использовать рюкзаки. Одежда должна быть удобной и прочной.
Он говорил, будто диктовал, постукивая пальцами по краю стола, чтобы придать словам больший вес. Трое братьев Бостон жили в передней комнате на втором этаже. Фред был самый младший. Он служил в Еврейском совете и потому усвоил весьма самоуверенный тон.
Я присела на круглый стул у пианино и стала наблюдать, как тетя обходит присутствующих с большим кофейником. Всякий раз, когда она наклонялась наполнить чашку, ее рука легонько опиралась на плечо гостя, длинная серебряная цепочка раскачивалась, и медальон ударялся с кофейник.
Я думала о разговоре с Руфью, о настойчивости, с какой она убеждала меня безотлагательно покинуть город, и не прислушивалась
— Ну, Фред, а что слышно об этом у вас в конторе? — спросил дядя, когда смешки стихли.
Но я не стала ждать, что ответит Фред.
— Мне нужно подняться наверх, — сказала я тетушке, — всего хорошего.
Днем я застала ее в комнате одну. Я пыталась закончить рисунок, над которым билась уже несколько дней. Но безуспешно. Я порвала его и принялась укладывать в дорожную сумку те же мелочи, которые запихивала туда несколько месяцев назад, когда мне достали фальшивые документы и мы вместе с родителями собирались укрыться на подпольной квартире. Оставалось только еще раз встретиться с посредником, но он не появился. А неделю спустя случилось это. Владелец табачной лавки в доме напротив видел, как подъехал полицейский фургон. "Смотрите, чтобы никто об этом не забыл!" — крикнул ему отец, входя в машину. "В доме устроили обыск, — рассказывал сосед. — Думали, ты прячешься где-то там". Через несколько дней его сыну удалось вытащить из дома мою сумку.
Сидя у окна, тетя вязала крючком.
— Твой дядя пошел к одному знакомому. Может быть, он сумеет нам помочь. У него большие связи.
Фраза отозвалась во мне чем-то очень близким. Казалось, все мы движемся по замкнутому кругу и то, что говорится одними, тут же подхватывают и повторяют другие, будто, ограничив нашу свободу, наш язык тоже свели к минимуму.
Тетя положила вязанье на колени и посмотрела в окно.
— По-моему, листья на деревьях за одну ночь распустились, — сказала она тоном человека, который констатирует, что за одну ночь поседел. Солнечные лучи осветили ее лицо, углубили складки у рта, прочертили сеточку морщин под глазами. — Ты уходишь?
— Да, прямо сейчас.
— Присядь. Я приготовлю чай. Или ты торопишься?
— Нет, не очень.
Я села напротив нее, не снимая пальто, будто так мне будет легче сообщить ей, что завтра утром я уезжаю. Но все не решалась начать, все тянула.
Тетя вывязала еще рядок. Очередная кружевная салфетка? Вся родня была уже обеспечена тетиными салфетками. Пока я жила у них, я постоянно видела их приколотыми к большим картонным листам. Получалось похоже на паутину.
— Помнишь, раньше мы ходили в кафе к Хекку?
— По субботам, да? — Она отодвинула тюлевую штору. — Я думала, это он идет. Но ошиблась.
— А отец не должен был об этом знать.
Мы втроем шли через площадь Рембрандта, на переходе мама и тетя брали меня за руку. "Зайдем?" — спрашивала мама всякий раз, как мы оказывались перед дверью-вертушкой, у которой дежурил швейцар в униформе.
— Твой отец придерживался строгих правил.
— К счастью, он был вполне терпимым к другим.
Я до сих пор гадала, о чем он думал, глядя мимо меня с обледенелого моста. Взвешивал еще одну попытку обратиться к Куртсу и уже был готов вернуться?