Стекляный лабиринт
Шрифт:
– Да, только копать сегодня не буду, машина сдохла. К Бурлаку идите, - буркнул мужичонка, не оборачиваясь.
– Бурлак уже ничего не выкопает - убили его, - просветил кладбищенского работника Мазуров.
Тот, чуть покачнувшись, обернулся, и на всех присутствующих пахнуло чудовищным, застоялым перегаром. На сером лице мужичка отразилось сначала недоумение, а потом и испуг.
– Как убили?
– пролепетал он.
– Когда? А как же теперь?..
– Ты когда его последний раз видел?
–
– В-вчера...
– Когда точно?
– В-вечером...
Неожиданный свидетель, по всей видимости, пребывал в глубоком шоке от услышанного, поэтому отвечал односложно.
– А ты разве технику свою не у сторожки оставляешь?
– спросил Мазуров.
Тот кивнул.
– Да... обычно. Но вчера здесь... перебрал слегка...
– Ты что же, к сторожке сегодня не подходил?
– Нет, с-сразу сюда.
Астафьев обошел "Беларусь" и увидел стоявший в стороне мопед.
– Да не трясись ты, - подбодрил пьянчугу Мазуров.
– Никто тебя не собирается ни в чем обвинять. Ты вот лучше скажи, два дня назад ты во сколько сюда прибыл?
– В восемь, - привычно соврал тот, но потом, видимо, испугался и уточнил: - Нет, в девять, ближе к десяти, примерно так пол одиннадцатого.
– Бурлак был здесь?
– Да.
– А вырытая могила?
– Тоже была. Я еще удивился, чего это он меня не дождался. Еще и заказчиков то не было.
– Показать эту могилу можешь?
Хозяин "Беларуси" неуверенно пожал плечами:
– У дороги где-то, во втором ряду.
– Точно!
– обрадовался Афонькин.
– У дороги, не то третья, не то четвертая.
Они всем скопом вернулись к дороге, и оба свидетеля теперь уверенно показали на одну из могил с парой скромных пластиковых венков на холмике.
– Антонина Николаевна Становова, тысяча девятьсот...
– прочитал Астафьев на табличке, воткнутой в землю.
– Ого, бабулька почти век прожила!
– удивился он.
– А вот здесь вот лежал ковер, - продолжал вошедший в раж Афонькин, волчком кружась на одном месте.
– Здоровый такой.
– Постой, он, что, был развернут?
– прервал его Колодников.
– Ну да, во всю длину.
– А не врешь? Смотри, Афонькин, твои слова многое решают. Ты сейчас не подозреваемый, ты сейчас главный свидетель, - предупредил Мазуров.
Бедный воришка чуть не захлебнулся от собственной значимости.
– Да я... Я сейчас!
И он ломанулся куда-то в глубь кладбища. Миновав четыре ряда могил, Афонькин склонился над одной и откуда-то из горы венков вытащил белый пластиковый пакет.
– Вот, - торжествующе сказал он, вернувшись.
– Я тогда его взять с собой не смог, ковер-то большой, нести неудобно, здесь и припрятал. Рядом с ковром это вот лежало.
Заглянув в пакет, оперативники, не сговариваясь, поморщились.
– Да, колбаска, похоже, того. Протухла, - резюмировал Астафьев.
– Конечно, вы ж меня в КПЗ мариновали, - обиделся новоявленный свидетель.
– Хорошо хоть водка не протухла.
– Откуда ты знаешь, может, и она прокисла, - спросил Колодников, ставя пакет на землю и осторожно, за пробку вытаскивая одну из бутылок.
– Что ж ей сделается, - ухмыльнулся Афонькин, но потом обеспокоился, увидев, как внимательно оперативник рассматривает бутылку на свет.
– Ну что?
– спросил Мазуров.
– Есть пальчики, и хорошие.
– Э-э, вы что!..
– начал догадываться Афонькин.
– Что-что, изымаем мы у тебя твой трофей, на предмет проведения экспертизы.
– Ну вот!
– лицо свидетеля приобрело выражение обиженного ребенка.
– И это забираете.
– Что делать, Афонькин, - сказал Мазуров, вытряхивая из пакета протухшие продукты и осторожно загружая туда бутылки.
– Сам знаешь, лучше с нами не связываться. Вот позарился на дармовщинку, и что получилось? Жить надо честно.
Колодников тут вспомнил про мужичка-экскаваторщика. Тот и так был небольшого росточка, а сейчас стал и вовсе незаметным, казалось, он даже дышать боялся.
– Ну, а ты, брат, припомни, когда вчера домой вернулся?
В ответ тот неуверенно пожал плечами:
– Темнело уже.
– На мопеде возвращался?
– Да. Я здесь чуток отоспался, добавил еще и поехал. Жена скажет, я не вру, ей-богу!
– Что значит темнело? Насколько стемнело?
– решил уточнить Мазуров.
– Ну, хорошо так стемнело, фару пришлось включить.
– Около одиннадцати примерно, - решил Мазуров, припомнив вчерашний их поход по следу Бычка-Свинореза.
– Бурлак был один?
– Да.
– К нему никто не приезжал?
– Как это?
– Ну, вечером никто к нему не приезжал? Не заказчики, а так, другие люди.
– Нет, никого не было.
– Он ничего не рассказывал тебе про голую девушку? Про ковер?
– спросил Астафьев.
Кладбищенский работник с недоумением посмотрел на него:
– Да вы что, из него слова-то не выдавишь. Бирюк бирюком. Ничего он про это не говорил. Если его не спросишь, он и не ответит, слова не скажет.
– А как он объяснил вырытую могилу?
– Да никак. Я его еще спросил, чего, дескать, выкопал, меня не дождался. А он только рукой махнул. Я ж говорю - бирюк. Как работы нет, заберется куда-нибудь в глубь кладбища и сидит там один как сыч. Малохольный какой-то, хоть и здоровый, как бык. Как нужно чего, так оборешься, пока его найдешь.