Стена глаз. Земля - пустыня. Флаг в тумане
Шрифт:
В этом первоклассном отеле был роскошный ресторан. За окнами уже стемнело, а здесь все сверкало огнями. Было самое время ужина. Официант с трудом разыскал им столик. Митико просмотрела меню и сделала заказ. Оцука, чтобы не ломать себе голову, заказал то же, что и Митико.
По соседству сидели иностранцы, они шумно переговаривались и смеялись.
Митико посмотрела на Оцука.
— Когда ты завтра возвращаешься в Токио?
— Та-ак, — Оцука задумался, — хорошо бы вернуться
— Славно, — сказала Митико, — значит, можно не торопиться.
Молодая женщина как бы невзначай поглядывала на расположившихся рядом иностранцев. Лицо ее казалось особенно прелестным в ярких огнях ресторана. Она обращала на себя внимание даже в гуще толпы на Гиндза. К тому же в этот вечер Митико ощущала прилив бодрости. Наконец-то она вырвалась из Токио. Может, именно поэтому ее охватила обычно несвойственная ей словоохотливость. Она неустанно щебетала о чем-то, ее красивые губы все время шевелились.
Именно тогда это и произошло. Один из официантов неслышно подошел к Митико и, наклонившись над ее ухом, что-то прошептал. Митико остолбенела. Рука, державшая вилку, замерла на мгновение. Впрочем, Митико тут же кивнула и отпустила официанта.
— Что случилось? — спросил ее Оцука, сидевший прямо напротив.
— Приехал человек из моего ресторана, — ровным голосом ответила Митико.
— Человек из твоего ресторана? — тоже удивился Оцука. — Из Токио?
— Видимо, так. Досадно… так неожиданно, — Митико нахмурила брови.
— Наверно, какое-то срочное дело. Лучше пойти сразу.
— Да, — Митико встала, отодвинула стул. Выход был за спиной Оцука. Он решил, что Митико вышла в вестибюль, и какое-то время продолжал ужинать, затем вдруг обернулся. Митико стояла у выхода, возле роскошного панно, и разговаривала с каким-то молодым человеком, высокого роста, лет двадцати четырех — двадцати пяти. Он что-то тихо говорил Митико, выражение лица у него было серьезное, сосредоточенное. Лица Митико не было видно, но в фигуре ее чувствовалась какая-то напряженность.
Вдруг молодой человек посмотрел в сторону Оцука. Глаза их встретились, и он вежливо поклонился адвокату.
Молодой человек и Митико перебросились еще двумя-тремя словами, затем он подошел к Оцука и снова поклонился.
Оцука тоже приподнялся, сняв с груди салфетку. Подошла Митико и представила молодого человека.
— Это наш метрдотель, Сугиура.
— Так-так, — Оцука выпрямился и улыбнулся. — Прошу вас за стол.
— Благодарю вас, — снова наклонил голову метрдотель. Это был большеглазый, с тонко очерченным лицом молодой человек в щеголеватом европейском костюме. — Вынужден отказаться, так как надо спешить, — и он еще раз учтиво поклонился Оцука.
— Но
— Нет, не стоит, — остановила его Митико, — ему надо сразу же возвращаться.
Оцука немного растерялся, а Митико тем временем проводила метрдотеля к выходу.
Спустя некоторое время Митико вернулась, села и снова как ни в чем не бывало взялась за вилку. Опустив голову, она продолжала есть, но Оцука заметил, что плечи у нее как-то странно поникли.
— Что такое? — спросил он, доставая сигарету. — Какое-нибудь неприятное дело?
— Нет, ничего особенного, — тихо ответила Митико.
— Не может быть, чтобы ничего особенного. Он ведь специально приехал из Токио на Хаконэ. Что-то случилось в твоем заведении?
Все так же уткнувшись в тарелку, Митико ответила:
— Сказал какую-то ерунду. Можно было бы по телефону. Нелепо было приезжать сюда ради этого. Я его отчитала.
— Да, обидно, — сказал Оцука. — Но все равно не следовало сразу прогонять его. Лучше бы угостить его хоть чашкой кофе.
— Я не люблю поощрять тех, кто этого не заслуживает, — твердым тоном сказала Митико. — Этот молодой работник просто ничего не соображает, такой тупица.
Митико явно демонстрировала свой хозяйский нрав.
— Но он же приехал сюда из Токио, — сказал Оцука, — и, наверно, весьма спешно собирался. Можно было бы оставить его до завтра.
— Все в порядке, — Митико, не рассчитав, громко стукнула вилкой по тарелке, — ничего страшного. Я поручила разобраться во всем управляющему.
Оцука больше не задавал вопросов. Речь шла о заведении Митико, и надо было проявить деликатность. Но с этого момента Митико переменилась. До тех пор оживленно щебетала, а тут вдруг стала неразговорчивой. Лицо у нее помрачнело. Оцука не сомневался, что в ее ресторане действительно что-то произошло. Митико, видимо, постеснялась сказать ему об этом. Ведь они были так рады вырваться вместе на Хаконэ; ей, очевидно, не хотелось портить Оцука настроение. Он был благодарен ей за это, но все-таки вид Митико встревожил его.
— Я вижу, ты озабочена, — сказал Оцука, когда они вернулись в комнату.
— Нет, отнюдь нет, — Митико, еще не раздеваясь, посмотрела в окно. Там было темно. Туман стал еще гуще, чем прежде, это было заметно несмотря на темень. Он струился клубами в свете уличных фонарей.
— Но ты взволнована, — настойчиво продолжал Оцука, облокотившись на стул, — ты даже внешне переменилась.
— Да нет же, — отнекивалась Митико, — повторяю тебе: все в порядке. Что тебе тревожиться о делах, в которых ты ничего не смыслишь.