Стена
Шрифт:
– Это когда же?
– искренне удивился старик.
– О каком добре? Ты чего несешь?
– Что несу - все мое, - хохотнул парень.
– Не морочь себе голову, отец, живи, говорю, - и хлопнул дверью.
Был - и нет его. Ну, точно нуль-транспортировка! Старик по инерции шагнул за ним - звать-то, звать его как, не спросил, дурак старый! уперся руками в закрытую дверь и вдруг ощутил, что стоит прочно, уверенно стоит, не как давеча, когда ноги, как мягкие воздушные шарики, по полу волочились. А сейчас - как новые, не соврал парень. Притопнул даже: не болят - и все.
Время к одиннадцати подкатило, у школьников образовалась переменка короткая, на десять минут всего. Но и десять минут - срок, если его с толком провести. В школьном дворе, отделенном от общего зеленым реечным забором, октябрятская малышня гоняла в салки, потные от обилия знаний пионеры играли в интеллектуального "жучка", похожие на стюардесс старшеклассницы в синих приталенных пиджачках чинно гуляли, решали, должно быть, проблемы любви и дружбы - любовь приятней дружбы, какие уж тут сомнения!
– а их великовозрастные однокашники, не страшась педсоветов, привычно дымили "Явой" и "Столичными". Можно сказать, изображали взрослых; Но сказать так - значит соврать, ибо они уже были _взрослыми_, ладно - не по уму, зато - по виду. Этакие дяденьки, по недоразумению надевшие кургузые форменные куртки.
Конечно же, автору никак не нравится, что подрастающее поколение, надежда нации, с юных лет травит себя вредным для здоровья никотином. Но как, посоветуйте, с этим бороться? Отнимать сигареты? Новые купят, карманные деньги у всех водятся. Пороть? Попробуй справься с такими, уложи их поперек лавки! Читать лекции о вреде курения? Они такими лекциями по горло сыты, ни одну на веру не принимают, а понадобится - сами произнесут и сигареткой переложат. Демагогия - грустный знак времени... Помнится автору, отец поймал его, тринадцатилетнего, за тайным курением, скандалить не стал, а взял сыночка "на слабо", заставил его выкурить целую пачку, двадцать сигарет "Новость" подряд. Результаты были ох как печальны, не стоит о них... Но это - мера негуманная, несовременная, никак не совместима с нынешним понятием о правильном воспитании!
Так что вот вам проблема - почище любви и дружбы.
Парень вышел из подъезда, немедленно заметил курильщиков, оккупировавших лавочку возле песочницы, и подошел к ним.
– Здорово, отцы, - сказал парень, как красноармеец Сухов из любимого нашими космонавтами фильма "Белое солнце пустыни". Поскольку "отцы", как и в фильме, не ответили, а лишь окинули парня ленивыми, не без высокомерия, взглядами, он продолжил:
– Капля никотина убивает лошадь.
– А две капли - инвалидную коляску, - скучно сообщил один, самый, видать, остроумный.
– Шли бы вы, товарищ, своей дорогой...
– Дорога у нас одна, - не согласился парень.
– К светлому будущему. Там и встретимся, если доживете... Но я не о том. Знаете ли вы некоего Топорина Павла?
– Зачем он вам?
– спросил остроумный, аккуратно гася сигарету о рифленую подошву кроссовки "Адидас".
– Инюрколлегия разыскивает, - доверительно сказал парень.
– Такое дело: умерла его двоюродная бабушка, миллионерша и сирота. Умерла в одночасье на Бермудских островах и завещала внучатому племяннику хлопоты бубновые, пиковый интерес.
Курильщики изволили засмеяться, шутка понравилась.
– Ну, я Топорин, - сказал остроумец в кроссовках.
– К дальней дороге готов.
– Не спеши, наследник, - охладил его парень.
– У тебя впереди физика и сдвоенная литература. Классное сочинение на тему: "Чужого горя не бывает" - о коммунистической морали. Генеральная репетиция перед выпускными экзаменами.
И в это время над двором прокатился раскатистый электрический звон. Перемена закончилась.
– Откуда вы тему знаете?
– спросил, вставая, Топорин Павел.
И приятели его с детским все-таки удивлением смотрели на залетного представителя Инюрколлегии.
– По пути сюда в роно забежал, - усмехнулся парень.
– Иди, Павлик, учи уроки, слушайся педагогов, а в три часа жду тебя на этом месте. Чтоб как штык.
– В три у меня теннис, - растерянно сказал Павел.
Ошарашил его загадочный собеседник, смял сопротивление наглым кавалерийским наскоком, а главное - заинтриговал, зацепил _тайной_.
– Теннис отменяется, - парень был категоричен.
– Тем более что корты сегодня заняты: мастера "Спартака" проводят внеплановую тренировку. Все, повернулся и пошел прочь, не дожидаясь новых возражений.
А их и не могло быть: звонок прозвенел вторично, а школа - не театр, третьего не давали.
А старик Коновалов тем временем съел калорийную булочку, густо намазанную сливочным маслом, запил ее крепким чаем, подобрал со стола в горстку крошки арахиса, кинул в рот, прожевал пластмассовыми надежными кусалками. Потом пошел в комнату на новых ногах, вынул из ящика серванта тетрадь в клеточку, карандаш, надел пиджак - и к выходу. Зачем ему понадобились письменные принадлежности, он не ведал. Просто подумал: а не взять ли? И взял, ноша карман не тянет.
Автор понимает, что выражение "пошел на ногах" звучит совсем не по-русски, но трудновато иначе определить механику передвижения Коновалова в пространстве: ноги и впрямь казались ему чужими, приставленными к дряхлому телу для должной устойчивости и скоростных маневров.
У Сеньки Пахомова был бюллетень. Простудился Сенька у себя на стройке, смертельно просквозило его на девятом этаже строящегося в Чертанове жилого дома, продуло злым ветром толкового каменщика Сеньку Пахомова, когда его бригада бесцельно ждала не подвезенный с утра цементный раствор. Температура вчера была чуть не до сорока градусов, мерзкий кашель рвал легкие, и не помогла пока ни лошадиная доза бисептола, прописанного районной врачихой, ни банки, жестоко поставленные на ночь женой Иркой.
Ирка ушла на работу рано, мужа не будила, оставила ему на тумбочке у кровати таблетки, литровую кружку с кислым клюквенным морсом и веселый журнал "Крокодил" - для поднятия угасшего настроения. Да, еще записку оставила, в которой обещала отпроситься у начальницы с обеда.
Отпустит ее начальница, ждите больше, тоскливо думал Сенька, безмерно себя жалея. Решит небось вредная начальница почтового отделения, в котором трудилась Ирка, что снова запил, загулял, забалдел парнишка-парень, шалава молодой, что не домой надо Ирке спешить, не к одру смертному, а в вытрезвитель - умолять милицейских, чтоб не катили они телегу в Сенькино стройуправление.