Стена
Шрифт:
На тракту было, какъ всегда, обычно-шумное и успокаивающее. Съ бабами и мужиками тащились отъ города погромыхивающiя телги, тряслись на нихъ свсившись черезъ грядки, тяжелые, залитые грязью сапоги, старались, помаргивая, лошадки. Съ котомками плелись гуськомъ богомолки прямо на голубые крупнозвздные купола монастыря, и, какъ всегда, - ведро ли, дождь ли, - сидлъ подъ иконой у столбушка, съ краю дороги, безногiй и нмой Савушка, съ запеченнымъ лицомъ, и покачивался
– Мм-а-а… мм-а-а-а…
Все было привтливое и нестрашное, простое и покойное, какъ голубые купола съ набитыми крупными звздами. Домовитой гарью тянуло отъ черныхъ кузницъ и прлыми щами изъ замызганныхъ валкихъ харчевенъ.
Василiй Мартынычъ благодарственно и широко покрестился на купола и кинулъ въ чашку копейку. Она покатилась въ канаву, и нмой поползъ за ней, нашаривая и воя, а Василiй Мартынычъ оглянулъ ерзавшiя култышки убогаго и облагченно вздохнулъ.
– Все Господь…
И, смутный, похалъ шажкомъ по городу.
А въ усадьб шло и шло ровное постукиванье мотыгъ.
Камень за камнемъ разбирали стну, и Трофимъ все высчитывалъ, сколько еще кубиковъ можно выгнать, и выходило очень много; и сколько выйдетъ на брата, если выгонять по три кубика въ день, и сколько, если будутъ выгонять по четыре; и сколько можно выгнать, если подыматься до солнца и бросать въ девять. Теперь пошли долгiе дни… Высчитывалъ и сыпалъ съ упорствомъ.
Билъ крпкимъ, все разбивающимъ ударомъ Михайла и думалъ, что посл обда надо опять итти въ Мдниково и терять день. Билъ заслабвшiй Гаврюшка, не разбирая, куда билъ, - ходило передъ глазами зеленое. Билъ и Мокей, и Лука. Били невидные. Сыпало щебнемъ и вяло розовой пылью въ глаза, и не видно было конца ныряющей въ зелени стн.
А на сыплющiй, добивающiйся чего-то у камня стукъ, отзывалась грустнымъ посвистомъ иволга: фiу-фiу-у..
Подремывая, лежалъ подъ черемухой, на локтяхъ, приказчикъ, скучный и вялый посл безсонной ночи. Покусывалъ травинку и сонно раздумывалъ объ одномъ: сбавитъ ли ему хозяинъ. Тук… тук-тук… - прыгало въ тихомъ саду однотонное сухое постукиванiе, какъ стукъ дятла въ бору.
Тавруевъ сидлъ на балкон и пилъ согрвшуюся сельтерскую, напитавшуюся пробкой. Пилъ, икалъ и бездумно поглядывалъ въ садъ. Мутно было въ тяжелой голов, и надодливо отдавались въ ней сыплющiе стуки.
Пилъ и отплевывался отъ противнаго вкуса во рту - горечи и соли. Гудла налетвшая изъ сада пчелка, вертлась надъ стаканомъ съ сельтерской. Тавруевъ смотрлъ на плавающiй въ стакан кусочекъ пробки, на назойливую пчелку, и стоялъ въ ушахъ усыпляющiй звонъ - зззззз….
Глядлъ въ садъ, на колыхающiяся въ кустахъ блыя спины.
И когда онъ сидлъ такъ, попивая сельтерскую, изъ кустовъ, у задняго фасада дома, выглянулъ Прошка. Во двор никого не было, только троечникъ спалъ подъ армякомъ на припек. Привязанныя къ колесамъ коляски подремывали лошади.
Прошка торопливо скинулъ лаковые сапоги и перебжалъ къ крыльцу. Послушалъ. Только одинъ звукъ стоялъ - ровный, успокаивающiй стукъ мотыгъ. Прошка заглянулъ въ полутемный коридоръ, осмотрлся и сталъ подыматься по лстниц на чердакъ…
Скоро его блдное лицо сторожко выглянуло изъ-за косяка. На двоор было тихо. Онъ скользнулъ по ступенькамъ и перебжалъ въ кусты, схватилъ сапоги и, потрескивая, пошелъ прямикомъ къ плотин. Здсь, у заворота, гд акацiи разрослись особенно густо, крылась подъ измятыми лопухами яма, гнздо сопрвшаго пня. Отсюда черезъ заросли, какъ на ладони, открывалась дорога.
Прошка залегъ въ яму и закурилъ. Смотрлъ, закусивъ губы, туда, къ плотин - на городскую дорогу…
А въ это время въ поляхъ, что раскинулись отъ прудовъ къ чугунк, шелъ споръ.
Живой стной перерзали дорогу въ поля тавруевскiе мужики и не допускали мрить. Староста, съ бляхой на груди, показывалъ рукой на поля и повторялъ одно и одно:
– Засяно. Мрить не дозволимъ!
Инженеры плотно сидли въ экипаж, рядомъ стояли землемры и рабочiе съ фляжками и ящиками, а впереди, заступая дорогу къ полямъ, шумли тавруевскiе мужики.
– Не допустимъ! Наше!..
И хоть пробовали инженеры убдить, что полей не помнутъ, что нужно прокинуть линiи, староста упрямо твердилъ въ гомон:
– По аренд засяно! Не дозволимъ!
– Хорошо… - намекающее сказалъ инженеръ, коротко стукнувъ палкой, и повернулъ назадъ въ гул угрожающихъ голосовъ.
хали шагомъ. Скучные шли истомленные ночью и жарой землемры. Лниво плелись рабочiе. И когда стали спускаться къ прудамъ, кривобровый, всегда молчаливый Цыганъ крикнулъ:
– Горитъ!!..
И побжалъ наперекосокъ лугомъ, взмахивая флажками. Инженеры остановили лошадь.
Надъ вершинами липъ, гд четкимъ перстомъ выступалъ шпиль дома, выбивало въ небо чернымъ дымомъ.
__________