Стены слушают
Шрифт:
Самолет прибыл точно по расписанию. Руперт позвонил в госпиталь прямо из аэропорта и договорился, чтобы его пропустили к жене, несмотря на поздний час.
Он добрался до госпиталя к полуночи. В главной конторе его встретил черноволосый молодой человек и рекомендовал себя как доктор Эскобар.
– Она спит, – сказал Эскобар. – Но думаю, ей было бы хорошо повидать вас. Она несколько раз вас звала.
– Как она себя чувствует?
– Трудно сказать. Много плачет. В общем, все время, если не спит.
– Ей очень больно?
– Голова должна побаливать, но слезы, я думаю, скорее эмоционального порядка, чем физического. И ее не просто огорчает смерть подруги. Хотя это, бесспорно, худо само по себе. Влияет и другое: две женщины оказались одни в чужом городе, без друзей, они очень много пили...
– Пили? Эми никогда ничего не пила, кроме коктейля перед обедом.
Эскобар, казалось, был озадачен.
– Но есть свидетельства, что ваша жена и миссис Виат пили текилу в обществе американского завсегдатая бара по имени О'Доннел. Обе женщины громко ссорились.
– Они очень дружили, – высокомерно заметил Руперт. – С детства дружили.
– Лучшие друзья иногда ссорятся, когда пьют вместе. Я пытаюсь объяснить вам, что миссис Келлог чувствует себя чрезвычайно виноватой. Виноватой в том, что они пили, в том, что ссорились, а больше всего в том, что не могла предотвратить самоубийство своей подруги.
– А она пробовала?
– Всякий пробовал бы, естественно.
– Она сказала вам, что...
– Она сказала мне очень немногое. Ей мало что есть сказать. Текила это грандиозная смесь, особенно с непривычки. – Эскобар направился к лифту. – Пойдемте, повидаемся с ней сейчас. Мы перевели ее из неотложной помощи в отдельную палату на третьем этаже.
Она спала при свете ночника. Ее левый глаз распух и почернел, а висок был забинтован. Пол у постели был усеян смятыми кусочками гигиенических салфеток.
– Эми. – Руперт наклонился над спящей женой и коснулся ее плеча. – Эми, дорогая, это я.
Едва успев проснуться, она заплакала, Прижав к глазам кулаки.
– Эми, не надо. Перестань, пожалуйста. Все будет хорошо.
– Нет, нет...
– Будет, будет. Я приехал ухаживать за тобой.
– Уильма умерла. – Ее голос набирал силу. – Уильма умерла!
Эскобар стремительно шагнул к постели и схватил пациентку за руку:
– Ну-ну, миссис Келлог, довольно истерики. Все больные на этаже спят.
– Уильма умерла.
– Знаю, – сказал Руперт. – Но сейчас надо думать о тебе.
– Забери меня домой, забери домой из этого ужасного места.
– Конечно, дорогая. Как только мне позволят.
– Успокойтесь, миссис Келлог, – примирительно проговорил Эскобар. – Не так уж тут ужасно. Нам хотелось бы задержать вас здесь еще на несколько дней для обследования.
– Нет, я не останусь!
– На день-два...
– Нет! Отпустите меня! Руперт, забери меня отсюда. Возьми меня домой!
– Возьму, – пообещал Руперт.
– Непременно домой? В наш дом, где Мак и все, все?
– Непременно возьму, обещаю тебе.
В тот момент он был готов это обещание сдержать.
Глава 5
Джилл Брандон спускался по лестнице, и на лице его отражалась смесь сложных утренних чувств: предвкушение приятных событий дня и догадка, что все будет чем-нибудь испорчено.
Невысокий, коренастый, энергичный человек вел разговор в такой волевой манере, что самые безобидные слова сходили за неопровержимые доводы, а самые фантастические теории – за самоочевидные истины. К тому же, усиливая эффект, он пользовался жестами рук не в драматически расплывчатом европейском стиле, а в строго геометрическом порядке, обозначавшем точный поворот мысли, непреложный градус чувства. Ему нравилось выглядеть точным и педантичным. Ни тем, ни другим он не был.
Джилл поцеловал жену, уже сидевшую за столом с утренней газетой, развернутой на колонке любовных историй.
– По телефону звонили?
– Нет.
– Чертовски странно.
– Что странно? – спросила Хелен, прекрасно зная, о чем речь, поскольку Джилл уже неделю ни о чем другом не говорил. Слава Богу, понедельник, и Джилл должен отправиться в Сити на работу. Хорошо бы биржевой рынок был сегодня неустойчив. Отвлечет от других вещей. – Пришло ужасно смешное письмо от какой-то женщины из Атертона. Не могу понять, знаем мы ее или нет. Может быть, Бетти Сперс. Слушай: "Дорогая Эбби. У меня проблема с мужем: он так скуп, что ворует у меня мои зеленые марки". Я точно знаю, что Джонни Сперс собирает зеленые марки...
– Ты можешь слушать меня?
– Конечно, дорогой. Я не поняла, что ты о чем-то говоришь.
– Вот уже неделя, как Руперт там, а у меня никаких сведений после того первого звонка его секретарши. Ни звука о том, как Эми себя чувствует и что вообще происходит, о том, когда они вернутся, ничего.
– Наверно, он занят?
Джилл сердито посмотрел на нее через стол:
– Занят чем? Могу я поинтересоваться?
– Откуда мне знать?
– Тогда перестань попусту его извинять. Нельзя быть занятым настолько, чтобы не успеть поднять телефонную трубку. Он чертовски необязателен. Никогда не мог понять, что Эми в нем нашла.
– Он очень хорош собой. И очень приятен.
– Хорош собой. Приятен. Чушь какая! И из-за этого женщины выходят замуж?
– Ты голоден, дорогой. Я позвоню, чтобы подавали завтрак.
Хелен нажала под столом кнопку звонка, испытывая приятное ощущение власти. Она родилась и выросла в трущобах Окленда и за двадцать лет замужества не привыкла к чуду звонка. Завтрак, мартини, шоколадные конфеты, чай, журналы, сигареты – стоит нажать кнопку и, пожалуйста, появляется все, чего не пожелаешь. Иногда Хелен сидела и придумывала, что бы такого попросить, предвкушая удовольствие от того, что дернешь за украшенный кисточкой шнур или нажмешь кнопку под столом.