Степан Халтурин

Прокофьев Вадим Александрович

Лавристы дали Степану много, и он всем сердцем привязался к этим «добродушным мечтателям».

Петербургский кружок лавристов имел неплохую библиотеку, хранившуюся у Мурашкинцева. Купеческий сын Мурашкинцев был легальным, в его обширной квартире было достаточно места для того, чтобы спрятать книги. Именно с Мурашкинцевым Халтурин сошелся ближе всего, аккуратно посещая библиотеку. Здесь, на квартире Мурашкинцева, бывали и другие петербургские рабочие. Библиотека лавристов была чисто интеллигентским предприятием, рабочие хотя и пользовались ею, но не имели никакого касательства к ее работе.

У Мурашкинцева познакомился Халтурин с Лукой Ивановичем Абраменковым. Лука Иванович был на четыре года старше Степана и уже шесть лет работал ткачом на различных фабриках Петербурга. В последние годы Абраменков отошел от

лавристов, но продолжал пользоваться их библиотекой, так же как и его друг Василий Иванович Мясников, рабочий-столяр с Семянниковского завода. Вероятно, через Мясникова и Абраменкова Халтурин сошелся с Дмитрием Николаевичем Смирновым. Это был выдающийся рабочий, ко времени знакомства с Халтуриным ему было уже двадцать восемь лет. Хороший слесарь, Смирнов с 1873 года слесарил в инструментальном отделе Трубочного (патронного) завода. На патронном заводе существовал рабочий кружок, в который входило человек сорок, имелась и своя библиотека.

Чаще всего Халтурин и Смирнов встречались где-либо в трактире на рабочей окраине. Заказывали чай или бутылку портера, кое-какую закуску и беседовали. Смирнов был своего рода живой летописью рабочего движения начала 70-х годов в Петербурге. Халтурин слушал его молча, с горящими глазами.

— Да, Степан, не много лет прошло с тех пор, как я свел знакомство с интеллигентами из свободомыслящих, а сколько воды утекло, скольких людей узнал — и не счесть. Я еще в семьдесят втором году стал посещать занятия кружка студента Медико-хирургической академии Низовкина. Собирались у него на квартире на Астраханской улице. Народ подобрался выдающийся, приходил Виктор Обнорский, слыхал о таком?

Халтурин кивнул головой. Конечно, слыхал. Многие знали одного из организаторов Южнороссийского рабочего союза в Одессе. Степану даже удалось прочитать программу этого союза. Она произвела на него неизгладимое впечатление, провозглашая создание самостоятельной рабочей организации, с отличными от народников задачами и целями.

— Вот и Мясников, твой дружок, тоже начинал в этом кружке. Но больше всего было нашего брата, с патронного: Алексей Петерсон, Графов, Виноградов, Семен Волков, — этих ты еще не знаешь, дай срок, познакомишься, народ стоящий. Сходки устраивали в трактире «Петушок». Там бильярдная есть, так мы из нее свой клуб сделали. Бывало, соберется человек двадцать, двое играют да нарочно погромче кричат: «Туза направо в угол!», — а один вполголоса листовку читает или о политике толкует. Там, над трактиром, один наш рабочий жил, так в апреле 73-го года у него человек тридцать сошлось, вот я тогда предложил свою библиотеку и кассу самопомощи основать. Согласились. По рублю с человека ежемесячно стали собирать, а меня кассиром избрали. Библиотека наша славилась на весь рабочий Питер. Ее сначала на квартире Низовкина держали, а как он в семьдесят третьем же году отъехал из города, роздали по районам: в Василеостровский, Выборгский, Колпинский, Невский. Большое дело начиналось. Ведь как бы своя рабочая организация нарождалась. Бунтари нами заинтересовались, Кравчинский да Чайковский лекции читали, князюшка Кропоткин приходил. А других мы не пускали, уж очень ребята неодобрительно смотрели на их проповеди в народ идти. Тут есть один рабочий, Иван Бачин, прелюбопытнейший мужик. Интеллигентов не любит, страсть. Князя Кропоткина прямо-таки травил, а нам заявлял, что «от студентов следует брать книги, а если они будут учить вздору, то их за это надо бить». Но это зря, конечно.

Халтурин жадно слушал. Теперь для него прояснялось прошлое рабочего движения Петербурга. И что поражало Степана, так это стремление рабочих и здесь, в столице, и на юге создать свою рабочую организацию, отличную от народников.

А народники только-только стали задумываться, что им нужна своя партия.

Постепенно в голове Степана стал складываться план действий. Пока это даже и планом назвать было трудно — мечты. Халтурин уже мечтал создать свою рабочую организацию, свой союз, объединить в нем как можно больше членов, весь рабочий люд столицы — вот тогда они сила. Но Степан понимал, что до этого еще далеко. Самому Халтурину нужно было еще как следует войти в рабочую среду, к людям приглядеться, познакомиться с такими, как Смирнов, Мясников, о программе поговорить. Работы непочатый край, но Халтурин работы не боялся.

Однажды Мясников

повел Халтурина на Выборгскую сторону в трактир «Петушок».

«Петушок» ничем не отличался от других, подобных ему трактиров. Полуподвальное помещение, хотя и просторное, несколько комнат, где стоят столы для обедающих. Никаких скатертей — клеенки, пахнет кислыми щами, водкой, душно и шумно. Из окон видна мостовая, по которой громыхают телеги. Из бильярдной валят клубы табачного дыма, раздаются взрывы хохота, заглушающие щелканье шаров.

Когда Степан и Мясников разделись и вошли в трактир, первый, кто им бросился в глаза, был Смирнов, сидевший за столиком с каким-то молодым человеком, судя по внешности — студентом. Их окружал добрый десяток рабочих. Смирнов был сдержан, зато студент горячился.

— Кто это? — тихо спросил Халтурин у Мясникова.

— Повезло тебе, брат, это Михаил Родионович Попов, бывший студент Хирургической академии, он из Ростова проездом. Не смотри, что молод, а толковый малый, говорит интересно, давай послушаем.

Между тем Попов разошелся:

— Вы говорите — рабочий, ему будущее принадлежит. А где этот ваш рабочий? В России восемьсот тысяч промышленных рабочих и сто миллионов крестьян. Кто же, по-вашему, будущее российское сотворит? Оно, брат, в навозе деревенском золотом просвечивает, а не стелется по небу дымом из фабричных труб! Так-то!

И не успел его собеседник возразить, как Попов замахал руками, затряс головой, схватил Смирнова за лацкан пиджака и с неожиданной силой повернул к окну.

— Вы посмотрите, толкуете, что Питер купцом завоеван, фабричными стенами от мира отгородился, как тюремными кордонами, а много ли вы увидите рабочих через эти окна? А ведь мы на рабочей окраине.

Халтурин и Мясников невольно повернули головы к окну и сначала ничего не поняли: в окна были видны только ноги людей, проходящих мимо. Приглядевшись, Халтурин заметил, что редко-редко перед окном мелькал сапог мастерового или какая-нибудь более изящная обувь. Зато как часто заслоняли скудный свет, проникавший в окно, простые деревенские лапти. И, как бы подтверждая это наблюдение, Попов воскликнул:

— Видите, видите лапти! Нет, нет, вы смотрите, смотрите на эти лапти! Они Русь олицетворяют, и прошлое ее и будущее.

— Да погодите, Михаил Родионович, — откликнулся до сей поры молчавший Смирнов. — Лапти-то пол-России носит, это верно, да только наполовину верно, в отношении прошлого, а вот насчет будущего я с вами не согласен. Вы лучше ответьте мне на вопрос, зачем это сермяжному лапотнику в Питер понадобилось, Питер не деревня, на Невском огородов не разведешь, а на Садовой не посеешь хлебушка. Лапотник сюда пришел, чтоб на работы наняться, издалека пришел. Вон, видите, прошел в лаптях, на туфли похожих, это чуни-опорки, в них белая кора березки с ярко-зеленой чередуются вдоль и поперек, ковер напоминают. Это тамбовские. А вот вам и другие пожаловали. Эти сделаны поосновательней, подошва в них, видишь, подковырена в три лыка, слой на слое туго, а кроме того, еще слой — самый нижний — из крепко скрученных кудельных или крапивных веревок, чтоб век износа не было. Эти лапти повсюду встретить можно. Тут по лаптям все российские губернии познаешь. Вон, видите, лапти с кочетами— это мордовские, их в воскресенье в церковь надевают. А вот на будущий год эти самые лапти сапогами обернутся, и ваш крестьянин хваленый рабочим на фабрике сделается. Вот и выходит, что хоть крестьян на Руси-то и много, да уменьшается их сословие, а число рабочих день ото дня растет и все за счет того же лапотника.

— Вы, Михаил Родионович, не глядите, что мы меньше вашего прочли, а все же читали, и не одни ряженые брошюры, мы и Чернышевского знаем, Лассаля с Прудоном тоже почитывали. И все же не верится как-то, что сельский житель социалист да, как вы изволите говорить, человек будущего. Мы, рабочие, на себя больше надежды имеем. Ваш брат, интеллигент, вон в народ ходил, а что выходил — крестьяне-то не взбунтовались. Да о чем толковать, сами знаете. А поглядите, что в это время в городах, на фабриках и заводах делается? Обо всей России мне неизвестно, да вот в одном Питере в семьдесят четвертом году было десять стачек, да в этом году на Семянниковском заводе две с половиной тысячи рабочих бастовало, а в январе волнения были на Максвелле, и это после того как многих рабочих, кто был связан с вами, арестовали, выслали на родину.