Степан Сергеич
Шрифт:
Он бесцельно просидел еще полчаса. Закрыл цех. Издали увидел Котомину.
Она сидела на скамеечке, ждала его, повернула голову, увидела. Ни рефлекторных движений рук, одергивающих юбку, ни взлета пальцев, чтоб убедиться в исправности прически. Девочка, еще не ставшая женщиной, встречала его так, словно расстались они сегодня утром на кухне, будто впереди у них сегодня магазины, ребенок в детском саду и еще что-то, что было до них и будет после них.
53
Когда-то было решено: диспетчера Шелагина
С легким презрением поглядывал диспетчер современного предприятия на внутренности заштатного заводика, шел по двору с чуть виноватой улыбкой цивилизатора, попавшего на окраины планеты. Везде кучи мусора, скособоченные барабаны кабелей, какие-то ящики… Носятся взад и вперед электрокары, водители свистят по-разбойничьи. В цехе теснота, пыль, темень… «Грязновато живете, братцы!»
Зато в лаборатории совсем по-другому. Пять инженеров, среди них Рафаил, сидели тихо, как в классе, когда на задней парте возвышается директор школы.
Рафаил показал на мягкий стульчик поблизости, тихо расспрашивал о цехе, о регулировщиках. Отвечал Степан Сергеич невпопад — он увидел два рядом стоящих прибора… «Да, конечно, а как же», — вставлял он в паузах, а сам смотрел и смотрел. Приборы как приборы, обычные приборы, в кожухах, на передних панелях ручки управления — клювики, так называли их в НИИ. Но шильдики, шильдики одинаковые! На том и другом ПУ-2 (пересчетное устройство, тип второй), в НИИ оно известно под шифром «Флокс».
Степан Сергеич неуверенно погладил более крупную пересчетку.
— «Флокс»… — Он утверждал и спрашивал одновременно. — А это? — Рука легла на маленькую пересчетку, изящную и компактную.
— Тоже «Флокс», — сказал Рафаил.
— Мы, кажется, таких не выпускали.
— Это мы сделали.
— Не пойму…
— Переделали. Улучшили.
— Улучшили? — засомневался Степан Сергеич. Это уже наглость: заштатный заводик улучшал НИИ. — Ну и что же у вас получилось?
Едчайшей иронией был пропитан вопрос… Инженеры подняли головы.
— Покажи ему, Рафаил, — сказал кто-то.
Степану Сергеичу дали два формуляра — на большой институтский «Флокс» и на маленький. Взгляд направо, взгляд налево, взгляд поднимается к приборам, обегает лабораторию и, бессмысленный, замирает на Рафаиле.
— Не верю, — непреклонно сказал Степан Сергеич. Маленький «Флокс» обладал большей разрешающей способностью, он был точнее и быстрее, он был…
Степан
— Хотите, объясню? — очень мягко предложил Рафаил.
— Да, да, объясняйте!
— Только не рычите на меня, хорошо? Забыл, простите, как зовут вас…
(Степан Сергеич пролаял свое имя-отчество.) Я из окна вас заметил — вы так брезгливо обходили мусорные кучи. Наверное, подумали: почему не прикроют эту шарашку, да?.. Нет, товарищ представитель НИИ союзного значения, нас прикрывать нельзя. Мы будем существовать, пока не прикроют ваш хваленый институт…
— Уточните.
— Ну, если вам нужна откровенность… Ваш институт занимает в Москве первое место по бездарности. У вас образовался особый стиль — грубый, неумный и дорогой. Ваши инженеры не утруждают себя думанием. Кто-то когда-то набросал схему — и шпарят по ней одни и те же узлы, одно и то же исполнение. Не потому, что такие уж бездари собрались под крылышком Труфанова, а потому, что стиль выгоден институту — вашему НИИ выгодно изготовлять дорогостоящую дрянь.
Инженеры вставали, разминаясь, улыбаясь. Диспетчер веселил их детским недоверием. Один из них, тощий и желчный, рассказал, как упрощался «флокс».
Худые и быстрые пальцы инженера бегали по старой схеме, вычеркивали ненужные лампы, браковали надуманные цепи, ноготь расправлялся с формирующими каскадами, узенькая ладошка разрубала геометрически правильные линии соединений…
Ни линий, ни обозначений уже не видел Степан Сергеич… Схема дрожала, расплываясь в неразрешимый лабиринт-головоломку. Как же так? Насмешки над своим заводом он перенес бы легко, сам знал цеховые грешки. Но — союзный научно-исследовательский институт!
— А «Примула»? Слышали о «Примуле»?
— Труфанов пальцем не шевельнул для «Примулы», она родилась на энтузиазме Стрельникова.
Мешанина ломаных линий рассасывалась, появились баллончики ламп, прямоугольники сопротивлений, тонкая вязь дросселей и трансформаторов. Схема восстановилась. Степан Сергеич увидел, что он в лаборатории.
— Кто же виноват?
Тощий инженер потерял охоту к ниспровержению схем и догм. Потрогал нос и, слова не сказав, сел за свой стол.
— Никто не виноват. — Рафаил пожалел диспетчера. — Нам, то есть серийному заводу, нельзя делать дорогие вещи… В массовом производстве приборы должны быть проще. Я знаю ваших регулировщиков, у нас таких нет, у нас таких и не будет: у нас платят мало, жилья нет.
— Я вас спрашиваю: кто виноват?
— Вы, — разозлился Рафаил.
— Я?
— Вы, вы виноваты, Труфанов виноват, все вы, как говорится, из одной футбольной команды. Сюсюкают о НИИ, кричат о достижениях НИИ… Не хотят видеть правду. Сидят на шее государства, рвут по бюджету деньги…
— Государство — это я!
Лаборатория непочтительно заржала.
— Вы еще меня узнаете! — пригрозил им Степан Сергеич.
Тощий и желчный инженер поболтал в воздухе пальцами. «Ах, не смешите нас!» — вот что говорил его жест. Диспетчер ничего уже не видел и не слышал — он бежал к пикапу.