Степи Евразии в эпоху средневековья
Шрифт:
Топография города X–XII вв. выявлена многолетними исследованиями В.А. Кузнецова, которым на городище Нижний Архыз [Кузнецов В.А., 1971, с 163–196] выделены основные части, выяснено направление главных улиц и внутренних стен, установлены связи городских построек с сельскохозяйственными участками и производственными сооружениями, храмов — с некрополями (рис. 92, 4).
В равнинных районах строились жилые и хозяйственные сооружения из саманного или обожженного кирпича или глинобита, а для хранения запасов рыли хозяйственные ямы. Строительство бытовых, культовых и оборонительных сооружений указывает на высокий уровень строительного дела у местного населения. Впрочем, строители архызских храмов находились под сильным влиянием закавказской (абхазской) и восточно-византийской архитектурной школы [Кузнецов В.А., 1971, с. 172]. Возможно, что в строительстве наиболее крупных храмов принимали непосредственное участие абхазские и даже византийские мастера (рис. 93, 10, 11).
Высокого
Прежде всего, замечательного мастерства достигли аланские кузнецы и особенно оружейники. Изучение железных криц и шлаков (Нижний Архыз, Кызбурун) показало, что шлаки связаны с сыродутным процессом производства железа. Каменная трехкамерная железоплавильная печь, раскопанная В.А. Кузнецовым на Нижнем Архызе, представляет собой домницу шахтного типа [Кузнецов В.А., 1971, с. 91]. Металлографический анализ оружия, произведенный Г.А. Вознесенской (ножи и сабли из Нижнего Архыза и Змейского могильника), показал, что аланами, как западными, так и восточными, был освоен ряд операций техники сварки железа и стали, термической их обработки в различных режимах, цементации, свободной ковки, резания зубилом и обработки напильником холодного металла [Кузнецов В.А., 1971, с. 212–216].
Обработка цветных металлов достигла к XI–XII вв. своего расцвета. Судить о ее достижениях в области чеканки, тиснения по металлу, амальгамной позолоты, применения гравировки и черни мы можем по тем шедеврам, которые найдены в могильниках (Рым-Гора, Змейский могильник, Мартан-Чу), и в меньшей мере по остаткам тиглей, льячек и литейных форм. Использование жестких открытых разъемных и имитационных форм, пришедших на смену литья по восковой модели, свидетельствует, видимо, о переходе ремесленников к работе на рынок [Алексеева Е.П., 1971, с. 327–347]. О развитии гончарного дела в X–XII вв. можно судить как по находкам двухъярусных гончарных печей (Аргуджан, Андрей-аул, Верхний Джулат), так и по гончарным клеймам, качеству и стандартизации гончарных изделий (рис. 94, 20, 40, 84). К этому же времени относится специализация отдельных поселений в изготовлении высококачественной керамики. Восходя генетически к предшествующему периоду, керамика становится более однородной и стандартной — это уже продукт городского, а не деревенского ремесла. Впервые в Предкавказье начинает производиться (с X–XI вв.) черепица (солены и калиптеры) и плинфа. Специализированным стало производство изделий из сафьяна.
Дальнейшего развития достигла торговля со странами Восточного Средиземноморья, откуда на Северный Кавказ привозили мозаичные и глазчатые бусы (из мастерских Александрии), стеклянные и поливные сосуды. Из Константинополя сюда поступали драгоценные украшения (например, золотые колты с эмалью) [Марковин В.И., 1977, с. 111], из Прибалтики — янтарные бусы, из Руси — энколпионы, шиферные пряслица, а из Китая — шелковые ткани, доставлявшиеся по тому же Великому шелковому пути, который существовал в I тысячелетии н. э. Недаром Алания была известна как «страна, полная всяческих благ, есть в ней много золота и великолепных одеяний» — так писал о ней Шапух Багратуни [Кузнецов В.А., 1973, с. 213].
Орудия труда представлены как в поселениях, так и в могильниках. Это железные топоры, мотыги, лемехи, слабоизогнутые серпы, ножницы для стрижки овец, пряслица, наперстки, кабаньи клыки (для заглаживания швов). Интересную коллекцию жерновов диаметром до 0,60 м. дали раскопки Змейского могильника, где входное отверстие в катакомбу закрывалось жерновом (рис. 94, 118).
Северо-кавказские народы, согласно источникам, славились как искусные всадники и воины, поэтому оружие и конское снаряжение достигло у них совершенства. Великолепными образцами представлены слабоизогнутые сабли длиной до 1 м. (Колосовка, район Кисловодска, Кобань, Змейская, Мартан-Чу, Агач-Кала), являющиеся шедеврами как по технологическим свойствам (упругая и вязкая сталь, обеспечивающая гибкость и максимальную твердость клинка), так и по художественному оформлению навершия, наконечника ножен, рукояти и перекрестия позолоченным серебром, покрытым рельефным штампованным орнаментом с вставками из полудрагоценного камня. Помимо сабель, в могилах находились боевые длинные (15 см.) ножи с прямой или изогнутой спинкой, часто в богатых деревянных ножнах, и копья с железными втульчатыми наконечниками, листовидными или четырехгранными в сечении (особенно распространенные на северо-западном Кавказе и в Дагестане). Луки оставались основным оружием дальнего боя у северо-кавказских дружинников. По их обломкам (Змейский могильник, катакомбы 3, 14, 15) можно судить, что их изготавливали из различных сортов дерева, обтягивали берестой, сухожилиями, тканями и сыромятными ремнями, иногда украшенными золочеными бляшками. Стрелы хранили в цилиндрических колчанах диаметром до 15 см. и высотой 40 см. Богатые футляры для луков были обтянуты кожей и украшены изображениями грифонов или
Уникальными являются находки кавалерийских седел с деревянной основой, двумя луками, иногда покрытыми бронзовыми золочеными пластинами с изображениями животных, птиц, плетенки. Изредка попадались в могилах сафьяновые обшивки войлочного потника с геометрическим или зооморфным (павлины) орнаментом, остатки шелковой красной накидки-попоны и обшитые золотой тесьмой седельные сумочки-обереги с изображением Сенмурва.
Красочное и чрезвычайно богатое полное конское снаряжение погребенных коней подтверждает распространение тогда обряда посвящения коня, сохранившегося у осетин до XIX в. [Калоев Б.А., 1964, с. 93].
Керамические коллекции, происходящие из памятников X–XIII вв., обширны, набор же керамики в погребениях и поселениях очень различен. Как показали подсчеты, произведенные на Змейском позднеаланском поселении [Деопик-Ковалевская В.Б., 1961, с. 42], кухонная керамика составляла 78,8 %, пифообразная — 11,5 %, красноглиняные кувшины — 9,5 %, столовая посуда — 14 % (из нее миски — 0,5 %, лощеные кувшины — 0,6 %, зооморфные сосуды — 0,3 %). Между тем в Змейском могильнике, одновременном поселению, основную часть находок составляли чернолощеные кувшины (рис. 94, 145).
В Причерноморье и Прикубанье керамика сохраняла раннесредневековые традиции, которые, в свою очередь, восходили к меото-сарматским (кувшины и миски из светло-серой глины). Красноглиняные бороздчатые амфоры IX–X вв. и рифленые ангобированные амфоры XI–XIII вв. с высокоподнятыми ручками попадали сюда из причерноморских городов. Что касается тмутараканских черносмоленых кувшинов, то их обломки встречаются только на причерноморских памятниках, в Прикубанье их нет совсем. Повсеместно встречаются в Причерноморье местные формы красноглиняных кувшинов с эйнохоевидными венчиками (рис. 94, 203, 205). Изучение керамики городских слоев Таматархи (Тмутаракани), которая после 1094 г. уже не упоминается в древнерусском летописании и может с полным основанием считаться «зихским городом», позволяет представить облик кухонной керамики. В XI–XII вв. это высокие горшки из желтовато-зеленоватой глины с примесями толченых раковин, со слабо отогнутым венчиком и зональным рифлением. В XII–XIII вв. качество керамики и обжиг улучшаются, форма становится более стройной, венчик прямой, с насечками, под ним — одна или несколько волнистых линий [Плетнева С.А., 1963, с. 26–27]. Кроме городских слоев Тмутаракани, этот тип керамики встречен в ряде памятников X–XIII вв. на нижней Кубани и в Убинском могильнике. К востоку от Краснодара в керамическом наборе адыгских памятников сильнее чувствуется аланское влияние: чаще попадаются сероглиняные лощеные сосуды.
На собственно аланской территории наряду с черноглиняными лощеными сосудами появляются узкогорлые красноглиняные кувшины, производство которых возникло, видимо, под влиянием закавказского керамического производства (рис. 94, 113). Наряду с ними вплоть до окрестностей Кисловодска доходят импортные закавказские белоглиняные столовые кувшинчики с росписью, попадавшие сюда по Дарьяльскому пути. Кухонная керамика представлена в Центральном Предкавказье несколькими типами горшков [Деопик В.Б., 1961, с. 42]: сероглиняных и красноглиняных (44 %), грубых буроглиняных (13 %), иногда ангобированных. Пифосы относятся к двум типам: крупные (до 1,5 м.) красноглиняные тяжелые и сероглиняные небольшие с налепными, треугольными в сечении валиками.
В дагестанской керамике X–XIII вв. в предгорьях преобладают красноглиняные ангобированные кувшины местного производства (Агач-Кала), продолжающие албанскую традицию (рис. 94, 87, 117).
Отдельно рассмотрим те группы керамики, по которым можно судить о проникновении на эту территорию кочевников в X–XIII вв. Лепная кухонная керамика так называемого роскошного стиля, которая была в ходу у кочевнического гарнизона Саркела в X в. и представлена отдельными фрагментами в слоях XI в. Тмутаракани [Плетнева С.А., 1963, с. 18], найдена только в двух пунктах северо-западного Кавказа (хутор Ястребовский и Гостагай) и отражает, очевидно, проникновение сюда печенегов.