Шрифт:
Введение
С эпохи бронзы степные и лесостепные просторы Евразии стали колыбелью кочевого скотоводства. Письменные источники рассказывают нам о смене этносов, народов, языков, о бесчисленных войнах и передвижениях по степям отдельных племен, орд и союзов орд, о возникновении и гибели могущественных государственных объединений, так называемых империй или каганатов. Археологические материалы дополняют отрывочные и нередко весьма скудные сведения древних хроник, касающихся, как правило, внешней политической истории степных народов и государств; кроме того, они позволяют нам судить об экономике и культуре, об этническом составе и общественных отношениях населения степей в различные периоды истории.
Данные палеогеографии, палеоботаники, палеозоологии, антропологии конкретизируют, а нередко являются основными при восстановлении
Об экономике и общественных отношениях кочевников в настоящее время этнографами написано множество статей и монографий. Характерно, что именно в результате огромной работы советских этнографов и археологов в последние полтора-два десятилетия в кочевниковедении получило почти всеобщее признание убеждение в том, что «чистых» кочевников, т. е. степных народов, единственным типом хозяйства которых является кочевое скотоводство, вообще не существовало и даже практически не могло существовать.
Противники этой точки зрения приводят пример непрерывного кочевания в степях монголов и некоторых других кочевых народов евразийских степей. Однако следует помнить, что монголы всегда были связаны с соседними народами, имея с ними как бы «общую» экономическую базу. Получается своеобразный разноэтничный «симбиоз» кочевого и оседлого населения, много аналогий которому можно найти и в древности.
Благодаря сообщениям, сохранившимся в письменных средневековых источниках, мы знаем, что в период военной демократии, когда кочевые орды осваивали новые пастбища или силой овладевали новой территорией, кочевало или, вернее, передвигалось по степи все население: воины, их семьи, стада. В войне также участвовал весь народ — мужчины и женщины, способные держать оружие.
У оседлых, нередко значительно более цивилизованных народов при виде этой неотвратимо двигающейся на них массы возникало убеждение в ее несокрушимости. Появлялись новые легенды о жестоких и неистовых кентаврах, возрождались рассказы об амазонках — беспощадных степных воительницах. Тем не менее, «симбиоз» кочевого и оседлого населения даже на этой «военной» стадии мало-помалу налаживался, так как он был абсолютно необходим кочевникам и выгоден земледельцам.
Взаимоотношения, как правило, развивались в двух направлениях: военном и мирном. При этом, естественно, сокращение одного из них приводило к расширению другого. Придя на вновь захваченные земли, кочевники разоряли, грабили, захватывали в плен. Затем отношения усложнялись. Совершать набеги и походы становилось все тяжелее, поскольку сопротивление растерявшихся и испуганных первоначально народов постепенно возрастало и ответные удары их становились все ощутимее и опаснее. Все чаще кочевники удовлетворялись откупами, пошлинами с купеческих караванов, проходивших на юг и с юга по степям. Кочевники и сами втягивались в торговлю, поставляя на рынки скот и рабов. Мирные отношения проникали не только в экономику, но и в быт: налаживались личные связи — браки, побратимство. Степняки проникали в поселения и в города и оседали там. Оседлые же земледельцы шли в степь и превращались в полукочевников.
Так возникало в степях одно из существенных условий перехода кочевников к полуоседлости, носившее скорее внешний, чем внутренний характер. Однако внутренние причины были значительно глубже. Они заключались в перестройке всей экономической и социальной структуры общества. Если в периоды активной захватнической деятельности, когда тяжесть войны одинаково падала на всех членов общества, распределение добычи было сравнительно равномерным, то в удлиняющиеся мирные периоды росло экономическое неравенство. Угоны скота соплеменниками — главами соседних более сильных родов (обычай баранты), потеря всего стада во время вражеского набега или массовый падеж скота часто разоряли кочевников. Поскольку войн, а следовательно, и необходимой для восстановления экономического положения добычи не было, кочевник, потерявший стадо, вынужден был переходить к оседлости или, во всяком случае, полуоседлости.
Захваченные земли в мирные времена распределялись между сильными и богатыми родами. Перекочевки проходили уже на определенных территориях со строго очерченными границами: с зимовок — на летовки. На лето в зимовищах оставались больные, старики, пленные и неимущие, которые, чтобы прожить, начинали осваивать земледелие. Зимовища обрастали пашнями. На окраинах зимовищ
Однако, если развитие этих государств прерывалось нашествиями (тотальным разгромом экономики и культуры) или резкими климатическими изменениями, ведшими в конечном счете к гибели экономической базы, население «империи» полностью, а чаще частично садилось на коней и начинало массовую перекочевку в поисках «свободных пространств». И вновь колесо истории двигалось по проторенной тысячелетним опытом дороге — от круглогодичного кочевания к полуоседлости. Следует отметить, что нередко путь этот прерывался в самом начале или в середине. Кочевники не успевали осесть, создать культуру, государство. Непредвиденные обстоятельства меняли историческую обстановку, прежние обитатели исчезали, уходили или растворялись в новых этнических и политических образованиях, которые также далеко не всегда завершали сложный и длительный путь «от кочевий к городам».
Какие же следы оставляют археологам обитатели степей, находившиеся на разных стадиях социально-экономического развития?
Совершенно очевидно, что кочевники, ведущие круглогодичное кочевание, находившиеся на стадии первичного освоения захваченных территорий, практически почти ничего не оставляют для археологии. У них не было ни постоянных зимовищ, на которых должен бы был откладываться культурный слой, ни постоянно функционировавших кладбищ, расположенных на определенных территориях. От таких кочевников остались только разбросанные по степи отдельные погребальные комплексы, нередко впущенные в курганные насыпи более ранних эпох (бронзы, скифов, сармат и пр.). Находят их обычно случайно при сооружении каких-либо современных построек или обвалах берега. При этом сведения о рядовых погребениях, как правило, не доходят до ученых. Только богатые комплексы, с золотыми и серебряными вещами, часто полуразоренные и растащенные местными жителями, попадают в музеи, а затем и в руки ученых. В таких случаях обряд погребения всегда остается невыясненным, а значит, научная ценность сохранившихся вещей теряется не менее чем на 50 %. И все же эти разрозненные и слабо документированные находки нередко являются единственным источником для восстановления целых исторических эпох, для установления путей следования и разнообразных связей того или иного степного народа.
Относительная стабилизация жизни, появление постоянных зимовищ хорошо прослеживаются археологами благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, в результате образования в районах зимовок кладбищ (бескурганных и курганных), погребения на которых ориентированы в соответствии с зимними отклонениями стран света. Во-вторых, из-за образования вдоль берегов рек и лиманов так называемых полос обитания — длинных, почти сливающихся друг с другом остатков кратковременных стойбищ без культурных слоев и с редкими находками на поверхности обломков керамики и костей животных. Такие «полосы обитания» археологи начали находить в настоящее время всюду, где, согласно письменным источникам, действительно обитал в средневековье народ, находившийся на первых ступенях стадии полуоседлости. Итак, уже первые шаги кочевников к оседлости позволяют археологам обнаруживать оставленные ими следы.
Характерно, что на этих двух стадиях — сплошного кочевания и кочевания с постоянными зимовищами — культура населения обыкновенно имела много общих черт с культурой, которая была у этого народа в районах прежнего обитания. Эти районы находились в пределах «материнских империй», от которых по той или иной причине откололись и отошли на новые пастбища несколько орд, объединившихся в военный союз. Военный союз, созданный для завоевания, не мог, естественно, создавать культуру. Его члены были воинами, они захватывали земли и пленных, грабили и привозили к себе в кибитки драгоценные ткани и украшения, новое оружие и роскошные золотые и серебряные сосуды. Все это формировало новые вкусы, новые представления, что, в свою очередь, было одним из основных условий при сложении у оседающего населения новой культуры.