Степи Евразии в эпоху средневековья
Шрифт:
Гуннской проблемой занимался также и Н. Феттих [Fettich N., 1953].
Подробно изучая азиатские элементы в культуре кочевников гуннского союза, И. Вернер пришел к выводу, что погребения собственно гуннов выделить пока не удается. Небывалое распространение золотых украшений с камнями связано с быстрым обогащением кочевников и их оседлых союзников во время грабительских походов против Ирана и Рима. Дата этого нового стиля украшений — не ранее рубежа IV–V вв., в основном первая половина V в. [Werner J., 1956, s. 86, 87].
В последние десятилетия советские археологи также все чаще высказывали предположение о наличии в степях отдельных несарматских погребений эпохи переселения народов. Наконец, И.П. Засецкая на большом материале показала, что степные погребения в основном связаны с приходом нового населения в эпоху гуннов [Засецкая И.П., 1968а; 1971; 1977].
Письменные данные по теме подробно рассмотрены в ряде обобщающих монографий [Thompsen Е.А., 1948; Артамонов М.И., 1962; и др.].
В 376 г. римляне на дунайской границе узнали от беглецов, что новый кочевой народ покорил танаитских алан и остготов. Косвенные данные позволяют предположить, что эти кочевники-гунны в последней четверти IV в. жили в завоеванных степях Восточной Европы и только в первые два десятилетия V в. какая-то часть их откочевала в области к северу от нижнего Дуная, на равнины к востоку и югу от Карпат. С начала 430-х годов центр гуннской политики переместился на среднее течение Дуная. (В 432 г. прибытие туда Аэция, в 435 г. переговоры около г. Маргуса в устье р. Моравы Сербской. В 440 г. гунны обвинили епископа этого города, что оп перешел на их сторону Дуная и ограбил могилы гуннских царей.) Прилегающий район империи был опустошен гуннами и стал опорой их набегов на другие области. Но до сих пор историки не могут решить, в какой области находилась ставка Аттилы и какова более точная хронология расселения гуннов [B'ona I., 1971, s. 266–273; P'arducz М., 1959; Tejral J., 1973]. Столь же спорна и пока бесполезна для археологов рисуемая историками картина провинций Панноний [V'arady L., 1969]. Занимали ли их гунны, какую роль играли там варварские федераты, как долго сохранялась там власть Рима?
В Восточной Европе оставалась в первой половине V в. часть гуннов, прежде всего акациры. Они жили в степи, так как севернее них Иордан называет «аэстов» (айстов, древних балтов), далеко заходивших в лесостепь, по данным археологии. К 463 г. акацир покорили сарагуры, уроги и оногуры. В VI в. византийские авторы сообщают имена разных крупных народов, противореча друг другу. Иордан в середине столетия говорит об альциагирах и болгарах к северу от Черного моря, Прокопий тогда же — только о кутригурах западнее р. Танаис (Дона и Донца). В Крыму степь занимали «варвары из племени гуннов», к востоку от Азовского моря и р. Танаис — утигуры. До начала VI в. от гуннов зависел и г. Боспор. К сожалению, неясно, насколько отнесение всех этих народов к гуннам отражает реальную связь. Во всяком случае, частая смена названий народов, вероятно, была следствием смены главенствующих племен, не сопровождаясь существенными изменениями в составе основного населения [Артамонов М.И., 1962, с. 79, 82, 87, 98].
К 555 г. под власть I Тюркского каганата с центром в Монголии попали степи до Приаралья, в 567–576 гг. — до Северного Кавказа, область утигуров и г. Боспор. Неизвестно, сопровождалось ли это появлением нового населения в степи. В 558 г. с востока ненадолго пришли авары, с 567 г. переселившиеся на Среднее Подунавье [B'ona I., 1971, s. 283–329]. В 630-е годы с ослаблением тюрок их власть прекратилась и в Восточной Европе сложилось объединение болгар. С 60-х годов преобладание в степях Восточной Европы надолго перешло к хазарам. Восточная часть болгар им покорилась, западная ушла на нижний Дунай, основав Дунайскую Болгарию.
Письменные источники не дают подробной и ясной картины расселения кочевых народов, с помощью которой можно было бы интерпретировать археологические находки. Поэтому надо сначала средствами археологии выявить былые общности в степи, проследить их судьбы и затем найти им соответствия в известиях древних авторов. Эта задача затруднена малочисленностью степных находок (рис. 1), плохой документированностью многих из них, а также отставанием темпа публикации новых материалов.
Стойбища V–VIII вв. еще не выявлены. Лишь отдельные амфорные черепки VI–VII вв. на восточном берегу Азовского моря показывают, что маршруты кочевания тогда были те же, что и в салтовское время [Плетнева С.А., 1967, с. 13–19]. С этим совпадают сведения середины VI в. об альциагирах: «Летом они бродят по степям, раскидывая свои становища в зависимости от того, куда привлечет их корм для скота; зимой же переходят к Понтийскому морю» [Иордан, 1960, с. 72. § 37].
Погребения единичны, не образуют кладбищ. Чаще они впущены в насыпи более древних курганов, реже имеют свою насыпь или вообще не имеют внешних признаков. Целенаправленный поиск таких могил почти невозможен, археологи находят их случайно. По одному погребению эпохи переселения народов оказалось, например, на 385 погребений разных эпох из 142 курганов на 17 могильниках [Синицын И.В., 1959, с. 39, 40, 109, 178–181], 218 погребений из 38 курганов на двух могильниках [Смирнов К.Ф., 1959, с. 208, 221] и ни одного на 253 погребения из 62 курганов Калиновского могильника [Шилов В.П., 1959] или среди многих курганов, опубликованных Донской экспедицией. Поэтому среди материалов по кочевникам значительная часть происходит из случайных находок при земляных работах (комплексы сохранены неполностью, не всегда достоверны, нет данных об обряде погребения и расположении вещей в могиле). Могильники же этой эпохи образовались лишь на окраинах кочевой зоны (долины Тянь-Шаня, Кавказа, Башкирия, Карпатская котловина), но из-за их местной специфики они лишь частично освещают культуру огромных степей Евразии.
Кочевникам, несомненно, принадлежит подавляющее большинство могил в степи. О безраздельном господстве кочевников в степной зоне сообщают письменные источники. Поэтому каждое степное захоронение с конем и оружием можно уверенно считать кочевническим. Вне степи такого определенного вывода делать нельзя, так как появление оружия, сбруи, захоронений коней в могилах оседлых народов объясняется прежде всего внутренним социальным развитием общества (возникновением дружины). Устойчивым признаком степных кочевников V–VIII вв. является отсутствие фибул, обычной находки в погребениях их оседлых соседей, а до V в. — и степных сармат. Зато только степные женщины носили диадемы (рис. 2, схема 1) [Alf"oldi А., 1932, s. 59; Werner J., 1956, с. 62–68; Тиханова М.А., Черняков И.Т., 1970].
В большинстве найденных на территории СССР степных погребений эпохи великого переселения народов имеются украшения, обтянутые тисненой фольгой или инкрустированные цветными вставками. По этому признаку археологи относят их к гуннской эпохе «конца IV — первой половины V в.» (рис. 3; 5, 1-14, 19, 24, 26, 27, 30, 31, 33–35; 6, 1-13, 16, 20, 21, 23, 27, 32; 7, 1-15, 17–22, 24, 26; 10, 14–18). Они делают исключение только для четырех богатых могил перещепинской группы, где инкрустированные украшения были совсем другими и имелись монеты VII в. (рис. 4а, 10–24; 5, 15–18, 21, 22, 29, 32, 36; 6, 30, 34, 38, 41, 42, 44; 7, 23, 25, 27). Так же немного могил без инкрустированных украшений датируют «VI–VII вв.» на основании бывших в них поясных и уздечных принадлежностей так называемой геральдической формы (рис. 5, 20, 25, 29; 6, 14, 18, 22, 33, 35–37, 39, 40, 45–47; 7, 16). Получается, что почти все степные могилы V–VII вв. связаны исключительно с началом этого периода. Так, по данным И.П. Засецкой, в Нижнем Поволжье обнаружено до сих пор 27 могил «конца IV — первой половины V в.» и только пять — «VI–VII вв.» [Засецкая И.П., 1968, с. 60]: полувековой отрезок времени представлен в пять раз большим числом находок, чем последовавший за ним двухсотлетний. То же наблюдается и в остальной степной зоне. Между тем доказано, что кочевники оставляли особенно мало следов своего пребывания в том случае, когда состояние войны, враждебное окружение заставляли их собираться в большие группы и непрерывно переходить с места на место в поисках корма для своих огромных объединенных стад. В обстановке мира и стабильности наблюдалось обратное [Плетнева С.А., 1967, с. 181, 182; Вайнштейн С.И., 1972, с. 71, 72, 75–77]. Поэтому преобладание в степи могил гуннской эпохи должно было бы означать, что тогда жизнь восточноевропейских кочевников протекала гораздо спокойнее, чем в периоды существования сильных местных объединений кутригур, утигур, болгар и хазар.
Возможно и другое решение вопроса: детальнее, чем это делали до сих пор, подразделить кочевнические погребения на группы по сочетанию разных вариантов вещей одного назначения и по особенностям их декора, а затем на этой основе еще раз рассмотреть данные для их датирования и исторической интерпретации.
Во всех найденных до сих пор могилах I–III групп представлены золото и инкрустации. Ими украшены оружие, головные уборы, пояса, обувь, седла и сбруя (рис. 3–7). Создается впечатление особой пышности и богатства. На самом деле вещи из массивного золота редки и невелики. Обычно это серебряные и бронзовые предметы, обтянутые тонким золотым или даже позолоченным листком. Сравнительно недороги красные и лиловые камни инкрустаций. Листовая обкладка загибалась по краям вокруг основы. Зернь и филигрань напаяна или имитирована тиснением. Узор то штампован на золотом покрытии и бронзовой основе одновременно, то на гладкую основу напаяна рубчатая или крученая проволока, оттиснувшаяся в наложенном сверху мягком золотом листке. Выпуклые камешки, стекла или пиленые пластинки из них укреплены в гнездах из напаянной на ребро ленточки, между перегородками или в прорези покрытия. Формы предметов несложны. Мотивы орнаментов ограничены набором рубчатых прямых валиков и петель. Эффект производит блеск золота и многочисленных камней. От сарматской полихромии типа находок в Новочеркасске новый кочевнический стиль отличается преобладанием красного цвета вставок (там — бирюзового) и почти полным отсутствием зооморфных мотивов, а от позднеантичной манеры исполнения — свободным расположением камней на плоскости (как бы россыпью), слабо связанным с формой предмета.
В наиболее простом и чистом виде новый стиль представлен в I группе (рис. 3, 1-23; 5, 1-14; 6, 1-13; 7, 1–5; 8, 1, 2; 9, 1, 2). Здесь очень мало зерни, формы вещей просты, многие восходят к прототипам IV в. Вставки — из гранатов (альмандинов), иногда сердолика. Янтарных вставок нет, или они очень редки. Ведущие памятники — VIII и IX курганы в Новогригорьевке, вокруг них группируется много случайно найденных мужских могил, сохранившихся с разной степенью полноты: из совхоза Калинина, Феодосии, сборов у г. Цюрупинска и на Дону; за рубежом к ним близки комплексы из Печюсёга (Венгрия), Энджыховиц (Польша), Мундольсхайма (ФРГ), в меньшей мере — Якушовиц (Польша). Раскопками изучены только погребения в Беляусе и у колхоза «Восход». Женские могилы случайно обнаружены в Березовке, Антоновке и др. Наличием больших двупластинчатых фибул, серег с многогранником и серебряных вещей с пунсонным орнаментом от кочевнических погребений резко отличаются входящие в ту же I группу женские могилы и клады типа Унтерзибенбрунна, Регёя, Эрана, Синявки, Качина, Шимлеул Сильванея, доходившие на западе до Франции и принадлежащие оседлому населению [Kubitschek W., 1911; Fettich N., 1932; Werner J., 1960; B'ona I. 1971; Tejral J. 1973; Meszaros Gy., 1970]; их особый вариант — аланские находки на Северном Кавказе (Гиляч, могила 5 из раскопок Т.М. Минаевой в 1965 г., Брут, Вольный Аул, Рутха).