Степи Евразии в эпоху средневековья
Шрифт:
Было ли сооружение в Глодосах в отличие от столь похожего на него Вознесенского надмогильным, пока выяснить не удается. Однако следует учитывать, что пережженные кости человека со следами рубящих ударов на черепе и бедре могли и не быть останками князя. При оплакивании тюркского хана Истеми, по словам Менандра, ему в жертву были принесены четыре пленных «гунна» вместе с их конями [Византийские историки, 1860, с. 422]. Случайно ли следующее соотношение? В Перещепине «клад», зарытый на небольшой дюне, без следов сооружений, содержал более 21 кг золота; в Глодосах при довольно скромных сооружениях — золота 2,6 кг.; в грандиозном храме в Вознесенке — 1,2 кг. Возможно, этот факт является своеобразным отражением процесса развития социальных отношений и складывания государственности. Исчезла примитивная варварская роскошь в погребениях, и формировались сооружения публичного культа умерших ханов. Новые находки внесут ясность в загадку этих памятников.
Со стороны Средней Азии зона степей ограничена течением Сырдарьи с густо заселенными областями джеты-асарской, каунчинской и отрарско-каратауской
Раскопки курганов показали сильное имущественное расслоение оставившего их населения [Бернштам А.Н., 1940; Кожомбердиев И., 1960а, б; 1963; 1968]. Многие богатые курганы выделялись и размерами. В них обнаружены все виды оружия (мечи, палаши, стрелы, щиты, панцири, кольчуги — рис. 10, 3, 5-13), богатая сбруя, золотые украшения с инкрустацией и зернью. Замечательно случайно найденное катакомбное погребение женщины в Шамси (Чуйская долина) [Jamgerchinov В.D., Kozhemyako Р., Aitbaev М.Т., Kozhemberdiev Е., Vinnik D.F., 1963; Кожомбердиев И., 1968]. На голове ее была серебряная диадема с красными инкрустациями, обвешанная бахромой из трубочек, и золотая маска с глазами из сердолика и, возможно, изображением татуировки в виде деревьев (рис. 10, 15–17). Кроме того, в погребении найдены серьги и ожерелье с гранатовой инкрустацией (близкое ожерелью из храма в Пенджикенте), нефритовые браслеты и другие украшения, инкрустированная конская сбруя, золотая чаша, бронзовый котел на ножках. Аналогии золотым перстням с альмандинами, известные в Морском Чулеке в Приазовье (рис. 7, 13) и в Уфе на усадьбе мединститута, датируют Шамси в пределах VII в.
При тесных связях со среднеазиатским междуречьем, своеобразие вещей говорит о развитом местном ювелирном производстве, близком, но не тождественном III группе степных древностей. Пока неясно, были ли маленькие лучевые подвески отсюда (рис. 10, 14, 18) и из Семиречья (Кетмень-Тюбе, Алай, Актобе-2, Кзыл-Кайнар-тобе, Сатах) прототипами больших лучевых подвесок III группы (рис. 7, 21) или они сделаны небольшими специально для мужчин.
Хронология степных древностей изучена неравномерно. I группа преимущественно относится к первой половине V.: по всей области распространения ей предшествуют хорошо датированные памятники IV в. (самая поздняя монета в склепе 31 Инкермана — 379–395 гг.). После I группы на западе был период Турнэ-Апахиды, датированный второй половиной V в. (вещи в Турнэ зарыты в 482 г.).
К середине V в. в степи относится могила у колхоза «Восход» (рис. 3, 23; 5, 5; 6, 2; 7, 4), далее следует пробел около столетия. Возможно, второй половиной V в. или VI в. можно датировать могилу у Дмитриевки в балке Вольная Вода (рис. 5, 3, 6). Ко второй половине VI в. относится погребение у Большого Токмака (с пряжкой типа Суцидава) (рис. 6, 14; 8, 3). Остальные могилы с геральдическими пряжками из степи, судя по южным аналогиям, VII в. Княжеские сокровища в Малом Перещепине и Келегейских хуторах не могли попасть в землю ранее 641 г. (по монетам) [см.: B'ona I., 1970, s. 262, 263]. Сопоставление с другими материалами показывает, что они отражают быт кочевой знати второй половины VII в. Романовская (по монете), Вознесенка, Ясинова, возможно, Бородаевка датированы первой половиной VIII в.
Спорна дата II и III групп. Обычно их не отделяют от I группы. Однако набор наиболее важных признаков и территория их распространения говорят против такого отождествления. Уже Т.М. Минаева основные аналогии для шиповских вещей находила в керченских склепах с пальчатыми фибулами и пряжками VI–VII вв. (№ 152/1904 г., № 6/1905 г., № 78/1907 г.) [Minajeva Т.М., 1927, s. 207–208] (правда, она их датировала V в.). Хорошие аналогии для II группы известны среди могил с геральдическими пряжками в Башкирии, Крыму и на Северном Кавказе. Они определяют ее дату в пределах VII в. III группа, как мы видели, характеризуется Р-образной скобой ножен, костяной подпружной пряжкой, очень широкими короткими наконечниками ремней с бахромчатым орнаментом, изогнутыми полыми серьгами с шарами, узорами — 3-образным и состоящим из трех поперечных валиков. Все это обычно для VII в., лишь отчасти
I группа по времени и территории распространения принадлежала народам, объединенным на короткое время европейскими гуннами (рис. 2, схема 2). Грабительские войны и огромные контрибуции (о которых сообщают письменные источники) позволили гуннам собрать баснословные богатства. Следы этих богатств — клады не бывших в употреблении римских золотых монет первой половины V в.: более 6 кг. около Ходмезёвашархея в Венгрии (1440 монет), 108 монет в Вине (Словакия), 201 в Рублевке на Полтавщине. Подданные и союзники гуннов участвовали в дележе этой добычи. В I кладе из Шимлеул Сильваней (Румыния) было 2,5 кг. золотых предметов. Послегуннский (гепидский?) клад в Петроссе (Румыния) содержал 18,8 кг. золотой посуды и женских украшений. Эти цифры говорят, как богата была разноплеменная правящая верхушка гуннского государства. В этой среде и возникла у варваров мода покрывать все золотом и камнями — своеобразное всеобщее упоение богатством, небывалое ни до, ни после. Неверно считать, что воины с позолоченными вещами I группы принадлежали к высшей знати, поскольку вещи из кочевнических могил, блистая золотом и камнями, не дороги: под тонким листком золота или позолоченного биллона скрыты серебро и бронза, не дороги и камни (альмандины, сердолик, позднее янтарь). Цельнозолотые вещи редки и невелики по размерам. В великих империях юга усыпанные драгоценностями одежда и предметы обихода, являвшиеся привилегией только высшей знати (см. портрет императора Констанция на блюде из Керчи), были исключением. У подражавших этому варваров золотой убор стал правилом. Таким образом, вполне вероятно, что все известные до сих пор в степи могилы I группы принадлежали рядовым воинам, основе могущества гуннов, а могилы знати еще не найдены.
По косвенным данным источников, исследователи так рисуют развитие общества европейских гуннов: 1) племена под водительством своих вождей образовали временный союз для завоеваний; 2) этот союз упрочился для господства над покоренными народами; 3) превратился при Аттиле в кочевое государство с неограниченной властью главы [Thompsen Е.А., 1948; Harmatta J., 1951, 1952; Werner J., 1956, s. 2–3]. Это произошло за короткое время в условиях войн, поэтому здесь не развивалась глубокая социальная дифференциация (не обеднела рядовая масса), общество в значительной мере сохранило свой варварский, доклассовый характер. Отсюда — «золотой» убор большой массы воинов, которые подражали правящему слою, носившему действительно драгоценный убор. Изучение фибул, одного из основных компонентов I группы, показало, что они, а с ними и стиль I группы у оседлого населения в основном складывались в дунайский период государства гуннов, т. е. на этапе превращения союза племен в государство — в первой половине V в. Тогда же сложился золотой убор кочевников.
После изгнания гуннов из Подунавья местное население сохранило многие традиции первой половины V в. и они сказывались по всей области расселения древних германцев до VI–VII вв. Как показывает кочевническая группа II, то же явление происходило в степях Восточной Европы: кочевники до VII в. сохраняли традиции V в., постепенно их трансформируя (рис. 2, схема 2). В VII в. новое южное влияние принесло моду на пояса с геральдическими украшениями, позднее на серьги с подвесной византийских типов и т. д. В степи пока плохо представлен VI в.; а в VII в. кочевники предстают уже сильно дифференцированными в социальном отношении. С одной стороны, могилы без оружия, с несколькими дешевыми бляшками на поясе, с другой — богатейшие комплексы типа перещепинского. В конце VII — начале VIII в. появились даже обширные поминальные сооружения (Глодосы, Вознесенка), не уступавшие каганским II Тюркского каганата. Именно в VII в. на базе этого процесса восточноевропейские кочевники смогли основать уже не эфемерные, а прочные государства.
Наиболее трудно дать оценку III группы. Она не связана с эпохой Аттилы ни по занимаемой области от нижнего Дуная до Киргизии (рис. 2, схема 3), ни по формам и декору вещей (совершенно чуждым общеевропейской I группе), ни по весьма еще малочисленным датирующим признакам. Внутри нее выделяются две зоны: восточноевропейская и тянь-шаньская — со своими особенностями. Еще совсем неизвестен быт знати I каганата тюрок, объединившего во второй половине VI — начале VII в. степи от Гоби до Приазовья. Кочевнические трупоположения с конем катандинского и кудыргинского типов (последний соответствует Вознесенке и II аварской группе на Дунае) отражают эпоху II Тюркского каганата, но не ранее. Возможно, что явно азиатская культура кочевников III группы связывается с наследием I каганата, как I и II группы с наследием гуннской державы. Тогда становится понятным ее появление на самых низовьях Дуная: ведь болгары Аспаруха были возглавлены тюркской династией Дулу и могли иметь в своем составе группы азиатских степняков (восточноевропейские компоненты представлены у них II поясом из Мадары и бляшкой перещепинского круга из Ветрена). Такая трактовка III группы — пока только предположение. Ясно одно, что в степи одновременно обитали кочевники разного происхождения, антропологического облика, с разными обычаями и культурой. Но материал еще так мал, что нельзя очертить локальные группы и сопоставить их с названиями народов в письменных источниках.