Степи Евразии в эпоху средневековья

Плетнева Светлана Александровна

Группа геральдических пряжек очень разнообразна, так как разные народы видоизменяли их в соответствии со своими вкусами и традициями. Общий признак более поздних из них — очень толстая (широкая) рамка при относительно узком отверстии для продевания ремня (рис. 6, 16, 23, 35). Характерны полые с обратной стороны рамки, выгнутые из пластины или из совсем тонкого листка металла, а также неподвижные рамки. Именно ко времени массового распространения геральдических пряжек относятся пряжки из ведущих комплексов II группы (курганов 2 и 3 в Шипове, погребения с диадемой из Верхне-Погромного на Волге, рис. 6, 16, 23). Близки шиповским пряжки из поздних могил Бирска в Башкирии (рис. 6, 24), встречающиеся вместе с пряжками VII в.

Особую группу составляют пояса с псевдопряжками (рис. 6, 42, 44) [Мацулевич Л.А., 1927; Fettich N., 1937, s. 280–293; L'aszl'o Gy., 1955, р. 219–238, 252–256, 275–284]. Вопреки общепринятому мнению они не были прямым развитием обычных геральдических поясов. Их нет в главной области распространения последних: на Кавказе, в Крыму,

в Италии и в Византии. В степи рядовое население носило обычные пояса (Бережновка, Иловатка, Аккермень и др.) и только высший слой — с псевдопряжками (драгоценные пояса из Малого Перещепина, Келегейских хуторов, со среднего Дуная, из Тепе, Бочи, Кунбабоня, Пакапусты и др.). Необычна сама идея делать шарнирные бляхи в виде поясных пряжек с неподвижно приделанным язычком (отлитым с рамкой или припаянным) и обшивать ими пояс. По внешнему виду такой пояс похож только на дальневосточные с ажурными шарнирными бляхами (рис. 6, 43, 44). Их делали в Корее, Китае и Японии в IV–VI вв., им подражали в «таштыке». Такой пояс, по-видимому, изображен в 663 г. на стеле монаха Дао-инь. Появление их в Восточной Европе можно предположительно объяснить азиатскими связями одной из кочевых групп, поселившихся в Восточной Европе. Псевдопряжки переняли некоторые из соседей кочевников: анты и население Кернье в Венгрии, хотя они делали их по-своему. Позднее простые псевдопряжки появились в Прикамье, Приаралье (Джеты-асар № 3), Сибири.

Для всех поздних геральдических поясов характерна многоцветность: роскошные золотые псевдопряжки украшены большими вставками камней и эмали, обнизью из шариков, иногда рельефным орнаментом (рис. 6, 30, 38, 42, 44), более дешевые серебряные детали поясов — гнездами со стеклами, вставками в прорези золотых пластинок или окантовкой из золотой проволоки (Белозерка, Мокрая Балка); самые дешевые — очень большими прорезями, сквозь которые виднелась цветная кожа пояса (рис. 6, 18, 26, 31, 33). В этом сказался подъем ювелирного дела у кочевников в период сложения болгарского и хазарского объединений. Полихромным бляшкам сопутствуют золотые наконечники с обильной зернью (рис. 6, 46, 47). Во второй половине VII–VIII в. усилилось влияние Византии (византийские пряжки и целые пояса в богатых могилах, с VIII в. — двухчастные бляхи со щитовидным верхом) (рис. 6, 50, 51). Большую византийскую пряжку и такой же наконечник из Перещепина принято относить к одному поясу с псевдопряжками. Но в Перещепине, как и в Кунбабоне [T'oth Е.Н., 1971], Боче, Урдомбе, псевдопряжкам сопутствовал местный узкий длинный наконечник с перегородчатой инкрустацией и обнизью из шариков (рис. 6, 44).

Женские могилы I группы находили только случайно, и их инвентарь и обряд погребения известны неполно. В Березовке сохранились диадема, зеркало с радиальным орнаментом и ушком в центре, янтарные бусы; в Антоновке — диадема и железное ботало. Из других находок не уцелело ничего, кроме диадем, обтянутых золотым или позолоченным листком. Они имеют вид широкого обруча, цельного или составного, укреплявшегося на кожаной основе с завязками сзади (рис. 7, 1, 3). Только на одной диадеме имеется сверху выступ в форме трилистника (рис. 7, 2) — обычного у многих народов символа древа жизни и плодородия. При общей симметричности композиции видно стремление мастеров избежать монотонности: камни подобраны так, чтобы их форма варьировалась, их осям придан разный наклон (рис. 7, 1–3). Центр обычно выделен более крупными камнями. Зерни нет, имеется лишь скромная филигрань или ее тисненая имитация. Серьги найдены пока только в двух мужских могилах. Одна из них — в виде утолщенного снизу колечка («калачиком»), другая — богато украшенная, с полым корпусом, без шариков, имеет античные и сарматские прототипы (рис. 7, 4, 5). В европейской степи нет типичных для эпохи переселения народов серег с многогранником. Возможно, правы те исследователи, которые считают их провинциально-римским нововведением и достоянием оседлых пародов.

Самый яркий комплекс II группы — курган 2 в Шипове (рис. 8, 8). Голову погребенной в нем женщины увенчивала бронзовая диадема (рис. 7, 7), под которой уцелели остатки шелка с аппликациями из позолоченных кожаных ромбиков. На шее находилась позолоченная бронзовая гривна, у левого виска — золотая серьга «калачиком», на поясе — две пряжки, на левой ноге — пряжка от обуви, на правой — глиняный диск с отверстием (пряслице или застежка?). Диадема и серьга «калачиком» сохранились от убора женщины в Верхне-Погромном на Волге (рис. 8, 4). В кургане 36 у г. Энгельса (рис. 8, 9) голову погребенной покрывали следы позолоченной кожи и бусы, по бокам располагались две серьги с полым корпусом (рис. 7, 20), костюм дополняли поясная пряжка, пластинчатые браслеты. От закрывавшей щиколотки кожаной обуви сохранились на каждой ноге по позолоченной пряжке и наконечнику ремня. Набор украшений женского костюма отличается от мужского лишь диадемой. Листовое покрытие шиповской диадемы почти не сохранилось: вероятно, здесь не было гнезд, а круглые стекла были закреплены под прорезями в тонком покрытии, как это характерно для пряжек и фибул VI–VII вв. из Бирска, Турбаслы и с Северного Кавказа. Напротив, диадема из Верхне-Погромного весьма близка диадеме I группы из Антоновки, но пряжки погромненской сбруи имеют все признаки геральдических, определяя тем самым ее более позднюю дату (рис. 6, 23).

Украшения III группы полнее всего представлены в Кара-Агаче. Бывшая на голове захороненной там женщины диадема, сплошь усыпанная треугольниками зерни, имела высокие проволочные «усики», с которых свисали трубчатые подвески (рис. 7, 9).

От шейного украшения, сделанного из какого-то органического материала, сохранились только два золотых наконечника в виде фигурок рогатых зверей (рис. 7, 11). Комплект дополняли серьги (рис. 7, 19). Шестнадцать янтарных бусин, лежавших у поясницы, возможно, когда-то украшали косы. В Ленинске, кроме узкой диадемы и «рогатого» наконечника от истлевшего шейного украшения (рис. 7, 8, 12), обнаружены 12 золотых подвесок, покрывавших грудь в два ряда, обломки двух железных пряжек на талии, браслет и перстень на левой руке (рис. 8, 5). В Канаттасе женщине была положена только диадема. Прочие находки предметов III группы случайны (рис. 7, 6, 10, 13, 14, 17, 21). На золотых украшениях треугольники зерни заполняют все свободное пространство. Это усиливает впечатление симметричности и сухости, отличающей ювелирные изделия III группы от I. Изменился набор вставок: место гранатов часто занимают сердолик и особенно янтарь.

Большинство диадем III группы имеет ряды фигурных выступов, изображающих растения. В центре мелитопольской диадемы — более сложный символ древа жизни: два «ромба с крючками», поставленные друг на друга (рис. 7, 6). Подобные растительные мотивы до наших дней сохранились на металлических женских украшениях у кочевников. Дуги с подвесками, отдаленно напоминающие кара-агачские, есть на головных уборах богинь в живописи Шахристана (Уструшана). Узор узкой золотой диадемы представляет собой оттиски 3-образного штампа (рис. 7, 8), широко распространенного на бордюрах седел II группы из Шипова, Уфы, Дюрсо и Галайты (рис. 3, 46–48, 51, 52), а также на фибулах VI–VII вв. из Абхазии и Кабардино-Балкарии. На изделиях из погребений I группы его нет. Золотые трубчатые наконечники шейных украшений заканчиваются оскаленными мордами рогатых животных (рис. 7, 10, 11) [Скалой К.М., 1962; Засецкая И.П., 1975, табл. II]. Они напоминают не только дракона в резьбе Варахши, но и фантастические урало-сибирские изображения мамонта, занимавшего видное место в космогонических представлениях и культах народов Сибири. С тем же кругом образов, возможно, связаны роговидные мотивы (рис. 7, 12).

В Восточной Европе были распространены большие плоские с длинными лучами височные подвески (рис. 7, 21), а на средней Сырдарье, в Семиречье, на Таласе и в Кетмень-Тюбе известны маленькие, с едва намеченными лучами (рис. 10, 14, 18). В двух случаях маленькие подвески происходят из мужских могил, об остальных нет данных. Серьги в виде знака вопроса со скрученным стержнем из Борового (рис. 7, 17) и Зевакино подобны верхнеобским [Амброз А.К., 1971б, с. 120–121, рис. 12, 15], а серьги из Кара-Агача — харинским, бахмутинским, сибирским из коллекции Петра I (рис. 7, 19–20). Полые серьги I группы иные (рис. 7, 5). Арочные подвески из Борового (рис. 7, 14) можно предварительно сопоставить с подвесками, найденными на усадьбе Уфимского медицинского института [Ахмеров Р.Б., 1951, рис. 38, 3]. Очень своеобразное искусство III группы связано с Азией больше, чем изделия остальных групп. Недаром один из его очагов находился в предгорьях Тянь-Шаня и в Восточном Казахстане.

Погребения IV группы в восточноевропейской степи почти не содержали украшений, кроме деталей поясов и обуви. Судя по богатым могилам (Арцыбашево, Перещепино, Глодосы), в это время под влиянием Византии появились серьги с перевернутой пирамидкой зерни, серьги с бусами, надетыми на стерженьки снизу и на ободе сверху (эту форму кочевники варьировали потом в течение столетий), и перстни с шариками вокруг вставки (рис. 7, 16, 25, 27, 28). В кочевническом мире и в земледельческих странах Востока во второй половине VII — первой половине VIII в. очень распространены браслеты с утолщенной серединой (рис. 7, 23). Через степи в Башкирию и Среднее Поволжье попали византийские прототипы роскошных золотых колтов (Уфа, Койбалы) и цепей медальонов (см. раздел этой главы о турбаслинской культуре). Более грубые подражания таким колтам обнаружены в противоположных концах кочевнического мира: в Кудыргэ на Алтае (могила 4) и в Веспреме-Силашбалхаше в Венгрии. Вероятно, к тому же времени относятся золотые вещи из Морского Чулека в Приазовье. Их перегородчатая инкрустация сделана не в напаянных перегородках, а в цельных прорезных пластинах техникой, применявшейся в Византии в разные эпохи. Искаженный мотив трилистника (рис. 7, 24) характерен для бляшек VII в. из Херсонеса и долины Чегема, подвеска в форме перевернутой капли с пирамидкой зерни внизу (рис. 7, 26) встречена в Джигинской на Кавказе с монетой 527 г., а перстень такой же, как в Уфе (с колтом) и в Шамси в Киргизии (рис. 7, 13; 10, 17).

Бытовая утварь почти неизвестна. Лишь в курганах Киргизии сохранилось много деревянной посуды, столики и даже детские колыбельки обычного в этнографии Средней Азии типа с костяной трубочкой (сувак) для отвода мочи (рис. 10, 1, 2). Кружка из Шипова и корытце из Бородаевки показывают, что эти вещи мало различались во всем кочевом мире. Среди деревянных изделий небытового характера выделяются статуэтки лошадей, золотые обкладки от которых найдены в мужских могилах I–III групп (Беляус, Кзыл-Кайнар-тобе, Новогригорьевка, курган IX), где они лежали справа у бедра или колена (рис. 8, 1, 2, 6а, б). Обычай класть статуэтку нельзя считать датирующим, так как еще в кыргызских трупосожжениях VIII в. из Капчалы и Уйбата есть статуэтки баранов, у которых, как и в Кзыл-Кайнар-тобе, золотом обложены лишь голова и шея.