Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время
Шрифт:
Заметное место занимают курганы с захоронениями на древнем горизонте (Нестеровский, Урус-Мартановский). Изредка отмечены грунтовые могилы и подкурганные захоронения с каменными кругами-кромлехами (Нестеровский, Луговой, Старые Атаги).
Погребальный ритуал сохраняет много традиционного (Козенкова В.И., 1977). Как и раньше, основным обрядом было трупоположение в скорченной позе на боку (табл. 106, В, 2). Наряду с сильно скорченными скелетами зафиксированы слабо скорченные и вытянутые (табл. 106, В, 4), иногда со скрещенными ногами. Преобладали погребения на правом боку независимо от пола погребенного. Ориентировка покойников, как и в ранней группе, самая разнообразная, но с преобладанием одного направления в пределах могильника. В целом для середины VII–IV в. до н. э. заметно увеличение южной ориентировки. Вытянутые погребения в разных могильниках не имели устойчивого направления, но только среди них отмечены захоронения головой на запад. Большинство погребений этого периода индивидуальные, лишь изредка встречены парные и совсем редко — коллективные (Аллероевский 1, Курен-беной). В погребальном ритуале отмечены черты ранее не известные: засыпка дна могилы галькой или мелом, кучки мелких камней около покойника. По-прежнему довольно часты находки углей в засыпи могилы и около костей погребенного. Изредка в могилу положены кусочки охры — имитация священного огня, каменные плитки-жертвенники, напутственная мясная пища. В одной из могил Урус-мартановского могильника вместе с покойником была захоронена собака.
О сохранении обычая погребения коней напоминают находки в могилах предметов конского снаряжения: железные удила и псалии, бронзовые бляхи и колокольчики.
Комплекс предметов восточной позднекобанской группы, так же, как и в других районах, состоит из традиционных типов и из новых вещей, составлявших локальную специфику варианта на позднем этапе (табл. 106, В, 1-20).
Теперь большинство предметов вооружения железные. Из местных типов дальнейшее развитие получили наконечники стрел — площики (табл. 101, Б, 20–21), топоры (табл. 101, Б, 14), наконечники копий (табл. 101, Б, 5) и кинжалы (табл. 106, В, 20). Вместе с ними употреблялось оружие, изготовленное местными мастерами по степным образцам: кинжалы-акинаки (табл. 101, Б, 36–37), боевые ножи. Уникальна бронзовая секира рубежа VI–V вв. до н. э. (табл. 106, В, 19) с изображением головы барса в скифо-сибирском зверином стиле, найденная в одном из погребений Новогрозненского могильника (Виноградов В.Б., 1974, с. 258 и сл.).
Орудия труда представлены железными малого размера ножами (табл. 101, Б, 1–2), железными серпами, точильными брусками (табл. 101, Б, 4) и разнообразными пряслицами (табл. 106, В, 5–6). Последние встречаются в могилах по 2–4 экз.
Замечательны украшения восточных кобанцев. Многие из них представляют подлинно художественные шедевры своеобразного искусства древних мастеров — бронзолитейщиков и ювелиров. Из традиционных типов продолжали изготовлять бронзовые височные подвески, близкие центральнокобанским (табл. 102, Б, 32–33), бронзовые перстни (табл. 102, Б, 27, 28), витые гривны с уплощенными орнаментированными концами, иногда с очковидной привеской (табл. 102, Б, 8), бронзовые и железные булавки с треугольными навершиями (табл. 106, В, 10), выпуклые бляхи со спиральным орнаментом (табл. 102, Б, 6), бронзовые поясные пряжки (табл. 102, Б, 44) и пластинчатые орнаментированные пояса (табл. 102, Б, 49), бронзовые многовитковые и массивные браслеты (табл. 102, Б, 18–19), колокольчики-подвески и привески ожерелья (табл. 102, Б, 11). В большинстве украшения представляли собой дальнейшее развитие древних образцов. Но некоторые изделия оригинальны и не имели прототипов среди более ранних местных форм. Таковы биконические (табл. 102, Б, 34, 36; 106, В, 11) и конусовидные (табл. 106, В, 12) серьги, двуовальные бронзовые бляхи (табл. 106, В, 7), железные ромбической формы обоймицы (табл. 106, В, 9), бронзовые поясные пряжки со спиралями и такие же бляшки (табл. 106, В, 13), бронзовые пластинчатые поясные пряжки с кругами (табл. 102, Б, 47), пояса-цепи с подвесными колокольчиками (табл. 102, Б, 48), массивные бронзовые птицеобразные бляхи с изображением хищников (табл. 106, В, 14), огромные бронзовые фибулы с подвесками (табл. 106, В, 15), бронзовые крючки в зверином стиле (табл. 106, В, 8), крупные стеклянные глазчатые (табл. 102, Б, 37) и антропоморфные бусы, булавовидные пронизи (табл. 102, Б, 23). Многие из перечисленных украшений встречены только в ареале восточного варианта (табл. 102, В, 7-15).
Так же, как и в других районах, в изобразительном искусстве восточного варианта середины I тысячелетия до н. э. ощутимо влияние культуры кочевников (табл. 106, В, 16–18), причем более савроматской, чем скифской (Виноградов В.Б., 1976, с. 147 сл.).
В погребениях конца VII–IV в. до н. э. заметно сократилось по сравнению с ранним временем число сосудов в могилах. Для погребального комплекса теперь обычен постоянный керамический набор: корчага, кувшин с ручкой, миска и кружка. Многие признаки связывают посуду середины I тысячелетия до н. э. с более ранней (приземистые формы, грубое тесто, налепной орнамент), но в целом формы видоизменяются. Характерны большие корчаги (табл. 104, В-I, 11), средних размеров кувшины с ручками и без ручек (табл. 104, В-I, 2), горшки баночной формы (табл. 104, В-I, 1, 10), сосуды с шаровидным туловом и узким устьем (табл. 104, В-I, 12), ребристые открытые миски (табл. 104, В-I, 6–7), кружки (табл. 104, В-I, 3, 4). В некоторых восточнокобанских памятниках отмечено существование специфических форм посуды, характерных лишь для узкой территории в пределах ареала. Таковыми, например, в междуречье Аксая-Хулхулау были усеченно-конические плошки (табл. 104, В-I, 8), а в западных памятниках ареала — двойные сосудики (табл. 104, В-I, 9) и миски с нарезным орнаментом (табл. 104, В-I, 5), аналогичные бытовавшим на территории центрального и западного вариантов.
Металлическая посуда в памятниках середины I тысячелетия до н. э. на территории восточной группы неизвестна.
Таким образом, кобанская археологическая культура предстает на всех этапах развития как культура автохтонного прочно оседлого населения горных ущелий, долин и предгорий центрального Кавказа, в основном северного склона Большого Кавказского хребта. Автохтонность кобанской культуры выступает не как механическое повторение застывших форм и явлений, а как диалектический процесс смешения и контактов, поглощения и органического включения родственных и чужеродных элементов при сохранении комплекса компонентов, подтверждающих наличие древнего не только хозяйственно-культурного, но и этнического ядра (Козенкова В.И., 1981а, с. 48 и сл.).
Механизм сложения кобанской культуры — одна из сложнейших и неразработанных сторон проблематики. Высказаны самые различные точки зрения. Ж. де Морган, М. Гёрнес считали, что кобанская культура была в готовом виде принесена народом-металлургом из среднего Подунавья. Русские исследователи (А.С. Уваров, П.С. Уварова, В.И. Долбежев и др.) отстаивали местное ее происхождение. Эта точка зрения поддержана археологами советского периода. Во многом она получила подтверждение новыми данными. Некоторые исследователи, в основном грузинские, считают, что она произошла от колхидской культуры западной Грузии. А.А. Иессен и Е.И. Крупнов видели в ней северокавказские корни. В настоящее время наука располагает данными, свидетельствующими о многокомпонентности и двуцентричности (южно- и северокавказской) сложения культуры, но многое в ее облике остается неясным. Одна из загадок, не получивших удовлетворительного разрешения — близость и безусловное родство ряда категорий кобанских бронзовых предметов с однородными предметами Средней Европы эпохи поздней бронзы, главным образом бассейна Дуная. Типолого-хронологические сопоставления кавказских и среднедунайских археологических материалов предпринимались неоднократно (Ф. Байерн, Р. Вирхов, Е. Шантр, П.С. Уварова, Ф. Ганчар, A.А. Иессен, Е.И. Крупнов. А.И. Тереножкин, Ш. Галлус, Т. Хорват, М. Пардуц, Д. Газдапустаи, B. Подборский, Г. Коссак и др.). Следует, однако, признать, что в настоящее время почти не осталось сторонников прямых сопоставлений древних культур обеих областей.
Благодаря новым данным из Сержень-юртовского могильника и поселения, Бамутского поселения, могильника у селения Терезе оказалось возможным более прочно и доказательно включить кобанскую культуру в систему общеевропейской хронологической периодизации. Выявляется роль центральноевропейских материалов в сложении некоторых компонентов кобанской культуры на ранних стадиях ее формирования. Проясняется активное посредничество очагов металлообработки срубной культуры позднесабатиновского и раннебелозерского времени в поддержании связей между двумя областями (Козенкова В.И., 1982а, с. 28–31).
Господствующим типом хозяйства в ареале кобанской культуры было скотоводство специфической формы, обусловленной вертикальной зональностью Кавказского региона, в сочетании с земледелием разной формы в горах и предгорьях. Для горных районов характерен отгонный тип животноводства с постоянно действующим циклом сезонного перегона скота из высокогорий в предгорные равнины и обратно. Стадо состояло преимущественно из овец, мелкого рогатого скота и лошадей. В предгорьях сформировался так называемый придомный тип скотоводства с преобладанием домашних свиней и крупного рогатого скота. Преобладание в стаде крупного рогатого скота — источника тягловой силы — свидетельствует о пашенном земледелии в предгорной зоне (Крупнов Е.И., 1960, с. 314; Дударев С.Л., 1979, с. 8). Глубокая по сравнению с мотыжным рыхлением вспашка земли создавала условия для дальнейшей культивации и направленного отбора в более значительном объеме хорошо известных с глубокой древности видов злаков — мягкой и твердой пшеницы, проса-магары, нескольких сортов ячменя. Зерна таких злаков обнаружены в слое начала I тысячелетия до н. э. Сержень-юртовского поселения и в погребениях первой половины I тысячелетия до н. э. Исправненского могильника. Открытие вместе с культурными сортами некоторых видов сорняков свидетельствует, по мнению палеоботаников, о длительности использования пашни, что также подтверждает наличие именно пашенного земледелия. Увеличение объема урожая, обусловленное более прогрессивной формой землепользования в предгорьях, требовало усовершенствования и количественного роста орудий жатвы. Потому не случайны многочисленные находки металлических серпов, бронзовых и железных, как в слоях раннекобанских поселений, так и в одновременных им кладах западного варианта.
Предполагаются зачатки пашенного земледелия и в нагорных районах Северного Кавказа (Крупнов Е.И., 1960, с. 313).
Развитие скотоводства и, в частности, увеличение в нем доли коневодства, трудоемкость горного земледелия, но вместе с тем прогресс в накоплении прибавочного продукта, а также демографическая нестабильность явились действенными стимуляторами дальнейшего освоения наиболее благоприятных для обитания высокогорных долин и плоскогорий.
Общее развитие и рост производительных сил в конце II — начале I тысячелетия до н. э. проявились также в расцвете металлообработки. Археологические источники говорят о высоком уровне технологии и техники обработки бронзы, сурьмы, серебра.
Изящные и причудливые формы украшений и оружия демонстрируют не только высокоразвитый эстетический вкус древних кобанских мастеров, но и глубокое знание ими многих разнообразных приемов ковки, литья, обработки и орнаментации поверхности изделий. Спектральный анализ бронз показывает виртуозное владение всей гаммой металлургической рецептуры. Господствующими уже на ранних ступенях развития культуры были высокооловянистые бронзы, хотя продолжали в отдельных мастерских использовать традиционные мышьяковистые сплавы (Сержень-юрт). Для этого периода предполагается использование полиметаллических руд местных месторождений (Черных Е.Н., 1966, с. 80–82). Богатые технологические навыки в свою очередь явились одной из предпосылок раннего знакомства северокавказских металлургов с железом (инкрустация по бронзе, изготовление миниатюрных ножей).