Степные боги

Геласимов Андрей Валерьевич

Ровно через неделю после того, как он родился, акушерка положила кричащего младенца на животик и показала господину Ивая несимметричные складки под коленками и под ягодицами. Затем перевернула на спину и резко развела ножки в стороны. Господин Ивая отчетливо услышал щелчок.

«Врожденный вывих бедра, – объяснила ему акушерка. – Левая нога будет короче правой. Нужно туго его пеленать, а потом накладывать шину».

«Делайте, что хотите», – ответил господин Ивая и вышел из комнаты.

Очевидно, он ждал кого-то с одинаковыми ногами.

Распеленали Масахиро только в три года. После этого еще несколько лет он ползал по дому, постукивая деревяшками, привязанными к левой ноге. Едва заслышав это приближающееся к двери кабинета постукивание, господин Ивая откладывал все дела и уходил на фабрику к своим сигаретам и «сикисима». Одним из первых воспоминаний Масахиро был перешагивающий через него отец.

Масахиро торопливо разворачивался в узком коридоре, пытаясь увидеть отца хотя бы со спины, однако громоздкие неудобные колодки сильно затрудняли его движения. Они громко стучали, цеплялись за все подряд, и в конце концов он оставался один в коридоре перед закрытой дверью-фусума, ведущей в пустой кабинет.

Прочитав однажды в старинной книге о том, как знаменитый японский адмирал Мичиари Коно из Такамацу захватил флагманский корабль монгольского завоевателя Кублай Хана и спас тем самым Японию от вторжения, Масахиро в этой истории все же больше сочувствовал монголам. Только он мог понять, что они испытали, когда их корабль застрял в узком проливе и не сумел вовремя развернуться, чтобы выйти из-под обстрела японских лучников.

Сравнивая себя с тем кораблем и стараясь унять дрожь, которая охватывала его от напрасных усилий, он сидел на полу рядом с дверью и с ненавистью царапал ногтями свои колодки.

От этих деревяшек тело его к вечеру затекало так сильно, что когда наконец нянька снимала их, он еще долго не чувствовал левой ноги, как будто его освободили не только от медицинских приспособлений, но и от нее тоже. Стараясь плакать так, чтобы из-под одеяла было неслышно, он представлял себе раздвижную дверь из плотного картона в кабинете отца, пустой коридор и большие ножницы. Ему хотелось разрезать эту расписанную непонятными изречениями дверь на куски, разорвать, исполосовать ее в клочья.

Впрочем, господин Ивая до определенного момента надеялся на то, что его неполноценный сын сможет продолжить семейное дело. Он заставлял его часами рассматривать гравюры с изображением табачных растений и заучивать их названия на японском и на латинском языках. Он приносил ему в комнату охапки грязных листьев и требовал найти среди них один-единственный лист табака. И все же в решающий момент, когда отец устроил ему экзамен на фабрике, Масахиро не сумел правильно подобрать табачные листья разных сортов.

Именно тогда он впервые увидел Хиротаро.

* * *

– Петя… Петя… Сынок…

Петька проснулся, заморгал и непонимающе уставился на мамку, которая нерешительно теребила его за локоть.

– Ты чо не на работе? – наконец сказал он.

– Я сейчас на улице бабку Потапиху встретила, – почему-то шепотом заговорила она. – Ее к Валерке позвали, дружку твоему… Говорит, совсем он плохой. Помрет, наверно…

– Как помрет? – Петька сбросил одеяло и соскочил с печки. – Зачем помрет?

– Я не знаю, – по-прежнему еле слышно ответила мамка. – На улице Потапиху встретила…

– А-а, ну тебя, – в сердцах буркнул Петька, натягивая штаны. – Ничего толком узнать не можешь.

Он уже совершенно забыл о вчерашнем Валеркином предательстве и через две минуты сидел на скрипучем табурете сбоку от бабки Потапихи, которая колдовала над каким-то странным тестом.

– Ну и правильно, што меня позвали, – бормотала она. – А то все теперь одного Кузьмича и зовут. Как будто евойные заговоры одне тока и помогают. А кто, интересно, пузо зубовской невестке заговорил? А макаровскому мальчонке кто загрызал грыжу?

Потапиха сильно колотила в кадушке свое чудодейственное тесто, и от этих усилий и еще потому, что летом пришлось топить печку, она быстро вспотела и стянула с себя глухую черную кофту из плотной блестящей ткани, названия которой Петька не знал. Но зато он знал, что бабка Дарья тоже давно хотела такую, а дед Артем все никак не мог собрать денег, чтобы отправиться за ней в райцентр, поэтому бабке Дарье приходилось пока терпеть.

– А этот чиво здесь? – спросила Потапиха, покосившись в Петькину сторону. – Чужой глаз нам тут не нужон.

– Они с Валеркой друзья, – еле слышно откликнулась Валеркина мамка. – Пусть посидит немного.

– Ну, гляди. Только глаз-то у него черный. Видала? Такие вот – они самые глазливые и есть.

Валеркина мамка испуганно посмотрела на Петьку.

– Сглазит – и не чихнет, – добавила бабка Потапиха.

– Я глаза закрою, – быстро сказал Петька. – Или сяду вон туда. Под стол. Оттуда меня не видно.

– Ты уж сядь, Петя, – жалобно попросила его Валеркина мать. – А то мало ли что.

– И не мало ли што, а точно, – подтвердила Потапиха, белея нижней рубахой, как странная снежная баба в душной полутьме комнаты. – Давай лезь под стол.

Темно в доме было из-за наглухо запертых ставен. Валеркина мамка с Потапихой сами закрыли их десять минут назад.

– Свет в таком деле помеха, – с порога заявила Потапиха. – От света как раз вся болезнь.

И петуха она тоже велела удалить из двора, чтобы не стал кукарекать.

– А то закукарекат, и вся лечеба насмарку. Коту под хвост.