Степные боги
Шрифт:
– Нет, – сказал Петька. – Она вот такая.
И показал руками.
– Понятно, – кивнул Валерка. – А может, Казбек?
– Чего? – не понял его Петька.
– Я говорю, может, гора так и называется – Казбек?
Петька давно уже знал, что Валерка был умнее его, и даже не только его, но и вообще всех, кто ходил с ними в разгуляевскую школу. Анна Николаевна, например, когда не плакала, глядя на него, всегда его хвалила. Для Валерки у нее было ровно два способа поведения. Плакать или хвалить.
Поэтому теперь Петька нисколько не удивился Валеркиному предположению и не стал с ним спорить. Казбек так Казбек. Ему вообще было все равно, как эта гора называется. Хотя сам он вначале подумал, что Казбеком зовут конного мужика.
– А хочешь, я тебе своего щенка дам подержать? – наконец сказал он, охваченный внезапным желанием сделать Валерке что-нибудь хорошее.
– Хочу.
Глаза у Валерки блеснули и сделались круглые. Он оценил Петькин порыв. Жизнь редко была к нему великодушна.
Петька соскочил с сеновала, выхватил волчонка из тайника и быстро вскарабкался с ним до середины лестницы.
– Только не урони, – сказал он, передавая Валерке лохматый теплый комок. – Видишь, он еще спит.
– Я осторожно, – прошептал Валерка. – А как ты его назвал?
– Никак.
– Может, Испуг?
– Испуг? – удивился Петька, все еще стоя на лестнице. Над досками сеновала возвышались только его плечи и голова. – А чо Испуг-то? Он у меня ничего не боится.
– Нет, ИСПУГ – это значит «Иосиф Сталин Победил Ублюдков Германцев».
Петька на секунду застыл, переваривая услышанное, и потом со значением кивнул.
– Нормально. Только лучше «немцев», а не «германцев». Германцы были до Гражданской. А еще лучше – «фашистов».
– Но тогда выйдет «Испун». Или «Испуф». Странно как-то. Как будто бабка беззубая говорит.
– Да, – задумчиво покачал головой Петька. – Как-то не очень.
– А «Испуг» значит, что его все будут бояться.
С таким аргументом Петька спорить уже не мог.
– Ладно, давай мне его сюда. Ему дальше спать надо.
Валерка слегка привстал на сене и вытянул руки, чтобы передать Петьке волчонка, но не успел, потому что затекшие ноги подвели его, и он неожиданно опустился обратно, уже разжав руки и выпустив из них теплый пушистый комок, который, едва обретя имя, скользнул на самый край навеса, чихнул от пыли и от запаха сена, а потом вздрогнул и полетел мимо застывшего в ужасе Петьки прямо вниз – туда, где, как вилы, вздымались к сеновалу мстительные рога бабки Дарьиных коз.
Валерка съежился и прошептал: «Я нечаянно…», Петька безжизненными губами успел автоматически ответить: «За нечаянно бьют отчаянно», и они оба, как зачарованные, продолжали следить за бесконечным, как будто в тяжелом сне, падением их ставшего уже общим единственного достояния.
Волчонок пролетел мимо рогов и мягко шлепнулся на козью спину. Оттуда он соскользнул на пол, потряс головой, почесал задней ногой ухо и осоловело уставился на бросившихся от него в дальний угол перепуганных неожиданным прилетом коз.
– Вот видишь, – постепенно приходя в себя, прошептал Валерка. – Я же тебе говорю, «Испуг» – самое то для него имя.
* * *
После обеда Валерка слинял.
Утром, выбравшись из бабки Дарьиного сарая, они вдвоем с Петькой немного поискали Гитлера у реки, потом побросали друг в друга сверкающими на солнце осколками каменной соли, потом некоторое время лизали ее, притаившись в зарослях грязной полыни у дороги на станцию, а потом на горизонте мелькнули другие пацаны, и Валерка, ничуть не раздумывая, вскочил на ноги и побежал к ним. Петька, который не видел в Валеркином поведении ничего странного или неожиданного, тоже выбрался из полыни и постоял немного в раздумье на одной ноге, почесывая ее заскорузлой пяткой.
Остаток дня ему предстояло провести в одиночку. Если только Козырь не прогонит Валерку.
Этого Петька и ждал, стоя на одной ноге, но в его ожидании вовсе не было никакого преждевременного злорадства или надежды на то, что неверному и легкомысленному Валерке сейчас там быстро надают по шее, и он вернется с повинной к своему подлинному другу и повелителю – нет, он просто ждал, чем решится вопрос, а когда Валерка махнул издали рукой и побежал с остальными пацанами к оврагу за Разгуляевкой, Петька опустил вторую ногу на дорожную колею, обеими ступнями ощутил под собой крепкую шершавую землю, повернулся и пошел по своим, теперь уже личным делам.
Ему надо было на станцию. Вчера он пропустил эшелоны.
Причина у него, конечно, была уважительная, но даже старший лейтенант Одинцов со своими рассказами о минометном обстреле под Кенигсбергом или ефрейтор Соколов с широким финским ножом и тушенкой не в силах были заменить ему того чувства, которое он испытывал теперь уже каждый вечер, жадно заглядывая в распахнутые двери пролетавших со свистом и с песнями мимо разгуляевской станции поездов. Там, в этих вагонах, в полутьме ускользавших от скачущего Петькиного взгляда теплушек, ехали те, кто жил не воспоминаниями, как лейтенант Одинцов, и не хитрой усмешкой сквозь густые усы, как ефрейтор Соколов, а настоящей войной. Они жили настоящей войной и победой.
Петька быстро шел по дороге к станции, размахивая руками и бесконечно повторяя вслух: «Поезда, поезда, поезда», – пока у него не начинало получаться что-то совсем другое, не имеющее уже никакого отношения к поездам, и это слово смешило его, отвлекало даже от мыслей о том, что будет, когда все эшелоны придут, и что начнется, и что лично он, Петька, будет делать тогда.
Получавшееся у него слово казалось ему настолько смешным и замечательным, что он останавливался, громко выкрикивал его, задрав голову, в накрывавшее тяжелым синим куполом всю степь небо, потом пронзительно свистел через два пальца и бросался бежать, поднимая пыль и выкрикивая что-то уже совсем непонятное. Через минуту от него оставалась лишь темная точка на горизонте, которая подпрыгивала и болталась из стороны в сторону, как пьяная от веселья, разбуженная солнечным теплом муха.
* * *
Петькины вопли и дикий свист разбудили спавшего в кустах у дороги Хиротаро. Утром в лагере охранники затеяли бестолковую шумную игру в чехарду, и он умудрился сбежать до общего построения. Сначала он собирался пойти в лес за травами, но усталость и вторая подряд бессонная ночь взяли свое. Присев на минутку под большим кустом, чтобы перевести дух, он почти сразу уснул и проснулся лишь в тот момент, когда мимо него со свистом пробежал оравший, как будто его резали, Петька.
Хиротаро осторожно выглянул из пыльных зарослей и, щурясь от солнца, долго смотрел вслед убегавшему в сторону станции пацану. Когда тот исчез, он выбрался из кустов и направился к темневшему на ближних подсопках лесу.