Стерегущие дом
Шрифт:
— Я ей послала свадебную фотографию — несколько месяцев назад, когда мы поженились. — Она хотела что-то прибавить, но спохватилась, пожала плечами, и слова остались несказанными.
— Когда я была в Новой церкви — ездила показать малыша, — у нее как будто все было в порядке.
— Ах, вы виделись? — вежливо осведомилась Нина. — А вот мы не успели подъехать к дому, как дверь заперли и закрыли ставни.
Мальчик что-то прощебетал в своей коляске и помахал кулачком солнечному лучу. В чем же все-таки дело?
— Не представляю себе, отчего бы это, — честно призналась я.
— Пойдем к машине,
По дорожке, аккуратно выложенной каменными плитами, мы прошли через двор, мимо густых гортензий с поникшими тяжелыми шапками голубых цветов. Обогнули дом, пересекли лужайку. Нинин муж увидел нас, открыл дверцу и вышел из машины нам навстречу.
И тогда я поняла, что случилось. Поняла, почему Маргарет сказала, что Нина умерла.
Муж Нины был негр. Высокий, удивительно красивый, но очень темнокожий и несомненно негр.
Теперь все стало ясно — совершенно ясно. Я машинально протянула ему руку, не расслышав даже, как его зовут.
Нина сказала с едким смешком:
— Наверно, у матери было такое же лицо, когда она получила нашу свадебную фотографию.
— Ты думаешь? — Я попыталась скрыть, что меня раздражают жесткие нотки в ее голосе. — Я действительно ошеломлена. Откуда мне было знать? Говорили, будто ты умерла, и вдруг оказывается, что ты не только жива, но еще и замужем.
— И вы считаете, что ей бы уж лучше умереть, чем быть замужем за таким, как я, — подхватил он.
Я смотрела на красивое черное лицо и думала: он мне неприятен, мне бы нужно его пожалеть, а он мне просто неприятен.
— Что ж, это ваши слова, — ровно ответила я. — Не мои.
Они сели в машину. Нина наклонилась к окну:
— Скажи матери, что мы виделись.
— Нет, — отрезала я. — Нет, не скажу.
Она подняла искусно подведенные брови.
— Я не выношу, когда себя жалеют. — Теперь я чувствовала только злобу, у меня дрожал голос, и от этого я злилась еще сильней. Не хватало еще показать им, что в их власти так меня взвинтить, так вывести из себя. — И не намерена расстраивать старого человека лишь ради того, чтобы пощекотать тебе нервы.
На мгновение ореховые глаза Нины дрогнули.
— Не надо нам было приезжать.
— Маргарет тебя не приглашала. Тебя никто сюда не звал.
Скажут, что я белая фанатичка. Ну и пусть, подумала я. И пошли они со своими сложностями. Я размашисто зашагала во дворик. Выхватила из коляски ребенка и твердой поступью направилась в дом. Прямо к бару в углу гостиной. Не говоря ни слова, плюхнула сына на ковер и налила себе неразбавленного виски. Малыш таращил глазенки и от изумления даже не расплакался.
Я быстро забыла про Нину. У меня была своя жизнь, свои волнения. Мы переехали в имение Хаулендов летом, когда был окончательно отделан дом. Он стал такой шикарный — величественный, строгий и явно очень дорогой. Дом, словно созданный для приемов, дом человека, уверенного в своем будущем. Я положила много трудов на то, чтобы его обставить, и Джон остался доволен.
— Великолепно, старушка, — весело сказал он. — У тебя хороший вкус.
Я почувствовала, что краснею: он так редко меня хвалил.
— А румянец тебя красит, — шутливо продолжал он. — Тебе следует почаще обставлять дома.
Дед не узнал бы теперь свое гнездо, и нынешний уклад жизни показался бы ему чужим. Он почти не держал прислуги. Ему не нравилось, когда в доме лишние люди, и он обходился без них — хотя в городе все этим возмущались. Прислуга в наших краях — вопрос первостепенной важности, нечто вроде нашивок на рукаве военного мундира. Когда мы с Джоном жили в городе, мы держали только повариху и няньку — и люди цокали языком и корили нас за скопидомство. Теперь мы завели целый штат прислуги, по всем правилам, и нами наконец остались довольны. Тетка Энни, совсем уже дряхлая старушка — добрая, обильная плоть ее истаяла от прожитых лет, — нанесла нам официальный визит и одобрительно покивала головой.
— В кои-то веки со времен твоей прапрабабушки дом стал на что-то похож. Где это ты в такой глуши ухитрилась раздобыть хорошего дворецкого?
— Джон нанял в Атланте.
— Не иначе как переманил у кого-нибудь из моих друзей, — она закашлялась в приступе веселости. — Он — душка.
Это могло в равной степени относиться и к Джону, и к дворецкому. Я не стала выяснять.
Она уселась на веранде, и ей подали в старинной рюмке кукурузного виски с тремя кусочками сахара. Она потягивала этот напиток весь день и к тому времени, как мы посадили ее на обратный самолет, была совершенно пьяненькая. Правнук, сопровождавший ее, очень бережно подвел ее к трапу и подмигнул мне мимоходом. Тетка Энни тоже посмотрела на меня, и какое-то подобие прежнего, хаулендовского выражения проглянуло на ее худом, изнуренном лице, Она, кряхтя, поставила ногу на первую ступеньку, остановилась и громко произнесла:
— Этот мальчишка — рассукин сын, но других никого дома не осталось. Все, верно, перемигивается с кем попало за моей спиной? — Она не ждала, чтобы ей ответили. — Я так и знала.
Отдуваясь, она вползла по трапу и скрылась в самолете. Через месяц она умерла, и никого из близкой родни у меня больше не осталось.
Даже суровые, неразговорчивые родители Джона — и те приехали погостить на два дня.
— Не одобряют, — доложил мне Джон. — Чересчур бьет в нос роскошь, а сие не подобает обители благочестия. Раз красиво — стало быть, обязательно греховно. — Он ухмыльнулся и поцеловал меня. — А впрочем, по-прежнему считают, что ты хорошая жена, и на том спасибо.
— Похоже, что родственники со стороны супруга будут не слишком докучать мне визитами.
— От Государства Толливер сюда путь неблизкий, — сказал он. — Да и не любители они путешествовать.
Дни проходили в покое, довольствии и ладу. Дела продвигались гладко, лишь с незначительными заминками. Взять хотя бы карьеру Джона. Он предполагал выставить свою кандидатуру на пост губернатора, когда истечет срок у старого Герберта Дейда, и затем баллотироваться в сенат. Вышло же несколько иначе. План остался тем же, но кое-что в нем отодвинулось. Герберт Дейд, политическая фигура небывалой влиятельности — его сравнивали с Хьюи Лонгом из Луизианы, — добился изменения в конституции штата, дабы получить возможность самому стать собственным преемником, что и намерен был осуществить. Я боялась, что Джон будет раздосадован, но он только посмеялся.