Стерегущие дом

Грау Шерли Энн

— Я не знала, что это тебе известно.

Он вспылил.

— Подумай раз в жизни, черт побери. Пошевели мозгами, вместо того чтобы сидеть и источать добрые чувства и женское обаяние.

— Но я действительно не знала.

— Слушай, милая, я тоже ничего не знаю, но могу сказать только одно. Он позаботился о Маргарет. Не год и не два назад, а гораздо раньше. Он оставил ей на жизнь более чем достаточно, и детям тоже. Через опекунский совет, пока они учились, или еще как-нибудь, но оставил.

— Он ничего не

говорил.

— Это нетрудно устроить, при желании. — Скупая, быстрая усмешка краем рта. — К тому же на дарственную налог куда меньше, чем на наследство. Это его должно было позабавить.

Примерно через месяц Маргарет, как предсказывал Оливер, подала о себе весть.

В тот день я ходила за покупками и, свернув на нашу улицу, заметила перед домом зеленый с белым «плимут». Машина Маргарет — и номер ее, и все остальное. Я побежала на кухню, роняя по дороге свертки, надеясь, что сейчас увижу массивную седеющую голову Маргарет. Но увидела только какого-то чужого подростка лет пятнадцати, стройного и темнокожего. Я свалила пакеты на кухонный стол.

— А Маргарет не приехала?

— Нет, мэм.

— Неужели. — Я была разочарована. — Но ведь это ее машина.

— Она прислала меня.

Красивый паренек, и в лице что-то знакомое.

— Ты ей родственник?

— Ее мамаша и моя бабка были родные сестры.

— Ты на нее похож.

— Она просила вам кое-что передать.

— Отлично, — сказала я.

— Она велела сказать, что живет в Новой церкви. Это на случай, если вам когда потребуется ее найти.

— Где же именно?

Он озадаченно наморщил лоб.

— На словах объяснить трудно, но вам там всякий покажет. В общем, на задах, возле купели на реке.

Я принялась машинально разворачивать свои покупки. Две пары спортивных тапочек, отрез синей материи на гимнастический костюм. Какой у них потерянный и нелепый вид на ярко-желтом пластике стола.

— Что она еще велела?

— Велела не заходить к вам, пока не удостоверюсь, что мистера Джона нет дома.

В этом была вся Маргарет, ненавязчивая, тактичная. Маргарет, черная и язвительная. Со всеми, кроме деда. Что же он разглядел в ней такое, что скрыто от остальных?

— Она одна живет? — спросила я. — Впрочем — нет, едва ли.

— Нет, мэм. Еще мы с матерью.

— Втроем, больше никого?

— Да, — сказал он. — А когда дом только построили, там жила бабушка, ее тетка.

— А теперь не живет?

— Она потом вся опухла и померла.

— Когда дом только построили — когда же это было?

Он поскреб в затылке.

— Я тогда был маленький. Лет шесть назад или, может, семь.

Так вот когда дед построил ей дом. Оливер знал, он говорил мне правду.

— Ну, хорошо, — сказала я. — Передай, если ей что-нибудь нужно, пусть даст мне знать.

— Нет, мэм, — сказал он. — Ей не

приходится работать.

— Все равно передай. — Значит, и Джон говорил правду. Все было предусмотрено заранее, давным-давно.

— Ей ничего не нужно. — Его взгляд с любопытством скользил по мне. В конце концов, мы были в некотором роде родственники.

— И еще ей скажи. — Он оглянулся с порога. Привычная маска негра, терпеливая, чуть насмешливая. — Скажи, что к ней скоро приеду. Что я хочу спросить у нее кой о чем.

Столько вопросов… За все то время, пока мы жили в одном доме, но не могли поговорить. О ней самой. О деде… Каким образом они встретились, и как случилось, что она пришла к нему в дом, и как им жилось тут эти тридцать лет. И каково это — отсылать родных детей из дому, одного за другим, когда они еще такие маленькие. И ни разу не позволить вернуться назад, чтобы избавить их от позора быть негром. Ни разу не съездить к ним самой, чтобы избавить их от бремени видеть черное лицо своей матери. Они были белые, и это она сделала их такими.

Найти дом Маргарет в Новой церкви оказалось нетрудно. Я только раз остановилась у бензоколонки, спросила, и дальше ехала по проселкам, ни разу не сбившись с пути. Дом был новый, комнат на пять, с широкой, обнесенной решеткой верандой. Свежеокрашенный, аккуратный, с чисто выметенным немощеным двором и клумбами петуний и вербены.

Даже не разговаривая (она оставалась по-прежнему молчаливой), мы понимали друг друга. Это передавалось по воздуху, душноватому воздуху негритянского жилища. Мне было хорошо и уютно, как дома. Со мной сидела моя мать, она вырастила меня — мать и бабка вместе… Когда я наконец собралась уезжать, она спокойно спросила:

— Мистеру Джону говорила, куда едешь?

Я на секунду замешкалась, но соврать не смогла.

— Нет.

Она, кажется, не обиделась, даже не удивилась.

— Он не такой, как мы. — И едва она сказала это, как нас вдруг стало трое, и третьим был мой дед.

Весь обратный путь он ехал рядом со мной и рассказывал, как все случилось, когда он заблудился на болотах и должен был идти домой пешком от Новой церкви. Не по дороге (мощеной дороги тогда не было), а по тропам через гривы, сквозь сосновый, не тронутый топором бор, так густо выстланный хвоей, что не слышно шагов.

Он сидел рядом. Я его видела. Если смотреть прямо на дорогу, он был тут и виден краем глаза. Один раз я повернула голову, чтобы рассмотреть его как следует, но он сразу же исчез. Машину занесло на обочину, из-под колес взметнулась желтая пыль: «Следи за дорогой, внучка»,— сказал дед. Больше я не пыталась взглянуть на него прямо, только косилась краем глаза. И он больше не исчезал. Я даже слышала острый запах его пота, фермерского пота, высохшего под солнцем на коже, на хлопчатой ткани.