Стерегущие дом
Шрифт:
Он улыбнулся, повел плечом, словно отмахиваясь от моего наскока.
— Пожалуй, да.
— И во всяком случае, — сказала я, пристыженная, что огрызнулась на него, — Джон не собирается назад.
— Назад?
— В Государство Толливер.
— Видно, тесновато сделалось, не по мерке, — беззлобно сказал дед. — Да ты ешь.
Когда мы позавтракали, он пошел на заднее крыльцо надевать грубые башмаки, в каких всегда ходил работать. Я вышла за ним.
— Вчера чуть было на мокасиновую змею не наступил, — сказал он, берясь за шнурки.
— Джон тебе не нравится.
Он
— Я его не знаю.
— Ты же нас сам познакомил.
— Узнал по фамильному сходству, как узнал бы любого из них. Вылитый Толливер.
— И все-таки он тебе не нравится.
— Мне кое-что об их семье известно, чем трудно восхищаться.
— Но ведь то семья, а то — он.
— Да, — сказал дед, — справедливо. Ты в него влюблена?
Я почувствовала, что краснею.
— Я этого не стыжусь. Да, влюблена.
— Кто ж говорит, что ты должна стыдиться.
Он зашнуровал башмаки, по-стариковски распрямил колени и окинул взглядом двор — грязный, как всегда по весне, — коровник и силосные башни, коптильни, службы и огороженные пастбища за ними, и лес за пастбищами.
— Ты, кажется, не рад.
Он стал набивать трубку.
— Внучка, я просто слишком стар для восторгов. Что ни вспомнишь в жизни, все будто бы лишь повторение того же. Вот ты сейчас приносишь мне такую новость. А у меня в памяти другое — как мы с твоей матерью едем в коляске с вокзала, едем вдвоем вот по этой аллее — та же аллея, те же цветы, все то же — и она мне говорит, что полюбила и выходит замуж.
— Джон не такой, как мой отец.
— И еще помню, как сам еду домой сказать родителям, что полюбил и собираюсь жениться. И они тоже как будто не удивлены и не очень рады.
— Но у меня не так, — сказала я. — У меня все иначе.
— Когда тебе будет столько лет, сколько мне, — сказал он, — ты увидишь, что на свете не слишком много особенного, непохожего, необычного. — Он встал. — А я уже такой старый, что помню, как в здешних местах еще и долгоносик не водился… Знаешь, позвони-ка ты тетке Энни. Ей, видно, на роду написано устраивать все свадьбы в моем доме.
— Хорошо, — сказала я.
Он пошел через двор, у него всегда день начинался с беглого осмотра хлевов и скотины. Но не сделал и двух шагов, как обернулся и сказал:
— Роберт получил магистра и поступил работать.
— Я не знала, — сказала я. — Это замечательно. А где?
— В Сан-Франциско, — сказал он. — Нам нужны инженеры.
— Воображаю, как счастлива Маргарет.
Он посмотрел на меня тем уже знакомым мне взглядом, чужим и чуть удивленным, как будто видел впервые. В самый первый раз.
— Очень уместное и вежливое замечание. И думаю, что так оно и есть.
По пути в спальню — теперь мне нестерпимо захотелось спать — я встретила в холле Маргарет, она вынимала из вазы на столе сухие цветы.
— Я только что узнала про Роберта, — сказала я. — Вот здорово.
— Он славный мальчик, — спокойно сказала она.
— Теперь, верно, скоро женится.
— Да, — сказала она. — Теперь женится.
Я пошла спать и, засыпая, думала о том, как постарела Маргарет. Она всегда была высокая и костистая и сейчас оставалась такой
Свадьба, пышная, как все того и ожидали, была в июне. Самая пышная свадьба того года. Для тех, кому не хватило места у нас, дед снял целиком гостиницу «Вашингтон». Но даже этого оказалось мало, и наши родственники, Бэннистеры (Питера Бэннистера к тому времени уже не было в живых), предоставили в распоряжение гостей свой вместительный дом.
Во всем штате, кажется, не осталось уголка, где бы я не побывала, разъезжая по приемам, коктейлям, девичникам, балам. Многодневные, на старинный лад визиты на побережье Мексиканского залива. Охота в лесных угодьях северных округов. Танцы без конца, балы, пикники, маскарады… За две недели до свадьбы я побывала в округе Сомерсет у родителей Джона. Они не устраивали вечеров — здесь из свадьбы не делали события, — здесь жили люди серьезные, богобоязненные. Мы провели у них всего один день. Они были вежливы, были по-своему добры, но я уехала с чувством большого облегчения.
— Видишь, я говорил, — сказал на обратном пути Джон. — Это тебе не округ Уэйд.
Я кивнула.
— Я понравилась твоим родителям?
— Они тебя одобряют. — Он сверкнул сухой и безупречной улыбкой. — По их понятиям, это куда более ценно.
— Что, так-таки ничего не сказали?
— Сказали, что из тебя выйдет хорошая жена.
— А-а. — В моем голосе прозвучало сомнение.
— У них свои привычки, — сказал он. — Не обращай внимания.
Ко дню свадьбы я уже еле держалась на ногах и, спускаясь об руку с дедом по ступеням, споткнулась и чуть не упала. Едва венчание и торжественный прием окончились и мы на новой, подаренной дедом машине отъехали от дома, я моментально уснула и проспала полдороги до Нового Орлеана. Когда я проснулась, было далеко за полночь, машина стояла на берегу Мексиканского залива (видно было, как поблескивает под луной вода), Джон спал, сидя за рулем. Я откинулась на спинку сиденья и не стала его тревожить. Остаток пути до Нового Орлеана мы проехали уже на рассвете.
Спустя две недели мы были дома, спустя два месяца — в университете, и Джон приступил к занятиям на последнем курсе юридического факультета. Я была потрясена тем, как он занимается. Я еще не видела, чтобы кто-нибудь столько работал. Дед, во всяком случае, — никогда. Я не представляла себе, что человек способен с таким неистовым упорством отдаваться работе. Мы поселились в маленькой солнечной квартирке возле самого университетского городка, и весь год, что мы там прожили, я его почти не видала. В полдень мы встречались за завтраком: быстрая пробежка по студенческому кафетерию — и все, до самого вечера, когда закроется библиотека, и он придет домой, и будет целый час стучать на пишущей машинке. Он вел большую переписку, письма составлялись тщательно и продумывались до последнего слова.