Стигма ворона 3
Шрифт:
Эш вздрогнул, будто конь от удара грома.
Медленно повернувшись к юноше, он уставился на того неморгающим взглядом.
Потому что именно так ведь все и было. Вся вселенная, какой она была до войны, рухнула.
— Хорошо сказал… — проговорил он.
Орел и змей.
«Кукольник не стоит на одной сцене со своими марионетками.»
Принцип двенадцати и одного.
Обрывки недавних разговоров, где-то услышанных фраз и образы из мифов разом закружили в его мыслях.
—… А твой отшельник случайно не рассказывал, кто, по его мнению,
Его голову будто сдавило обручем. Что-то внутри болело и пульсировало, но Эш давно привык к боли. В другие времена он бы предпочел больше ни о чем не думать и отложить все на потом, но не сейчас.
Он будто находился в шаге от важного ответа. Всего-навсего в одном шаге, и сквозь мутную пелену уже мог различить смутные очертания чего-то очень важного, ускользавшего от его понимания до сих пор.
— Он верил в силу земли, — ответил юноша. — Не совсем так, как я, но незначительные различия нам не мешали. Мэ говорил, духов породила земля. И в самом начале они все были прекрасны, как гиганты, — точно так же, как и человек на заре своего существования. Но позже жажда крови, убийства и стремление к греху исказила их и нас. Поэтому чтобы достичь гармонии нужно всем отказаться от убийств и очиститься…
— Звучит хорошо, — хмыкнул Ларс. — Вот только пузырь у тебя на окне явно не на дереве вырос.
— Пользоваться тем, что умерло само, не грешно, — серьезно ответил Шаккан. — Я тоже однажды умру, и из моего тела вырастут невинные цветы.
Ларс только головой покачал.
— Чудненькая какая философия. Я тебя сожру, но только когда ты сам сдохнешь или тебя прикончит кто-нибудь другой. А так — я чист, как дитя.
— Ничего неправильного или предосудительного я в этом не вижу, — возразил юноша. — Жизнь так устроена, что умирая, мы уже не принадлежим себе. Наши тела, как и дела наших рук, служат уже кому-то другому. Кому-то, кто еще жив.
В дальнейшей беседе Эш не участвовал.
Мысленно он перебирал основные понятия, какие только мог придумать. Огонь и вода, север и юг, мужчина и женщина, любовь и ненависть, жизнь и смерть, красота и уродство. Порядок — и хаос.
У каждого плюса всегда находился свой минус.
И если Единственный воплощал в себе стремление к порядку и контролю, то кто же противостоял ему? Кто был тем самым максимальным хаосом, который должен был уравновешивать в этом мире его существование?
Люди?
Но Эшу казалось, что все-таки сцена, на которой находились люди, располагалась где-то в другой плоскости по сравнению с Аваррой. А кукольник не стоит на одной сцене со своими марионетками. К тому же, изначально Единственный сосуществовал с людьми вполне мирно, и впоследствии намеревался точно также сосуществовать с ними — по крайней мере, он так говорил.
Людям скорее противостояли духи.
Покрутив в руках сухие орехи, Эш положил два на стол, мысленно представив себе, что это и есть люди и духи. Недолго поразмыслив,
Кто же тогда должен располагаться с другой стороны, ближе к духам? Гиганты? Или, может быть…
— Акады… — одними губами проговорил Эш, положив четвертый орех.
Вот почему для Аварры так важно их уничтожить.
Они — противники друг для друга!
Теория сложилась до того стройно, что Эш теперь не понимал, как он мог раньше не видеть таких очевидных вещей.
И только одно портило идеальную версию: по словам ворона, акады появились позже, чем Единственный, и позже, чем духи.
Но, возможно, акадами стали разумные, обладающие личностью духи типа гигантов, которые слились воедино, чтобы противостоять Единственному.
В мифе огромный змей рассыпается на множество духов. Но в реальности все могло быть как раз наоборот.
Гроза понемногу ослабляла натиск.
Ларс дремал, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене. Дарий расспрашивал Шаккана о его отшельнической жизни. Тара спала, вытянувшись на коленях своего хозяина и безвольно свесив кожистые лапки, которые теперь уже не казались Эшу такими отталкивающими.
Кони умиротворенно фыркали, постукивая копытами по деревянному полу.
Эш улыбнулся. Было что-то невероятно уютное в этом ненастье за окном, тесноте и желтом свете масляной лампы на подоконнике.
Эш осторожно сдвинул кружку с ягодным напитком в сторону и разложил на столе карту.
— Чего смотришь? — заинтересованно спросил Дар.
— Хочу прикинуть новый маршрут. Судя по всему, прямо перед камнем идти не стоит — замучаемся отбиваться. Ворон говорит, лучше сделать крюк в сторону…
— Только если небольшой, — заметил Дар, тыкая пальцем в карту. — Иначе мы окажемся в белом пятне, где вообще непонятно что.
— Не поверишь, но именно этот факт делает всю идею вдвойне привлекательней для меня, — искренне признался Эш. — Мне нравится мысль заглянуть туда, где еще не были картографы, и где Аварра ничего для нас не обозначил. Может быть, там спрятано что-нибудь интересное? Что-то, чего он не хотел нам показывать?
— Если это что-то — сотня ловчих, то я готов с ним согласиться, — подал голос Ларс, не меняя позы и не открывая глаз.
— А я все равно хочу взглянуть, — упрямо повторил Эш, уставившись на белое пятно.
Ночь прошла спокойно, хотя места для ночлега катастрофически не хватало. Только когда ближе к утру коней вывели наружу все смогли растянуться на полу, кому как вздумается.
Шаккан спал на своей лавке, приоткрыв рот и по-детски свесив руки. Как будто вокруг на многие стадии простиралось безопасное умиротворение Внутреннего круга, и материнская стигма не жгла ему грудину.
Поглядывая на юношу сквозь дрему, Эшу пришло в голову, что у бедняги нет даже банального чувства самосохранения. Так крепко спать с тремя незнакомцами в доме — это нужно быть не просто доверчивым, а бездумным.