Стихи и песни

Поженян Григорий Михайлович

1956

Эпилог

— Вернешься — ты будешь героем, ты будешь бессмертен, иди! — И стало тревожно, не скрою, и что-то кольнуло в груди, и рухнул весь мир за плечами: полшага вперед — и в века… Как это не просто — в молчанье коснуться рукой козырька, расправить шинельные складки, прислушаться к дальней пальбе, взять светлую сумку взрывчатки и тут же забыть о себе… А почестей мы не просили, не ждали наград за дела. Нам общая слава России солдатской наградой была. Да много ли надо солдату, что знал и печаль и успех: по трудному счастью — на брата, да Красное знамя — на всех.

1956

Стихотворения 1963 г

"Благословляю

виденье слепца…"

Благословляю виденье слепца, Бессонницы свои благословляю И мученичеством объявляю Невыносимо горький век отца. Тебя благословляю — кромка льда — Последнюю прижизненную кромку. Стихов незнаменитую котомку И отданные мною города. Благословляю связки всех мостов, Насильственно разорванные мною. Клянусь моей единственной войною, Что к исповеди я предстать готов. Содрав надежд озябшую кору, Свои плоты топлю, а не сплавляю. И ничего с собою не беру, И всех, с кем расстаюсь, благословляю.

1963

"Нужно, чтоб кто-то кого-то любил…"

Нужно, чтоб кто-то кого-то любил. Это наивно, и это не ново. Не исчезай, петушиное слово. Нужно, чтоб кто-то кого-то любил. Нужно, чтоб кто-то кого-то любил: толстых, худых, одиноких, недужных, робких, больных — обязательно нужно, нужно, чтоб кто-то кого-то любил. Лось возвращенье весны протрубил, ласточка крылья над ним распластала. Этого мало, как этого мало. Нужно, чтоб кто-то кого-то любил. Чистой воды морякам под килем, чистого неба летающим в небе. Думайте, люди, о боге, о хлебе, но не забудьте, пока мы живем: нет раздвоенья у супертурбин, нет у земли ни конца, ни начала. Мозг человеческий — как это мало. Нужно, чтоб кто-то кого-то любил. [3]

3

2006-09-15:

Поженян умер год назад, 19 сентября, не дожив минут 20-ти до своего 83-его дня рождения.

На следующий день другой поэт, Сергей Плотов, прочитал по радио свой стих памяти Поженяна:

Нужно, чтоб кто-то кого-то любил: Рокеров, хакеров и толкинистов, Лузеров, юзеров и коммунистов — Нужно, чтоб кто-то кого-то любил. Нужно, чтоб кто-то кого-то любил: Готов угрюмых и панков нахальных, Наглых ментов и бомжей привокзальных, Хилых бюджетников, мощных громил, Офисных крысок, студентов МГИМО, Девок с Тверской и народы Кавказа, Грефа с Чубайсом, водилу КАМАЗА, Первого ЗАМа, последнее чмо, Родину с полным набором могил, Утра смурные, хмельные закаты… Знаю, что трудно. Но — нужно, ребята. Нужно, чтоб кто-то кого-то любил.

1963

Юность моя

Комсомольская юность моя, мы с тобою наши версты считали от боя до боя; наши губы немели, наши мачты горели, нас хирурги спасали, а мы не старели. Что я помню? Дороги, дороги, дороги, столбовые дымящиеся перекрестки, часовых у колодца, ночные тревоги, клещи стрел на подклеенной мылом двухверстке, ночи, длинные, синие, ночи без края, тяжесть мокрых сапог, вечный холод зюйдвестки и смешную мечту об окне с занавеской, о которой мой друг загрустил, умирая. Что я помню? В семнадцать — прощание с домом, в девятнадцать — две тонких нашивки курсанта, а потом трехчасовая вспышка десанта, — и сестра в изголовье с бутылочкой брома. А потом — немота, неподвижность суставов, первый шаг, первый крик затянувшийся: "Мама!" И опять уходящие к югу упрямо бесконечные ленты летящих составов, и опять тишина затаенных причалов. Но опять, по старинной солдатской привычке, хватишь стопку, ругнешь отсыревшую спичку, обернешься — и все начинаешь сначала. Все сначала, как будто бы вечер вчерашний две судьбы разграничил луною горбатой: жизнь без риска — за дальней чертой медсанбата, жизнь взахлеб — там, где бой, там, где риск, там, где страшно. Комсомольская юность моя, все, что было, не прошло, не состарилось, не остыло. Нас бинтом пеленали, нас пулей учили, нас почти разлучали, но не разлучили.

1963

Стихотворения 1969 г

Прорубь

И вырубил прорубь, а лед — толщиною в три пальца. Ты тоже попробуй. Честнее нырнуть, чем трепаться. И сразу все ясно, и по снегу ножки босые. И будешь ты красным, а может быть — белым и синим. Шутили: — Припайщик, объелся ты, брат, беленою. — Я странный купальщик. Объелся я только войною. Мне ночью не спится, Я желтыми взрывами маюсь. И, чтобы не спиться, я с горя зимою купаюсь.

1969

Стихотворения 1974 г

"Ах, форель…"

Ах, форель, рыба ханского лакомства, но… Не по мне эти кружева. “Неграмоль” черногрудое диво-вино. От него не болит голова. Но крылатое “р” в сентябре, октябре, декабре — вот что вяжет друзей у стола. Крупных раков варю я в душистом ведре, их потом разрушая дотла. Две-три стопки разгонных и сразу — пивко! Кто-то крикнет тревожно: пора! И покатятся бубны гульбы далеко, мимо жен, до утра, до утра!

1974

"Как гудок пароходный…"

Как гудок пароходный, помани и балдей. Хорошо быть свободным от толпы, от идей. Как в некошеном поле, средь балованных трав, пой, дичая от воли, морду к солнцу задрав. Не слуга, не провидец — сын небес и морей. Нет достойных правительств и надежных царей. Есть в заброшенной даче выше локтя рука. И, счастливый, незрячий, ты плывешь сквозь века. Не круги и квадраты. Все в длину и в длину. Зарываясь в закаты, обрывая струну.

1974

"Когда в лесу пропали волки…"

Когда в лесу пропали волки — насторожился лес и сник. Стал заяц бегать напрямик, овечьи зажирели холки. У рыси кисти на ушах повисли непривычно вяло. В лесу гармония пропала, его загадка и душа. Так, на скрещенье несвобод и реформаторской пучины в стране пропали вдруг мужчины и стал народом ненарод. А те, кто выиграли войну и пол-Европы покорили, — бездействуя, заговорили, заглатывая лжи блесну. И все пошло, как с молотка, что было дорого и свято, с продажной легкостью раската неумолимого катка. И женщины, храни их Бог, что в мае нами так гордились, чужими снегами умылись. Да будет снова волком волк. По чести — ношу и суму. И нет достойнее причины: Вернутся к женщинам мужчины, Уже готовы ко всему.

1974

"Никакого насилия…"

Никакого насилия. Все уже не мое. Оставляю вам синее и малиновое. Остановку конечную в затененном краю. И зеленых кузнечиков с бойкой сабелькою. Никуда не сворачиваю. Все достойно приму. Но пока — заворачиваю в лаваши бастурму.

Соловьиная пыль

А ты хотел, чтобы тебя любили с такой же страстью, полною губой, тебя, уже не ставшего тобой, не стряхивая соловьиной пыли?! За что любить?! За тяжесть жесткой кисти, за четкой узнаваемости след. За вечно заряженный пистолет, лежащий в строгих, не опавших листьях. Я многое еще пока могу. Не гнусь, держу прямой удар, не лгу. Чужие льды колю пудовым ломом. И ждать умею тонкокожим домом.