Стихи мои, простые с виду...

Иртеньев Игорь Моисеевич

„Нам обвинения с Иваном...“

Нам обвинения с Иваном Признать в свой адрес нелегко, Иван ни разу не был пьяным, Он пил лишь сок да молоко. И я, равняясь на Ивана, За дело трезвости борец, Давно не поднимал стакана, Не тыкал вилкой в огурец. Тянулось время без просвета, Года катились под уклон, Как вдруг потребовал поэта К священной жертве Аполлон. Заказ мне обломился срочный, Как будто с неба канул гром — Черкизовский завод молочный Восславить пламенным пером. Как там в пакеты разливают То, что на завтрак люди пьют… О, знал бы я, что так бывает, Когда пускался на дебют, Что отомстит мне так жестоко Неуправляемый подтекст, От шуток с этой подоплекой Я б отказался наотрез. Поэт

всегда за все в ответе, Прости, любимая страна, Что не сумел в простом пакете Я разглядеть двойного дна.

Народ. Вход-выход

Когда я вышел из народа, Мне было двадцать с чем-то лет. Оставлен напрочь без ухода, Небрит, нечесан, неодет, Я по стране родной скитался Пешком, голодный и худой, Сухою корочкой питался, Сырою запивал водой. Но годы шли, летели годы, Короче, где-то через год, Наевшись досыта свободы, Решил я вновь войти в народ. Ему я в пояс поклонился, Как пионеры Ильичу: Прости, народ, я утомился И снова быть в тебе хочу. Прими меня в свои объятья, Свои холщовые порты, Готов за это целовать я Тебя, куда укажешь ты. Прости мне прежние метанья, Мои рефлексии прости, Прости фигурное катанье На трудовом своем пути. Ты дан навеки мне от Бога, Ты мой навеки господин. Таких, как я, довольно много, Таких, как ты, — всего один. Кто есть поэт? Невольник чести. Кто есть народ? Герой труда. Давай шагать с тобою вместе По жизни раз и навсегда. Так я стенал, исполнен муки, В дорожной ползая пыли, И, видно, пламенные звуки Куда положено дошли. Внезапно распахнулись двери С табличкой „Enter“ т. е. „Вход“, И я, глазам своим не веря, Увидел собственно народ. Он мне совсем не показался, Хоть дело было ясным днем, Он как-то сильно не вязался С расхожим мнением о нем. Он не был сущим и грядущим В сиянье белоснежных крыл, Зато он был довольно пьющим И вороватым сильно был. Я ослеплен был идеалом, Я в облаках всю жизнь витал, А он был занят черным налом И Цицерона не читал. Он не спешил в мои объятья, И тут я понял, что народ Есть виртуальное понятье, Фантазии поэта плод. И понял я, что мне природа Его по-прежнему чужда, И вновь я вышел из народа, Чтоб не вернуться никогда. 1999

„Наш Ту-154...“

Т. Догилевой

Наш Ту-154, Смекалки русской буйный плод, Над территорией Сибири Вершил свой плановый полет. Под самолетное гуденье В момент набора высоты Я погрузился в сновиденье, Где фигурировала ты. И лишь в него я погрузился, Как вдруг, ну словно как живой, Явился и не запылился Мне незабвенный образ твой. Короче говоря стихами, На полном, так сказать, лету, Дыша французскими духами, Возник он прямо на борту. Являя всю себя народу, Ты, внешних данных не тая, Передвигалась по проходу (Аллитерация моя — И. И.). В руках неопытных держала Младенца ты не тем концом И что-то смутно выражала Своим неправильным лицом. С подобным выраженьем каждый Смотрел на мир тогда, когда Бывал он матерью однажды Или хотя бы иногда. …Турбины мощные шумели, Пилот в руке сжимал штурвал, В салоне плакали и пели, И кто-то даже вышивал. Лишь я один не шевелился, Боясь спугнуть волшебный сон, Покуда он не удалился, В другой проследовав салон. Как жаль, что в некогда могучей, В единой некогда стране Столь яркий материнства случай Увидишь разве что во сне. 1995

„Не Англия, не Турция...“

Не Англия, не Турция, Не Клинтон-паразит, Проклятая коррупция Россию поразит. Грозит нас сила черная Разрушить изнутри, Вставай, страна огромная, Вставай, глаза протри. Пора настала грозная, В поход зовет труба. Идет борьба серьезная, Нанайская борьба.

„Не выношу ночной горшок...“

Не выношу ночной горшок За неприятный запашок.

„Не доливайте водку в пиво...“

Не доливайте водку в пиво, Во-первых, это некрасиво. А во-вторых, снижает слог, А в-третьих, просто

валит с ног. Не прочищайте пальцем носа, На это в свете смотрят косо. Как светских тонкостей знаток, Рекомендую всем платок. Не зажимайте дам в парадном, При здешнем климате прохладном Столь безыскусный стиль сулит Партнерам лишь радикулит. Не гладьте брюки на ночь глядя, Поскольку брюки на ночь гладя, Придется снять их все равно, Чтобы не выглядеть смешно. Не доверяйте акушерам, Они завидуют в душе вам. Когда ж придет пора рожать, Услуг их следует бежать. Не ешьте курицу с соседом, По понедельникам и средам. А, впрочем, и в другие дни Старайтесь есть ее одни. Не все, прочитанное вами, Возможно выразить словами, Но тайный смысл заветных строк И вам откроется в свой срок. 1993

„Не мешайте мне лежать...“

Не мешайте мне лежать... Старость нужно уважать. И года мои не те, Чтоб елозить на тахте.

„Не могу не вспомнить факта...“

Не могу не вспомнить факта, Происшедшего со мной, На коне я ехал как-то В день весенний выходной. Ехал, значит, на коне я, Ехал, стало быть, на нем, У него я на спине я Ехал я весенним днем. Так и ехали мы двое, По дороге семеня — На спине я у него я, Между ног он у меня. Были мы душой одною, Были телом мы одним, То ли он ли подо мною, То ли я ли по-над ним. 1993

„Не нам бродить по тем лугам...“

Не нам бродить по тем лугам, Не нам ступать на те отроги, Где зреет дикий чуингам, Пасутся вольные хот-доги. Не с нашей трудною судьбой, Во власть отдавшись томной неге, Небрежно закурить плейбой, Лениво отхлебнув карнеги. Не наши стройные тела Гавайским обдувать пассатам, Не нас природа родила Под небом звездно-полосатым. А в том краю, где нас на свет Произвела она когда-то, Почти и разницы-то нет В словах „зарплата“ и „заплата“. 1991

„Не рядовая это дата...“

Не рядовая это дата, Не просто день календаря. Мы восемь лет бредем куда-то И материм поводыря. И пусть он мелет, наш Емеля, Что видит свет в конце туннеля. Но в том, что это красный свет И у ежа сомнений нет.

„Не шофером, не гипнотизером...“

Не шофером, не гипнотизером, Не шахтером, на худой конец, Нет, мечтал быть с детства прокурором Я, худой, веснушчатый малец. Представлял, как строгий, неподкупный, Я сижу, затянутый в мундир, Повергая в трепет мир преступный, Да и прочий, заодно уж, мир. И как он идет, шатаясь, к двери, Старый, кривоногий и хромой, Весь приговоренный к высшей мере, С детства ненавистный, завуч мой.

„Невиданной доселе масти...“

Невиданной доселе масти, Досель неведомых пород Вдруг появился этот плод На самой верхней ветви власти. Такой загадочный гибрид Не в силах объяснить наука В названье явный привкус лука, Что многим портит аппетит. Да ну и мать бы их етит. Возможно, в чем-то я и груб, Но что попишешь — правдоруб. Пошел шестой по счету год, Как этот плод настырный зреет, Но все никак не покраснеет И все никак не упадет.

Невольное

Я Аллу люблю Пугачеву, Когда, словно тополь стройна, В неброском наряде парчовом Выходит на сцену она. Когда к микрофону подходит, Когда его в руки берет И песню такую заводит, Которая вряд ли умрет. От диких степей Забайкалья До финских незыблемых скал Найдете такого едва ли, Кто песню бы эту не знал. Поют ее в шахтах шахтеры, И летчики в небе поют, Солдаты поют и матросы, И маршалы тоже поют. О чем эта песня — не знаю, Но знаю — она хороша. Она без конца и без края, Как общая наша душа. Пою я, и каждое слово Мне сердце пронзает иглой. Да здравствует А. Пугачева, А все остальное — долой! 1984