«Стихи мои! Свидетели живые...»: Три века русской поэзии
Шрифт:
Муха много путешествовала по миру, выступала в малых и больших залах, вплоть до стадионов, и, слушая улыбающуюся, задорную, остроумную женщину, никто не подозревал, что более десятка лет она жила под «дамокловым мечом» страшного диагноза, поставленного американскими врачами — рак в последней стадии, жить остаётся два-три года. Однако она стойко и мужественно сражалась с болезнью и продлила свою жизнь на многие годы (до 23 августа 2009 г.), не теряя присутствия духа и самоиронии: «Лежу я на столе. А из одежды на мне только шесть шрамов», — с улыбкой начинала она одну из больничных баек. Сергей Никитин был убеждён, что «человеческая мощь Мухи настолько огромна, что её хватило бы на десятерых».
А сила её обаяния, умение одарять любовью, дружбой, добротой были таковы, что бостонский профессор, прощаясь с ней после операции и курса лечения, промолвил: «Я
Все друзья Рены подчёркивают её удивительную преданность в дружбе, человечность, отзывчивость и готовность прийти на помощь — до и без всякой просьбы (см.: «Холм памяти», посвященный памяти Р. Мухи // Иерусалимский журнал. 2009. № 31). Дина Рубина, говоря об общительности, широте души и бескорыстии Реночки, заключает: она «совершила немыслимые усилия по очеловечению мира». Невольно приходит на память определение А. Блоком его творчества как «трилогии вочеловечения» и его знаменитые стихи:
О, я хочу безумно жить: Всё сущее — увековечить, Безличное — вочеловечить, Несбывшееся — воплотить!Думается, суть этих формул была близка Ренате Мухе, хотя их высокий пафос скорее всего чужд.
Казалось бы, мухинские детские стихи были безобидными и аполитичными, но в Советском Союзе и они редко допускались к печати. Ей удалось выпустить всего одну книжицу «Переполох» в 1968 г. (совместно с Н. Воронель). Ну, конечно, какому редактору могли прийтись по вкусу такие строки:
Когда вам гадит Троглодит, Ведь что-то им руководит?Или
Раз у Льва — царя зверей Появился зять-еврей. Плохо дело у царя, Откровенно говоря.или «Тонкий ценитель» — в адрес современных критиков:
Как жаль, что в дубраве замолк соловей, И трели его не слышны средь ветвей. — Ну, это как раз небольшая потеря, — Заметила с ветки Глухая Тетеря.А сколько стихотворных посвящений было адресовано самой Ренате — и шуточных, и серьёзных!
Вадим Левин:
Кто славой жив, а кто — зарплатой, а я-то — помни! — жив тобой, моей сестрой, моей судьбой, моим соавтором Ренатой!Наталья Рапопорт:
Бывает, что в масть попадает кликуха. Примером тому гениальная Муха, В которой играет Божественный дух…Феликс Рахлин:
Пусть в обуви и одежде Иная мода теперь — Калошенька! Ты, как и прежде, Хорошенькая,(В ответ на надпись Рены на её книге: «Дорогому старому сапогу от старой калоши»).
Евгений Евтушенко:
Будут любить старики и все дети Самую умную Муху на свете.Е. Евтушенко поместил её стихи в свою антологию «Десять веков русской поэзии» и дал им краткую характеристику, почувствовав в них «особенный, еврейско-русский воздух» (Д. Кнут) в сочетании с одесским юмором и сделав такой вывод: «Маленький, но большой поэт Рената Муха достойна того, чтобы её стихи не только включались в школьные хрестоматии, но и сопровождали по жизни нас всех, даже седеющих, но не стареющих душой, ибо такие стихи нам этого не позволят». И в подтверждении этих слов Евтушенко я с моим внуком Сеней читаем и перечитываем, запоминая наизусть, стихи Ренаты, Его смешат и радуют слонёнок в «маминой панаме», и бутерброд без масла, сыра и хлеба, и ноги осьминога, которые всячески развлекаются в выходной денёк. А меня восхищает «Книжная колыбельная» с её поразительной метафоричностью (страницы «слипаются» от усталости, «на твёрдую обложку опускается глава», «кавычки по привычке раскрываются во сне», а перенос повесил нос потому, что «он разлуку с третьим слогом очень плохо перенёс») и виртуозным, функциональным финалом:
Дремлет юная невеста По дороге под венец, И заснули середина, И начало, и К О Н Е Ц.Ну, а нашей любви к поэзии Ренаты Мухи нет и не будет конца!
2010
«Я иудеянка из рода Авраама»
(Елена Аксельрод)
По мнению Марины Цветаевой, есть поэты с историей и без истории. Думается, что Елену Аксельрод можно отнести к первым из-за её чувства причастности к судьбе своего народа: она ощущает себя звеном в смене многочисленных поколений Авраамовых детей. Её генетическая память хранит воспоминания о Господнем гневе и изгнании из рая, о жертвоприношении Исаака, о Содоме, грехах его жителей и жене Лота, о бесчисленных еврейских погромах и нищете виленских местечек.
Пространство смещено, и время сбивчиво. Назад ли пячусь иль бреду вперед — Судьба моя в глаза глядит обидчиво Который век, который час, который год. Я иудеянка из рода Авраама, Лицом бела и помыслом чиста. Я содомитка, я горю от срама, Я виленских местечек нищета, Где ласковые свечи над субботою, Где мать худа и слишком толст Талмуд, Я та, на чьих лохмотьях звёзды жёлтые Взойдут однажды и меня сожгут.