Стихи разных лет. Борхеизмы, Борхес Хорхе Луис

Стихи разных лет. Борхеизмы

Борхес Хорхе Луис

современная проза

2012 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Стихи разных лет. Борхеизмы

Из книги “Пыл Буэнос-Айреса (1923)

Улицы

Улицы Буэнос-Айреса стали плотью от плоти моей. Не алчные улицы, где донимает толпа и сутолока, а безвольные улицы в глубине квартала, где почти не увидишь людей, затушёванные полумраком и сумерками, и те, что подальше, без сердобольных деревьев, где неприветливые домишки, удручённые вечными далями, рискуют затеряться в беспредельности неба и пампы. Они прибежище для одиночки, их населяют тысячи редкостных душ, единственных перед лицом Бога и Времени и безусловно чудесных. Эти улицы расходятся к западу, северу и югу, и они тоже родина — эти улицы: вот бы в строчках, которые я пишу плескали эти

знамёна.

Юг

С одного из твоих дворов глядеть на древние звёзды, со скамейки в тени следить за разбросанными огоньками, которые моё невежество не могло ни наречь, ни собрать в созвездия, слышать биение воды в потаённом колодце, запах жасмина и жимолости, безмолвие спящей птицы, ощущать свод прихожей, влажность, возможно, всё это — стихи?

Из книги “Золото тигров’ (1972)

В манере пятистиший танка

Выше по склону — сад, весь в золоте лунном, так и сияет. Но только губы твои намного слаще в тени.

Птица умолкла в глуби тенистой сада. Бродишь в печали. Разве не вижу: тебе чего-то недостаёт.

Чаша чужая, меч, который другому когда-то служил, свет луны за окошком — разве этого мало?

Тигр под луною, в золотых позументах, смотрит на лапы. Не помнит, что растерзал человека когтями.

Дождь так печально омывает надгробье. Грустно быть камнем, грустно не быть человеческой жизнью и сном на заре.

Не в пример предкам — не погибнуть в сраженье. Полночью скучной быть тем, кто старательно слоги считает в стихах [1] .

Как известно, в каждом пятистишье танка 31 слог (5+7+5+7+7). (Здесь и далее — прим. перев., кроме тех, что принадлежат X. Л. Борхесу.).

Ослепший

Мариане Грондоне

Навечно он лишён земных обличий и лиц, чьи не меняются черты, нет близких улиц, все за три версты, нет некогда бездонной сферы птичьей. От книг ему остался только вид того, что память — этот род забвенья — удерживает в форме оглавленья, являя вместо смысла алфавит. Неверный шаг — и падаешь куда-то, от уровней различных спасу нет… Так робким узником сонливых лет живу я без рассвета и заката. Сплошная ночь. И ни души. Лишь стих — ваятель беспросветных дней моих.

Со дня моего рожденья в девяносто девятом от виноградных лоз и глубокого чана — длинное время, что позже видится мигом сжатым, зримый мир похищало у глаз моих постоянно. Жадные дни и ночи вымарывали в упоенье милые сердцу лица и дорогие строки, попусту вопрошает моё иссякшее зренье библиотеки и храмы, тонущие в поволоке. Голубизна и пурпур стали серым туманом, двумя пустыми словами. Зеркало полнится ныне пепельной пустотою. В парке благоуханном скорбную розу мрака я обоняю в унынье. Выжили только одни мертвенно-жёлтые тени, Зреньем я наделён — лицезреть наважденья.

Золото тигров

До поры пожелтевших сумерек я столько раз наблюдал, как могучий бенгальский тигр слонялся тропой судьбы по вольеру, не понимая, что это его тюрьма. А там и другие тигры: огненный — Уильяма Блейка, другое золото — пылкий Зевесов металл, и кольцо, что каждой девятой ночью зачинает девять колец, а эти — новые девять, и так без конца… [2] С годами стали меня покидать прочие дивные краски, остался лишь робкий свет, нерасторжимая тень и первоначальное золото. О закаты, о тигры, о пламя мифа и эпоса, о самое дивное золото — твои пряди, желанные вот этим рукам.

О “кольце девяти ночей” любознательный читатель может справиться в гл. 49 “Младшей Эдды” — кольцо это звалось Драупнир. (Прим. X. Л. Борхеса.).

Ист-Ленсинг, 1972

Из книги “Железная монета ’ (1976)

Элегия невозможному воспоминанию

Я всё бы отдал — только бы припомнить тот пыльный немощёный переулок среди приземистых белёных стен, где стройный всадник заслонил зарю (на нём большое выцветшее пончо), вокруг равнина в некий день без даты… Я всё бы отдал — только бы припомнить, как мать в имении Санта-Ирене глядит на утро и ещё не знает фамилии своей грядущей — Борхес… Я всё бы отдал — только бы припомнить сраженье у Сепеды, где бы я мог свидеться с самим Эстанислао дель Кампо [3] , встретив посвист первых пуль своей беспечно радостной отвагой… Я всё бы отдал — только бы припомнить дверь в потаённом загородном доме, которую отец мой еженощно толкал, пока во сне не затерялся, пока четырнадцатого числа февральским днём 38-го года не отворил её в последний раз… Я всё бы отдал — только бы припомнить, как корабли Энгиста [4] отплывают от датских дюн, чтоб остров захватить, ещё не ставший Англией покуда… Я всё бы отдал — только бы припомнить, как внемлю я Сократовым словам в тот вечер неминуемой цикуты, когда он преспокойно размышлял, что есть бессмертие, неторопливо суждения и мифы вороша, а между тем от ног его холодных струилась к сердцу синяя погибель… Я всё бы отдал — только бы припомнить тот миг, когда бы ты в любви призналась, а я не мог бы до утра заснуть, мятущийся, счастливый…

Эстанислао дель Кампо (1834–1880) — аргентинский поэт, автор поэмы о вольном пастухе-гаучо “Фауст", давшей начало так называемому гаучистскому направлению в аргентинской литературе.

Энгист — один из героев “Беовульфа", скорее всего, его прототип — саксонский король V в. Энгист Кентский.

Из книги “История ночи" (1977)

Зеркало

Ребёнком я боялся увидеть в зеркале чужое лицо или слепую, безликую маску, за которой скрывалось бы нечто ужасное. И ещё я боялся, что в зеркале молчаливое время собьётся однажды с ежедневного курса человечьих часов да и приютит в своём ленивом мнимом пространстве новые существа, формы и краски. (Я об этом помалкивал — дети пугливы.) Теперь я боюсь, не вобрало бы зеркало истинное обличие моей души, терзаемой мраком и прегрешениями, которую зрит Бог и, возможно, люди.

Из книги “Тайнопись (1981)

Гимн

Этим утром воздух напитан невероятным благоуханием райских роз. На берегу Евфрата Адам постигает всю свежесть воды. Золотой дождь струится с неба любовью Зевса [5] . Выныривает из моря рыба, и человек из Агригента [6] вспомнит, что он был этой рыбой. В пещере, которую назовут Альтамира [7] , безликая рука вычерчивает крутой хребет бизона. Рука Виргилия лениво ласкает шелка, которые везли из царства Жёлтого Императора караваны и корабли. Первый соловей запевает в Венгрии. Иисус разглядывает на монете профиль Кесаря. Пифагор рассказывает своим грекам, что у времени та же форма, что у круга. На одном из островов Океана серебристые борзые преследуют золотых ланей. На звонкой наковальне куют меч, который не подведёт Сигурда [8] . Уитмен поёт на Манхэттене. Рождается в семи городах Гомер. Дева только что пленила белого единорога. Прошлое возвращается, как прилив, и все эти древности наплывают потому, что тебя поцеловала женщина.

Зевс, упав золотым дождём на заточённую в бронзовой башне Данаю, сделал её матерью Персея.

Человек из Агригента — древнегреческий философ и поэт Эмпедокл (490–430 до н. э.).

Альтамира — пещера в испанской провинции Сантандер с красочными настенными изображениями мадленской культуры позднего палеолита.

Сигурд — герой скандинавской мифологии.

1 2 3 4

Комментарии: