Стихи разных лет. Борхеизмы

Борхес Хорхе Луис

Удача

Каждый обнимающий женщину — Адам. Женщина — Ева. Всё вершится впервые. В небе я увидел белое. Мне говорят, что это луна, но что я могу сделать одним словом и одной мифологией? Деревья меня немного страшат. Они такие красивые. Тихие животные приходят, чтобы я им нарёк имя. Книга в библиотеке без букв. Они возникают, едва я её раскрываю. Листая атлас, я творю контур Суматры. Зажигающий в темноте спичку изобретает огонь. В зеркале таится ещё кто-то. Глядящий на море видит Англию. Читающий вслух стихи Лилиенкрона [9] ринулся в битву. Мне снился Карфаген и разорившие его легионы. Мне снился меч и весы. Да

святится любовь без овладевающего и овладеваемой, когда оба отдаются друг другу. Да святится кошмарный сон, открывающий нам, что преисподнюю творим мы сами. Каждый, входящий в реку, входит в Ганг. Глядящий на песочные часы видит развеянную империю. Играющий клинком предрекает смерть Цезаря. Спящий — все люди. В пустыне я видел юного сфинкса, которого только что сотворили. Под солнцем нет ничего сколь-нибудь древнего. Всё вершится впервые, но на вечный манер. Читающий мои слова, выдумывает их.

9

Лилиенкрон фон Детлев (1844–1909) — немецкий писатель.

Суть

То, что в веках начертано другими, не облегченье страху твоему, ты — не они, вокруг ты видишь тьму, свой лабиринт ты сам возвёл своими шагами. Не спасут тебя, увы, страданья Иисуса и Сократа, ни золотой Сиддхартха [10] , в час заката принявший смерть под пение листвы. Всё, что рука твоя запечатлела, всего лишь прах, и всё, что ты изрёк, лишь прах. Не знает сожаленья Рок, и ночь Творца не ведает предела. Из времени сквозного ты возник. И в нем ты каждый одинокий миг.

10

Сиддхартха Гаутама (623–544 до н. э.) — индийский принц, основатель буддизма.

Сон

Нас учит ночь своим делам волшебным, мы распускаем с нею ткань Вселенной, бесчисленные сопряженья следствий и их причин, которые таятся во времени, чья бездна необъятна. Ночь хочет, чтоб забыл ты этой ночью свой род, и кровь, и родовое имя, забыл слова и слёзы всех людей, всё то, чему тебя учила явь, весь мир обманный геометров — точку, прямую, плоскость, куб и пирамиду, цилиндр и сферу, океан и волны, и собственную щёку на подушке, и свежесть новой простыни, сады, империи и цезарей, Шекспира, то, что всего труднее — что любимо. Смешно: невзрачная таблетка может стереть весь мир и учредить хаос.

Слава

Видеть рост Буэнос-Айреса, его рост и упадок. Вспоминать землистый двор и виноградник, крыльцо и колодец. Унаследовать английский, домогаться англосаксонского. Испытывать любовь к немецкому и тоску по латыни. Беседовать в Палермо со старым убийцей. Быть благодарным шахматам и жасмину, тиграм и гекзаметру. Читать Маседонио Фернандеса [11] его голосом. Познать знаменитые сомнения, коими является метафизика. Прославлять клинки и разумно желать мира. Не зариться на острова. Не покидать домашнюю библиотеку. Быть Алонсо Кихано и не решиться стать Дон Кихотом. Объяснять то, чего не знаешь, тем, кто узнает больше тебя. Радоваться дарам луны и Поля Верлена. Правильно соткать какой-нибудь восьмисложник. Снова рассказывать те же старинные истории. Упорядочить на диалекте наших дней пять-шесть метафор. Избежать подкупов. Быть гражданином Женевы, Монтевидео, Остина и — подобно всем людям — Рима. Боготворить Конрада. Быть тем, что никем неопределимо, — аргентинцем. Быть слепым. Не столь уж диковинные вещи, но вместе — они наделяют меня славой, которую я никак не могу уяснить.

11

Маседонио Фернандес (1874–1952) — аргентинский поэт, прозаик, философ. Близкий друг Борхеса.

Нить жизни

В каком из моих городов я умру? В Женеве, где я сподобился откровения не столько Кальвина, сколько Вергилия и Тацита? В Монтевидео, где Луис Мелиан Лафинур [12] , ослепший и обременённый летами, скончался среди документов, готовясь написать беспристрастную историю Уругвая, которую так никогда и не написал? В Наре, где на японском постоялом дворе я спал на полу и увидел во сне ужасную фигуру Будды, которую я тронул, но никогда не видел? В Буэнос-Айресе, где я почти что чужак, учитывая мои немалые годы и то, что взяли привычку брать у меня автографы? В техасском Остине, где мы с матерью осенью 1961 года открыли Америку?.. Другие узнают об этом и позабудут. На каком языке мне придётся умереть? На испанском, который мои предки использовали для команд при атаке или при игре в карты? На английском — той Библии, которую моя бабушка читала, стоя лицом к пустыне? Другие узнают об этом и позабудут. В котором часу? В рассветных сумерках голубя, когда нет ещё никаких тонов, или в вечерних сумерках ворона, когда ночь упрощает и расточает видимое, или в банальные два часа пополудни? [13] Другие узнают об этом и позабудут. Эти вопросы — не от страха, а от нетерпеливой надежды. Они часть рокового сюжета следствий и причин, которые никто из людей не может предсказать, да и боги — вряд ли.

12

Луис Мелиан Лафинур (1850–1939) — уругвайский юрист, эссеист, дипломат. Дядя Борхеса.

13

Борхес умер 86-ти лет в Женеве в начале первого часа ночи в субботу 15 июня 1986 г.

Борхеизмы

Аборт. Говорят, аборт убивает будущего Шекспира. Так ведь и Макбета.

Автографы. Я надписал столько своих книг, что в день моей смерти та, что не надписана, станет бесценной.

Ангелы. Журналисты взяли за обыкновение спрашивать: “Каково ваше послание?” Я им отвечаю, никакого послания у меня нет, послания свойственны ангелам, ангел ведь по-гречески значит посланец, а я никакой не ангел.

Бессонница. Недавно я никак не мог заснуть и стал подсчитывать количество стран. Дошёл до девятнадцатой и уснул.

Бестселлеры. В мою пору не было бестселлеров, и поэтому мы не могли предлагать себя публике. Не нашлось бы тех, кто на нас позарился бы.

Биографии. Всё это пустяшные, абсурдные упражнения. Некоторые сводятся лишь к упоминанию нового местожительства.

Блеск. Я предпочитаю быть тусклым и серым, нежели блестящим. Тем более блещущим.

Блеф. Я как-то гулял с другом и уловил, как шедший мимо парень сказал: “Борхес? Но это же чистый блеф!” Согласен, подумал я, но только блеф непреднамеренный. Я хотел поговорить с ним, но он ушёл, так что я до сих пор не знаю, блефую я или нет?

Братья Мачадо [14] . Безусловно у Антонио Мачадо есть ряд блистательных страниц, но и ряд других, где виден андалусец, который, стремясь выглядеть кастильцем, обильно использует географические названия. Я решительно склоняюсь к мнению Касиноса Ассенса [15] , который считает, что Мануэль Мачадо превосходит своего брата Антонио. Разумеется, о писателе надо судить по его лучшим страницам. И я думаю, что лучшие страницы Мануэля не хуже лучших страниц Антонио. К тому же, полагаю, на оценку влияет то, что Антонио был республиканцем, а Мануэль франкистом, и мне представляется абсурдным судить о писателях по их политическим взглядам.

14

Братья Мачадо — Мануэль (1874–1947) и Антонио (1875–1939) — выдающиеся испанские поэты, которые придерживались противоположных политических воззрений, их пути во время Гражданской войны разошлись. Антонио придерживался республиканских взглядов. Мануэль после победы путчистов занимал видные посты, посвятил Франко стихотворение “Сабля Каудильо” (о чём сокрушался, узнав о смерти матери и брата, совершивших трагический исход во Францию).

15

Рафаэль Касинос Ассенс (1882–1964) — испанский поэт, романист и эссеист.

Будущее. Как-то во время длинных каникул, проведённых в Монтевидео, отец посоветовал мне запоминать всё, что нас окружало, потому что эти вещи будут исчезать, а я смогу потом рассказать моим детям и внукам, что я всё это видел. Он просил вглядываться в постройки, во флаги, в карты, где у каждой страны свой цвет, в мясные лавки, в церкви, в священников, в таможни, потому что всё это исчезнет, когда мир станет одинаковым и люди забудут о различиях. Пока что этот прогноз не сбылся, но, полагаю, однажды сбудется.

Буэнос-Айрес. Я всегда чувствовал, что есть в Буэнос-Айресе нечто, нравящееся мне. Он мне нравится настолько, что мне не нравится, что он нравится другим.

Вера. Я заметил, что верующие не чувствуют себя счастливыми. Наоборот, они живут в мире сомнений, у них ужасные представления о божественной справедливости, и, кроме того, они ждут поощрений или наказаний, которых не заслужили.

Верблюд. В Коране не упоминаются верблюды. Арабы, писавшие его, не сочли это необходимым.