Стихи
Шрифт:
Когда преодолен рубеж, Без преувеличенья, без Превозношенья до небес Хочу проститься. Ведь я не о своей туге, Не о талантах и т.п. Я плачу просто о тебе, Самоубийца. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.
ДНЕВНИК Листаю жизнь свою, Где радуюсь и пью, Люблю и негодую. И в ус себе не дую.
Листаю жизнь свою, Где плачу и пою, Счастливый по природе При всяческой погоде.
Листаю жизнь свою, Где говорю шутейно И с залетейской тенью, И с ангелом в раю. Давид Самойлов.
РЕАНИМАЦИЯ Я слышал так: когда в бессильном теле Порвутся стропы и отпустят дух, Он будет плавать около постели И воплотится в зрение и слух.
(А врач бессильно разведет руками. И даже слова не проговорит. И глянет близорукими очками Туда, в окно, где желтый свет горит.)
И нашу плоть увидит наше зренье, И чуткий слух услышит голоса. Но все, что есть в больничном отделенье, Нас будет мучить только полчаса.
Страшней всего свое существованье Увидеть в освещенье неземном. И это будет первое познапье, Где времени не молкнет метроном.
Но вдруг начнет гудеть легко и ровно, Уже не в нас, а где-то по себе, И нашу душу засосет, подобно Аэродинамической трубе.
И там, вдали, у гробового входа, Какой-то вещий свет на нас лия, Забрезжит вдруг всезнанье, и свобода, И вечность, и полет небытия.
Но молодой реаниматор Саня Решит бороться с бездной и судьбой И примется, над мертвецом шаманя, Приманивать обратно дух живой.
Из капельниц он в нас воль 1000 ет мирское, Введет нам в жилы животворный яд. Зачем из сфер всезнанья и покоя Мы все же возвращаемся назад?
Какой-то ужас есть в познанье света, В существованье без мирских забот. Какой-то страх в познании завета. И этот ужас к жизни призовет.
...Но если не захочет возвратиться Душа, усилье медиков - ничто. Она куда-то улетит, как птица, На дальнее, на новое гнездо.
И молодой реаниматор Саня Устало скажет: "Не произошло!" И глянет в окна, где под небесами Заря горит свободно и светло. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.
БЕССОННИЦА Я разлюбил себя. Тоскую От неприязни к бытию. Кляну и плоть свою людскую, И душу бренную свою.
Когда-то погружался в сон Я, словно в воду, бед не чая. Теперь рассветный час встречаю, Бессонницею обнесен.
Она стоит вокруг, стоглаза, И сыплет в очи горсть песка. От смутного ее рассказа На сердце смертная тоска.
И я не сплю - не от боязни, Что утром не открою глаз. Лишь чувством острой неприязни К себе - встречаю ранний час. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.
* * * Пусть нас увидят без возни, Без козней, розни и надсады, Тогда и скажется: "Они Из поздней пушкинской плеяды". Я нас возвысить не хочу. Мы - послушники ясновидца... Пока в России Пушкин длится, Метелям не задуть свечу. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.
* * * Зачем за жалкие слова Я отдал все без колебаний И золотые острова, И вольность молодости ранней!
А лучше - взял бы я на плечи Иную ношу наших дней: Я, может быть, любил бы крепче, Страдал бы слаще и сильней. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.
ПЯРНУСКИЕ ЭЛЕГИИ
Г.М.
I
Когда-нибудь и мы расскажем, Как мы живем иным пейзажем, Где море озаряет нас, Где пишет на песке, как гений, Волна следы своих волнений И вдруг стирает, осердясь.
II
Красота пустынной рощи И ноябрьский слабый свет Ничего на свете проще И мучительнее нет.
Так недвижны, углублённы Среди этой немоты Сосен грубые колонны, Вязов нежные персты.
Но под ветром встрепенется Нетекучая вода... Скоро время распадется На сейчас и "никогда".
III
Круг любви распался вдруг. День какой-то полупьяный. У рябины окаянной Покраснели кисти рук.
Не маши мне, не маши, Окаянная рябина, Мне на свете все едино, Коль распался круг души.
IV
И жалко всех и вся. И жалко Закушенного полушалка, Когда одна, вдоль дюн, бегом Душа - несчастная гречанка... А перед ней взлетает чайка. И больше никого кругом.
V
Здесь великие сны не снятся, А в ночном сознанье теснятся Лица полузабытых людей Прежних ненавистей и любвей. Но томителен сон про обманы, Он болит, как старые раны, От него проснуться нельзя. А проснешься - еще больнее, Словно слышал зов Лорелеи И навек распалась стезя.
VI
Деревья прянули от моря, Как я хочу бежать от горя Хочу бежать, но не могу, Ведь корни держат на бегу.
VII
Когда замрут на зиму Растения в садах, То невообразимо, Что превратишься в прах.
Ведь можно жить при снеге, При холоде зимы. Как голые побеги, Лишь замираем мы.
И очень долго снится Не годы, а века Морозная ресница И юная щека.
VIII
Как эти дали хороши! Залива снежная излука. Какая холодность души К тому, что не любовь и мука!
О, как я мог так низко пасть, Чтобы забыть о милосердье!.. Какое равнодушье к смерти И утомительная страсть!
IX
Любить не умею. Любить не желаю. Я глохну, немею И зренье теряю. И жизнью своею Уже не играю. Любить не умею И я умираю.
Х
Пройти вдоль нашего квартала, Где из тяжелого металла Излиты снежные кусты, Как при рождественском гаданье, Зачем печаль? Зачем страданье, Когда так много кр 1000 асоты? Но внешний мир - он так же хрупок, Как мир души. И стоит лишь Невольный совершить проступок: Задел - и ветку оголишь.
XI
В Пярну легкие снега. Так свободно и счастливо! Ни одна еще нога Не ступала вдоль залива.