Стихи

Емелин Всеволод Олегович

В альбом Инне (которого у неё нет)

Никогда мне не гулять С Вами. Не смогу я Вас назвать Фанни. Стол закапала свеча Воском. Не попала в Ильича Ваша тёзка. Может было б и у нас Всё иначе. Не случись у ней в тот раз Неудача. Вы войдёте завтра в храм С сыном. Все мужчины во след Вам Рты разинут. Ведь у Вас на что не глянь Всё порода. Ну, а я? простая пьянь Из народа. Вас найти хочу Под службы распевы. Головой кручу То вправо, то влево. Хор поёт себе? “Иже Херувимы…” А я вижу Вашу ломкую спину. Я смотрю издалека И немею. Вы стройны, словно бокал, Что за шея… Что за руки! Как янтарные Руки… А на мне гуманитарные Брюки. Не могу купить Вам торт Или розу. На леченье всё идёт От циррозу. Одним словом? ни хрена, Ни фига. Как вы скажете: “Говна? Пирога”. Остаются мне лишь сны И охрана Церкви св. Козьмы И св. Дамиана.

Стихотворение написанное на работах по рытью котлована под “Школу оперного пения Галины Вишневской” на ул. Остоженка там, где был сквер.

Есть же повод расстроиться И напиться ей - ей. По моей Метростроевской, Да уже не моей Я иду растревоженный, Бесконечно скорбя. По-еврейски Остоженкой Обозвали тебя. Где ты, малая родина? Где цветы, где трава? Что встаёт за уродина Над бассейном “Москва”? Был он морем нам маленьким, Как священный Байкал. Там впервые в купальнике Я тебя увидал. Увидал я такое там Сзади и впереди, Что любовь тяжким молотом Застучала в груди. Где дорожки для плаванья? Вышка где для прыжков? Где любовь эта славная? Отвечай мне, Лужков. Так Москву изувечили. Москвичи, вашу мать! Чтоб начальству со свечками Было где постоять. Где успехи спортивные? Оборона и труд? Голосами противными Там монахи поют. Я креплюсь, чтоб не вырвало, Только вспомню? тошнит, Немосковский их выговор, Идиотский их вид. Что за мать породила их? Развелись там и тут, Всюду машут кадилами, Бородами трясут. За упокой да за здравие, Хоть святых выноси! Расцвело православие На великой Руси. В альбом Птушкиной Т. С. В субботу храм открылся рано. Склонясь к иконам головой, Навек с Косьмой и Дамианом Прощался сторож молодой. На клиросе не слышно пенья, Умолкли в мастерской станки, Лишь сторож возносил в смиреньи Слова печали и тоски. Прощай Косьма и Дамиане. Поклон вам низкий до земли. Мы были грешные христиане, Как говорится? что могли… Прощай столярка и сторожка, Прощай, преображённый храм, Простите, что нетрезв немножко, Приняв последние сто грамм. Прощайте бомжи из притвора, Простите, что гонял я вас. Таким, как вы, я стану скоро, И мне никто уж не подаст. Мне

ничего теперь не жалко, Найду забвенье я в вине, И молодая прихожанка Забудет завтра обо мне. Настал финал жестокой драмы, Пришёл неправый скорый суд. Ах, боже мой, какие дамы Руководили нами тут. За чаем проклятых вопросов Не обсуждать нам горячо, И не грузить дубовых досок, Друг друга чувствуя плечо. Явились в храм лихие люди, Переписали каждый шаг, И словно голову на блюде, Нас вынесли во внешний мрак. Воздастся каждому по вере. Где труп, там будут и орлы. От нас остались только двери Да византийские полы… Прощай Косьма и Дамиане. Уж в окнах алтаря рассвет. А нам в политкорректном храме Отныне места больше нет. Закончил так, боец охраны Утёр припухшие глаза. На лик суровый Дамиана Скупая капнула слеза. Смерть бригадира На дальнем московском объекте, Где краны, забор да сортир, Средь бела дня, верьте? не верьте, Однажды пропал бригадир. Случиться такому ведь надо. Он был полон сил и здоров. Угрюмо молчала бригада. Мелькали фуражки ментов. Вполголоса шли разговоры. С утра ещё был он живой. Растерянный доктор со скорой Седою качал головой. Фундамент огромного зданья, Железные бабки копров. Сбирал лейтенант показанья, На стройке искал фраеров. Володька, с КАМАЗа водитель Сказал:? “Здесь концов не найдёшь…” И масляной ветошью вытер Блестящий бульдозера нож. “Слезами глаза мои пухнут. Он был как отец нам и брат, Ходил в лакированных туфлях, Под мышкой носил дипломат. Отправил однажды бульдозер Халтурить, подделав наряд, Налил всей бригаде по дозе, А деньги сложил в дипломат. И вот получил он награду, Не знаю, как вышло уж так? Зачем не делился с бригадой? Почто обижал работяг?” Солдаты для следственной группы Лопатили тонны земли, Искали останки от трупа, Да так ничего не нашли. Нашли они следственной группе, Где сваи из грунта торчат, Один лакированный туфель Да чёрный портфель-дипломат. А Лёха? Володькин брательник, Прошедший Сургут, Самотлор, Он ватник накинул на тельник, Сказал, закурив “Беломор”: “Начальник, молчи об народе. Тебе ль за народ говорить. Народ, как в семнадцатом годе, Сумеет себя защитить!” … На дальнем московском объекте, Где ямы, бетон да тоска, На память безвременной смерти Заделана в цоколь доска. Слова песни из к/ф “Осень на Заречной улице” Уж не придёт весна, я знаю. Навеки осень надо мной. И даже улица родная Совсем мне стала не родной. Среди моих пятиэтажек, Где я прожил недолгий век, Стоят мудилы в камуфляже И сторожат какой-то Bank. Как поздней осенью поганки Мелькают шляпками в траве, Повырастали эти банки По затаившейся Москве. Сбылися планы Тель-Авива. Мы пережили тяжкий шок. И где была палатка “Пиво”, Там вырос магазин “Night Shop”. И пусть теснятся на витрине Различных водок до фига, Мне водка в этом магазине В любое время дорога. Смотрю в блестящие витрины На этикетки, ярлычки. Сильнее, чем от атропина, Мои расширены зрачки. Глаза б мои на вас ослепли, Обида скулы мне свела, Зато стучат в соседней церкви, Как по башке, в колокола. И я спрошу тебя, Спаситель, Висящий в храме на стене: “По ком вы в колокол звоните? Звоните в колокол по мне!” По мне невеста не заплачет, Пора кончать эту фигню. Не знаю? так или иначе, Но скоро адрес я сменю. Зарежут пьяные подростки, Иммунодефицит заест, И здесь на этом перекрёстке Задавит белый мерседес. На окровавленном асфальте Размажусь я, красив и юн, Но вы меня не отпевайте, Не тычьте свечки на канун. Без сожаленья, без усилья, Не взяв за это ни рубля, Меня своей епитрахилью Накроет мать сыра земля. Кончаю так? идите в жопу, Владейте улицей моей, Пооткрывайте здесь найт-шопов, Секс-шопов, банков и церквей. Песня о Хорсте Весселе. Над Берлином рассветает, Расступается туман. Из тумана выплывает Над рекою ресторан. Там за столиком Хорст Вессель, Обнявшись с Лили Марлен. Не поднять ей полных чресел С его рыцарских колен. Он с Марленой озорует, Аж ремни на нём скрипят, А вокруг сидит, ревнует Штурмовой его отряд. Мрачно смотрят исподлобья И ерошат волоса С ним повязанные кровью Ветераны из СА. На подбор голубоглазы, Белокуры, словно снег. Все на смерть готовы разом, Их двенадцать человек. Что, Хорст Вессель, ты не весел? Что, Хорст Вессель, ты не смел? Ты не пишешь больше песен, Ты, как лёд, остекленел. Как пригрел эту паскуду, На борьбу не стало сил. Эта фройляйн явно юде, Большевик её любил. Любит вас, поэтов, Лиля, Был поэт тот большевик, Настоящая фамилья Не Марлен у ней, а Брик. Шляпки модные носила, Шоколад “Рот Фронт” жрала, Раньше с красным всё ходила, Счас с коричневым пошла. Дураки вы, Хорст, с ним оба, То любя, то не любя. Довела его до гроба, Доконает и тебя. Приглядись ты к этим лицам, Ужаснись еврейских морд, Пожалей ты свой арийский, Драгоценный генофонд. Ишь нашёл себе забаву, Встретил в жизни идеал, Променял ты нас на фрау, Нас на бабу променял! За спиной такие речи Слышит грозный командир, И обняв рукой за плечи, Он Лили с колен ссадил. Он берёт её за шею Осторожно, как букет, И швыряет прямо в Шпрее Через низкий парапет. Шпрее, Шпрее, мать родная, Шпрее, Шпрее, Дойче Флюс. Серебром волны играя, Ты, как Бир, сладка на вкус. То под мост ныряешь в арку, То блестишь издалека, Не видала ль ты подарка От орла-штурмовика. Ты река германцев, Шпрее, Не прощаешь ты измен, Прими в сёстры Лорелеи Эту Брик или Марлен. Шпрее, Шпрее, Муттер Шпрее, Только пятна на воде. Одолели нас евреи, Коммунисты и т. д. Это кто там крутит палец Возле правого виска? Дойчланд, Дойчланд, юбер алес. Наша психика крепка. Пусть в меня свой камень бросит Кто сочтёт, что я не прав. Вот такой Партайгеноссе Получается “Майн Кампф”. Что ж вы, черти, приуныли? Мы же немцы, с нами Бог! Разливай по кружкам или Запевай “Ди фанне хох!” Из-за ратуши на штрассе Грудь вперёд за рядом ряд Выступает дружной массой Хорста Весселя отряд. Впереди, державным шагом Выступая вдалеке, Кто-то машет красным флагом С чёрной свастикой в кружке, От добра и зла свободен, Твёрд и верен, как мотор, То ли Зигфрид, то ли Один, То ли Манфред, то ли Тор. Колыбельная бедных Низко нависает Серый потолок. Баю - баю - баю, Засыпай, сынок. Засыпай, проснёшься В сказочном лесу, За себя возьмёшь ты Девицу-красу. Будут твоим домом Светлы терема, Мир друзьям-знакомым, А врагам тюрьма. Из леса выходит Бравый атаман Девицу уводит В полночь и туман. Спит пятиэтажка, В окнах ни огня, Будет тебе страшно В жизни без меня. Из леса выходит Серенький волчок, На стене выводит Свастики значок. Господи, мой Боже! Весь ты, как на грех, Вял и заторможен, В школе хуже всех. Ростом ты короткий, Весом ты птенец. Много дрянной водки Выпил твой отец. Спи, сынок, спокойно, Не стыдись ребят, Есть на малохольных Райвоенкомат. Родине ты нужен, Родина зовёт. Над горами кружит Чёрный вертолёт. Среди рванной стали, Выжженной травы Труп без гениталий И без головы. Русские солдаты, Где башка, где член? Рослый, бородатый Скалится чечен. Редкий, русый волос, Мордочки мышей. Сколько полегло вас, Дети алкашей, Дети безработных, Конченных совков, Сколько рот пехотных, Танковых полков… Торжество в народе, Заключают мир, Из леса выходит Пьяный дезертир. Не ревёт тревога, Не берут менты. Подожди немного, Отдохнёшь и ты… Что не спишь упрямо? Ищешь? кто же прав? Почитай мне, мама, Перед сном “Майн Кампф”. Сладким и палёным Пахнут те листы. Красные знамёна, Чёрные кресты. Твой отец рабочий, Этот город твой. Звон хрустальной ночи Бродит над Москвой. Кровь на тротуары Просится давно. Ну, где ваши бары? Банки, казино? Модные повесы, Частный капитал, Все, кто в Мерседесах Грязью обдавал. Все телегерои, Баловни Москвы, Всех вниз головою В вонючие рвы. Кто вписался в рынок, Кто звезда попсы, Всех примет суглинок Средней полосы… Но запомни, милый, В сон победных дней Есть на силу сила И всегда сильней. И по вам тоскует Липкая земля, Повезёт? так пуля, Если нет? петля. Торжество в народе, Победил прогресс, Из леса выходит Нюрнбергский процесс. Выбьют табуретку, Заскрипит консоль. Как тебе всё это? Вытерпишь ли боль? Только крикнешь в воздух: “Что ж ты, командир? Для кого ты создал Свой огромный мир? Грацию оленей, Джунгли, полюса, Женские колени, Мачты, паруса?” Сомкнутые веки, Выси, облака. Воды, броды, реки, Годы и века. Где он тот, что вроде Умер и воскрес, Из леса выходит Или входит в лес. На смерть леди Дианы Спенсер Я слова подбирать не стану. Чтоб до смерти вам кровью сраться. Я за гибель принцессы Дианы Проклинаю вас, папарацци. Что довольны теперь, уроды? Натворили делов, ублюдки? Вы залезли в кровать к народу, Вы залезли людям под юбки. Из-за вас, тут и там снующих И пихающихся локтями, С ней погиб культурный, непьющий, Представительный египтянин. Растрепали вы всё, как бабы. А какого, собственно, чёрта? Ну любила она араба И инструктора конного спорта. Не стесняясь светского вида, Проявляла о бедных жалость, С умирающими от СПИДа, То есть с пидорами целовалась. А ещё клеймлю я позором, Не поведших от горя бровью, Всю семейку этих Виндзоров, С королевой, бывшей свекровью. Бывший муж хоть бы прослезился, Хоть бы каплю сронил из глаза. У меня, когда отчим спился, Стал похож он на принца Чарльза. Принц Уэльский нашёлся гордый, Ухмыляется на могиле. Да в Москве бы с такою мордой И в метро тебя не пустили. Повезло же тебе, барану, Представляю, как ты по-пьяни Эту розу, принцессу Диану, Осязал своими клешнями. Нам об этом вашем разврате, Обо всех вас? козлах безрогих, Киселёв полит-обозреватель Рассказал в программе “Итоги”. Киселёв был со скорбных взором, Он печально усы развесил. У него поучитесь, Виндзоры, Как грустить по мёртвым принцессам. Если вы позабыли это, Мы напомнил вам, недоноскам, Как Марии Антуанетты Голова скакала по доскам, И что с Карлом соделал Кромвель, Об Екатеринбургском подвале Мы напомним, да так напомним, Чтобы больше не забывали. Смерть украинца Арбайтер, арбайтер, маляр-штукатур, Подносчик неструганных досок Скажи мне, когда у тебя перекур? Задам тебе пару вопросов. Скажи мне арбайтер, сын вольных степей, Зачем ты собрался в дорогу? Зачем ты за горстку кацапских рублей Здесь робишь уси понемногу, Сантехнику ладишь, мешаешь бетон, Кладёшь разноцветную плитку? Зачем на рабочий сменял комбиньзон Расшитую антисемитку? Скитаешься ты в чужедальних краях, По северной хлюпаешь грязи. Ужель затупился в великих боях Трезубец Владимира князя? Не здесь же где щепки, леса, гаражи Тараса Шевченко папаха лежит? Ты предал заветы седой старины, Не вьются уж по ветру чубы. Не свитки на вас, даже не жупаны, Усы не свисают на губы. О чём под бандуру поют старики? Почто с москалями на битву Не строят полки свои сечевики Под прапором жовто-блакитным? Где ваши вожди, что блестя сединой, Пируют на вольном просторе? Шуршат шаровары на них шириной С весёлое Чёрное море. Щиты прибивают к Царьградским вратам, Эпистолы пишут султанам Хмельницкий Богдан и Бендера Степан, Другие паны-атаманы? Где хлопцы из прежних лихих куреней В заломленных набок папахах, Гроза кровопивцев жидов-корчмарей, Гроза янычаров и ляхов? Ты скажешь, что в этом не ваша вина, Но ты не уйдёшь от ответа. Скажи, где УНА? Нет УНА ни хрена! УНСО налицо тоже нету. Он медлит с ответом мечтатель-хохол, Он делает взгляд удивлённый, И вдруг по стене он сползает на пол, Сырой, непокрытый, бетонный. –  Оставь меня, брат, я смертельно устал, Во рту вкус цветного металла, Знать злая горилка завода “Кристалл” Меня наконец доконала. Раствора я больше не в силах мешать, - Успел прошептать он бригаде, - Лопату в руках мне уж не удержать, Простите меня, Бога ради. Последняя судорога резко свела Его бездыханное тело, Как птицу ту, что к середине Днепра Летела, да не долетела. Не пел панихиду раскормленный поп, Не тлел росный ладан в кадиле, Запаянный наглухо цинковый гроб В товарный вагон погрузили. В могилу унёс он ответ мне. Увы… Открыли объект к юбилею Москвы. Всё было как надо - Фуршет, торжество. Там фирма “Гренада” Теперь, ТОО. У входа охрана Взошла на посты. Шуршат бизнес-планы, Блестят прайс-листы. И принтер жужжит На зеркальном столе, Не надо тужить О несчастном хохле, Не надо, не надо, Не надо, друзья. “Гренада”, “Гренада”, “Гренада” моя… … И только ночами, Когда кабаки В безбрежной печали Зажгут маяки, И сумрак угарный Висит над Москвой, Украинки гарны Встают вдоль Тверской, Охранник суровый Отложит свой ствол, Из тьмы коридоров Выходит хохол. Суров он и мрачен, И страшен на вид, Он - полупрозрачен, Проводкой искрит. Он хладен, как лёд, Бледен, как серебро, И песню поёт Про широкий Днiпро, И фосфором светит. И пахнет озон. Пугает до смерти Секьюрити он. Баллада о белых колготках. В Чечне, в отдалённом районе, Где стычкам не видно конца, Служили в одном батальоне Два друга, два храбрых бойца. Один был седой, лысоватый, Видавший и небо, и ад. Его уважали ребята, Он был в батальоне комбат. Другой лет на двадцать моложе Красив был, как юный Амур, Любимцем солдат был он тоже, Певун, озорник, балагур. Однажды пошли на заданье Весной, когда горы в цвету, Отряд получил приказанье - Соседнюю взять высоту. Вот пуля врага пролетела, Послышался стон среди скал, И рухнуло мёртвое тело, То младший товарищ упал. Десантники взяли высотку, Чечены на юг отошли, И снайпершу в белых колготках Бойцы на КП привели. Была она стройной блондинкой, На спину спускалась коса, Блестели, как звонкие льдинки, Её голубые глаза. Комбат посмотрел и заплакал, И нам он в слезах рассказал: “Когда-то

студентом филфака Я в Юрмале всё отдыхал. Ах, годы мои молодые, Как много воды утекло. И девушка с именем Вия Ночами стучалась в стекло. Был счастия месяц короткий, Как сладко о нём вспоминать. В таких же вот белых колготках Валил я её на кровать. Неловким, влюблённым студентом Я был с ней застенчив и тих. Она с прибалтийским акцентом Стонала в объятьях моих. Ты думала - я не узнаю? Ты помнишь, что я обещал? Так здравствуй, моя дорогая, И сразу наверно прощай! Тебя ожидает могила Вдали от родимой земли. Смотри же, что ты натворила!” И мёртвого ей принесли. Латышка взглянула украдкой На свежепредставленный труп, И дрогнула тонкая складка Её ярко-крашенных губ. Она словно мел побелела, Осунулась даже с лица. “Ты сам заварил это дело, Так правду узнай до конца. Свершилася наша разлука, Истёк установленный срок, И, как полагается, в муках На свет появился сынок. Его я любила, растила, Не есть приходилось, не спать. Потом он уехал в Россию И бросил родимую мать. Рассталась с единственным сыном, Осталась в душе пустота, И мстила я русским мужчинам, Стреляя им в низ живота. И вот, среди множества прочих, А их уже более ста, И ты, ненаглядный сыночек, Застрелен мной в низ живота”. В слезах батальон её слушал, Такой был кошмарный момент, И резал солдатские уши Гнусавый латвийский акцент. Но не было слёз у комбата, Лишь мускул ходил на скуле. Махнул он рукой, и ребята Распяли её на столе. С плеча свой “калашников” скинул, Склонился над низким столом И нежные бёдра раздвинул Он ей воронёным стволом. “За русских парней получай-ка, За сына, который был мой… ” И девушка вскрикнула чайкой Над светлой балтийской волной. И стон оборвался короткий; И в комнате стало темно. Расплылось на белых колготках Кровавого цвета пятно. А дальше, рукою солдата, Не сдавшись злодейке судьбе, Нажал он на спуск автомата И выстрелил в сердце себе. Лишь эхо откликнулось тупо Среди седоглавых вершин Лежат в камуфляже два трупа И в белых колготках один. И в братской, солдатской могиле На горной, холодной заре Мы их поутру схоронили В российской, кавказской земле. Торжественно, сосредоточась, Без лишних, бессмысленных слов, Отдали последнюю почесть Из вскинутых в небо стволов. Мне ваших сочувствий не надо, Я лучше пойду и напьюсь. Зачем вы порушили, гады, Единый Советский Союз? “Убили Фердинанда-то нашего.” Я. Гашек.

К 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина

“Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел”.

А. С. Пушкин.

Под звонкие народные частушки Среди церквей, трактиров и палат Великий Александр Сергеевич Пушкин В Москве родился 200 лет назад. Когда была война с Наполеоном Не удержали дома паренька. По простыням сбежал через балкон он И сыном стал гусарского полка. Он был в бою беспечен, как ребёнок, Врубался в гущу вражеских полков. Об этом рассказал его потомок, Прославленный Никита Михалков. Трудны были года послевоенные, Но Александр взрослел, мужал и креп. На стройке храма у француза пленного Он финский ножик выменял на хлеб. И не пугал тогда ни Бог, ни чёрт его, Он за базар всегда держал ответ, Он во дворах Покровки и Лефортова У пацанов имел авторитет. Он был скинхедом, байкером и репером, Но финский нож всегда с собой носил, А по ночам на кухне с Кюхельбекером Он спорил о спасении Руси. Запахло над страной ХХ-м съездом. Он кудри отпустил, стал бородат, Пошёл служить уборщиком подъезда И оду “Вольность” отдал в Самиздат. Он мыл площадки, ползал на коленках, Отходы пищевые выносил, А по ночам на кухне с Евтушенко Он спорил о спасении Руси. И несмотря на то, что был он гений, Он был весёлый, добрый и простой. Он водки выпил больше, чем Есенин, Баб перетрахал больше, чем Толстой. В судьбе случались разные превратности, Пришла пора доносов, лагерей. И он имел на службе неприятности, Поскольку был по матери еврей. Он подвергался всяческим гонениям, Его гоняли в шею и сквозь строй, И он не принял Нобелевской премии, Он в эти годы был невыездной. Враги его ославили развратником, И император выпустил указ, Чтоб Александра в армию контрактником Призвали и послали на Кавказ. Но Пушкин, когда царь сослал туда его, Не опозорил званья казака. Он тут же зарубил Джохар Дудаева, И у него не дрогнула рука. И тотчас все враги куда-то юркнули, Все поняли, что Пушкин-то - герой! Ему присвоил званье камер-юнкера Царь-страстотерпец Николай 2. И он воспел великую державу, Клеветникам России дал отпор И в “Яре” слушать стал не Окуджаву, Краснознамённый Соколовский хор. Пришёл он к церкви в поисках спасения, Преодолел свой гедонизм и лень. И в храме у Большого Вознесения Его крестил сам Александр Мень. И сразу, словно кто-то подменил его, Возненавидел светских он повес. И, как собаку, пристрелил Мартынова (Чья настоящая фамилия Дантес) Когда подлец к жене его полез. По праздникам с известными политиками Обедни он выстаивал со свечкою, За что был прозван либеральной критикой Язвительно - “Колумб Замоскворечья”. Пешком места святые обошёл он, Вериги стал под фраком он носить, А по ночам на кухне с Макашовым Он спорил о спасении Руси. Ведь сказано: “Обрящите, что ищите.” А он искал всё дальше, дальше, дальше. И сжёг вторую часть “Луки Мудищева”, Не выдержав написанной там фальши. Он научил нас говорить по-русскому, Назвал его всяк сущий здесь язык. Он на Лубянке, то есть, тьфу, на Пушкинской Нерукотворный памятник воздвиг. Я перед ним склоню свои колени, Мне никуда не деться от него. Он всех живых живей, почище Ленина. Он - наше всё и наше ничего. Ко мне на грудь садится чёрным вороном И карканьем зовёт свою подружку, Абсурдную Арину Родионовну, Бессмысленный и беспощадный Пушкин. Маша и президент. На севере Родины нашей, За гордым Уральским хребтом, Хорошая девочка Маша У мамы жила под крылом. Цвела, как лазоревый лютик, Томилась, как сотовый мёд. Шептали вслед добрые люди: “Кому-то с женой повезёт.” Но жизнь - это трудное дело, В ней много встречается зла. Вдруг мама у ней заболела, Как листик осенний слегла. Лежит она, смеживши веки, Вот-вот Богу душу отдаст. А Маша горюет в аптеке, Там нету ей нужных лекарств. Сидит, обливаясь слезами, Склонивши в печали главу. Да умные люди сказали: “Езжай-ка ты, Маша, в Москву. Живёт там глава государства В тиши теремов и палат, Поможет достать он лекарство, Ведь мы его электорат.” Её провожали всем миром, Не прятая искренних слёз. Никто не сидел по квартирам. Угрюмо ревел тепловоз. Вслед долго платками махали, Стоял несмолкаемый стон. И вот на Казанском вокзале Выходит она на перрон. Мужчина идёт к ней навстречу: “Отдай кошелёк,” - говорит. А был это Лёва Корейчик, Известный московский бандит. Вот так, посредине вокзала Наехал у всех на виду, Но Маша ему рассказала Про горе своё и беду. Тут слёзы у Лёвы как брызни, Из глаз потекло, потекло… Воскликнул он: “Чисто по жизни Я сделал сейчас западло. Чтоб спать мне всю жизнь у параши, Чтоб воли мне век не видать За то, что у девочки Маши Я деньги хотел отобрать. Достанем лекарство для мамы, Не будь я реальный пацан, Начальник кремлёвской охраны Мой старый и верный друган. Чтоб мне не родиться в Одессе, Не буду я грабить сирот.” Довёз он её в мерседесе До самых кремлёвских ворот. И впрямь был здесь Лёва свой в доску, Так жарко его целовал Начальник охраны кремлёвской, Высокий седой генерал. Усы генерала густые, Упрямая складка у рта, Под сердцем героя России Горит золотая звезда. Поправил он в косах ей ленту, Смахнул потихоньку слезу, И вот в кабинет к президенту Он нашу ведёт егозу. На стенах святые иконы, Огромное кресло, как трон, Стоят на столе телефоны, И красный стоит телефон. Притихли у двери министры. Премьер застыл, как монумент. А в кресле на вид неказистый Российский сидит президент. Взвопил он болотною выпью, Услышавши Машин рассказ. “Я больше ни грамма не выпью, Раз нету в аптеках лекарств. ” Не веря такому поступку, Министры рыдают навзрыд. Снимает он красную трубку, В Америку прямо звонит. “Не надо кредитов нам ваших, Не нужно нам мяса, зерна. Пришлите лекарство для Маши, Её мама тяжко больна.” На том конце провода всхлипнул, Как будто нарушилась связь, А это всем телом Билл Клинтон Забился, в рыданьях трясясь. Курьеры метались все в мыле, Умри, но лекарство добудь. И Моника с Хиллари выли, Припавши друг-другу на грудь. И вот через горы и реки Летит к нам в Москву самолёт, А в нём добрый доктор Дебейки Лекарство для Маши везёт. Да разве могло быть иначе, Когда такой славный народ. Кончаю и радостно плачу, Мне жить это силы даёт. Лили Марлен Последний шопот, И нет в живых. Прощай Европа Сороковых. Где на панели У серых стен Ночами пели “Лили Марлен”. Чуть что хватались За острый нож И отзывались Не кличку “Бош”. Гектары, мили, Руин не счесть. Всё разбомбили

В-26.

Где наши замки, Монастыри? Зачем вы, янки, Сюда пришли? С другого света Достались нам Лишь сигареты Да чуингам… Смерть Ваххабита. Как святой Шариат Правоверным велит, Уходил на Джихад Молодой ваххабит. В небе клекот орла, Дальний грома раскат, Уходил Абдулла На святой Газават. От тоски еле жив, Оставлял он гарем И садился в свой джип, Зарядив АКМ. Обещал: - Я вернусь, Как придёт Рамадан, Вы для пленных урус Приготовьте зиндан. Занимался рассвет, И старик-аксакал Ему долго вослед Всё папахой махал. Где у сумрачных скал Бурный Терек кипит, Там в засаду попал Молодой Ваххабит. Налетели гурьбой, С трёх сторон обложив, Вспыхнул яростный бой, Поцарапали джип, Самого Абдуллу, Отобравши ключи, Привязали к стволу Молодой алычи. Начинали допрос, Приступил к нему поп. Он иконы принёс, Поклоняться им чтоб. “Ваххабит удалой, Бедна сакля твоя, Поселковым главой Мы назначим тебя. Будешь жить, как султан, Новый выдадим джип, Ко святым образам Ты хоть раз приложись.” Благодать в образах Отрицал янычар, Лишь Акбар да Аллах Он в ответ прорычал. Тихо, словно шакал, Подходил политрук, Стакан водки давал Пить из собственных рук. Говорил замполит: “Мы скостим тебе срок, Будешь вольный джигит, Пригуби хоть глоток.” Но в ответ басурман Всё - “Аллах да Акбар!” И с размаху в стакан Полный водки плевал. Не фильтрует базар, Что с ним делать? Хоть плачь. Но сказал комиссар: “Ты достал нас, басмач. ” И под небом ночным , Соблюдая черёд, Надругался над ним Весь спецназовский взвод. Как прошло это дело Знает только луна, Волосатого тела Всем досталось сполна. В позе локте-коленной, - Так уж создал Господь, - Любит русский военный Моджахедскую плоть. А как по блиндажам Разошлась солдатня, Труп остывший лежал В свете робкого дня. В первых солнца лучах Лишь сержант-некрофил Его, громко крича, Ещё долго любил… Слух идёт по горам - Умер юный шахид За священный ислам И за веру убит. Но убитым в бою Вечной гибели нет, Среди гурий в раю Он вкушает шербет. Как он бился с урус Не забудут вовек. По нём плачет Эльбрус, По нём плачет Казбек. Плачут горькие ивы, Наклонившись к земле, А проходят талибы - Салют Абдулле! В небе плачет навзрыд Караван птичьих стай, А в гареме лежит Вся в слезах Гюльчатай. И защитников прав Плач стоит над Москвой, Тихо плачет в рукав Константин Боровой. Плачьте, братцы, дружней, Плачьте в десять ручьёв, Плачь Бабицкий Андрей, Плачь Сергей Ковалёв. Нет, не зря, околев, Он лежит на росе, Ведь за это РФ Исключат из ПАСЕ.

Олигарх

–  Еврей в России больше чем еврей, - И сразу став, как будто, выше ростом, Он так сказал и вышел из дверей, Вдали маячил призрак Холокоста. Но на раввина поднялся раввин, Разодралась священная завеса. Он бросил взгляд вниз, по теченью спин И хлопнул дверцей мерседеса. Вослед ему неслося слово - “Вор”, Шуршал священный свиток Торы, И дело шил швейцарский прокурор, И наезжали кредиторы. В Кремле бесчинствовал полковник КГБ, Тобой посаженный на троне, Но закрутил он вентиль на трубе И гласность с демократией хоронит. Застыла нефть густа, как криминал, В глухом урочище Сибири, И тихо гаснет НТВ-канал, Сказавший правду в скорбном мире. Всё перепуталось: Рублёво, Гибралтар, Чечня, Женева, Дума, Ассамблея, На телебашне знаковый пожар… Россия, лето, два еврея! О Пушкине Застрелил его пидор В снегу возле Чёрной речки, А был он вообще-то ниггер, Охочий до белых женщин. И многих он их оттрахал А лучше бы, на мой взгляд, Бродил наподобье жирафа На родном своём озере Чад. Играл бы в Гарлеме блюзы, Но поэтом стал, афрорусский. За это по всему Союзу Ему понаставили бюсты Из гипса, бронзы и жести На книжках, значках, плакатах Он всех нас за эти лет двести Не хуже, чем баб, затрахал. Но средь нас не нашлося смелых, Кроме того пидараса, Что вступился за честь женщин белых И величие арийской расы. Оглавление Песня ветерана защиты Белого Дома Болезнь глаз "Ампул пустых частокол…"

____________________

Всеволод Емелин - это своего рода Веничка Ерофеев многообразной в своих проявлениях великой русской поэзии. Родился в Москве в 1959 году.

Закончил Московский институт геодезии и картографии. Работал геодезистом, разнорабочим на стройке, сторожом в московском храме Косьмы и Дамиана. Стихи, собранные в один цикл друзьями, практически нигде не печатались.Правда была маленькая публикация в альманахе "Поэзия" и еще одна в екатеринбургском журнале "Мы и культура сегодня". А поэт он замечательный, да вы и сами в этом убедились.А слышали бы вы, как он читает свои стихи - сколько в этом чтении то истинного трагизма, то чисто русского юмора, короче истинной поэзии…Вообще в данном случае все написанное Емелиным не стилизация, а самая что-ни на есть настоящая жизнь.В этой жизни могут легко умереть от того, что утром не было денег на опохмел, сломать руку в пьяной драке или же просто перерезать себе вены из-за несчастной любви или депрессухи.За стилизацией - это к Игорю Иртеньеву.У Севы Емелина все вполне всерьез и без обмана. Так что компом он не пользуется и по Инету не шарит. Иной раз и хлеб не на что купить, какой уж тут к чертям компъютер. Если захотите связаться с автором, пишите на мой электронный адрес: [e-mail], а я ему всё передам в лучшем виде. С нижайшим почтением, ваш - P.S. С радостью могу оповестить, что недавно (в начале 2003 г.) все же вышла из печати, изданная на средства "Митьков" небольшая емелинская книжка "Песни аутсайдера". Так что лед тронулся, господа присяжные заседатели.Надеюсь, со временем появятся и другие. Пока же большое подспорье в существовании Интернета и его возможностей.

Константин Боголюбский © Copyright: Всеволод Емелин ‹/author.html?con›, 2000 Свидетельство о публикации №1010150127 Список читателей ‹/readers.html?2000/10/15-127› Версия для печати ‹/poems/2000/10/15-127.html› Заявить о нарушении правил ‹/complain.html?text_2000/10/15-127› Вы можете проголосовать за это произведение в СМС-чарте ‹/smschart.html›. Для этого отправьте СМС-сообщение с текстом*stihi 1010150127* на единый короткий номер*1151* из России (или 5012 из Украины, 9912 из Казахстана), поддерживаются все операторы. Стоимость СМС - 1$. Автору произведения за каждый голос начисляется 50 баллов, см. подробнее условия голосования ‹/about/smschart.html›.

Рецензии Написать рецензию ‹/addrec.html?2000/10/15-127› Вообще, я не любитель стилизаций на тему "я был в батальоне разведчик, а ён - писаришка штабной…" Но здесь автор настолько захватывает миром "аутсайдеров", знакомым до боли, что хочется читать и перечитывать.

Сравнение с Веничкой Ерофеевым вполне уместно. Особо хочу отметить "Колыбельную бедных" - жестко, честно и философски-глубоко…

С признательностью, Александр.

Smoker ‹/author.html?smoker› 11.06.2008 11:14 • ‹/rec.html?2008/06/11/2027› [Заявить о нарушении правил ‹/complain.html?rec_2008/06/11/2027›] Добавить замечания ‹/addnotes.html?2008/06/11/2027›

____________________

На это произведение написано*12 рецензий* ‹/comments.html?2000/10/15-127›, здесь отображается последняя, остальные -*в полном списке* ‹/comments.html?2000/10/15-127›.

Написать рецензию ‹/addrec.html?2000/10/15-127› Другие произведения автора Всеволод Емелин ‹/author.html?con› Все объявления ‹http://an.yandex.ru/count/1NeOuGikTnO40000ZhSs0P04XPJo29K2cmDeJoi1EW68bawUagSnGmMAhRZK0f6_9rp619E53OkWT1yGGda6?from=http://www.stihi.ru/poems/2000/10/15-127.html amp;ref-page=36644› /Я/ндексДирект ‹http://direct.yandex.ru/?partner› Дать объявление ‹http://an.yandex.ru/count/1NeOuK9hFHG40000ZhSs0P04XPJo29K2cmHhK2i1Em68etLM0PAfF4C5YgJ2r0AHloTSnWIJXGsBgBWV449w1W00?hnt=36644› Электроустановочные изделия ‹http://an.yandex.ru/count/1NeOuLIkc3m40000ZhSs0P04XPJo29K2cm5kGoi1YAo8r0A9dIacc0UTdGOOageujGEAeRcE0P6_9rp618-pdlex3P-oT-zs2vE53PaMYwGjA0T2Z92Jew2WZWm1UGe0› авв,Legrand, valena, этюд. Розетки,выключатели. Автоматические выкл-ли,УЗО. www.el-k.ru · Москва

ABBYY FineReader 9.0 ‹http://an.yandex.ru/count/1NeOuNeJFPy40000ZhSs0P04XPJo29K2cm5kGoi1CeYXD5q3YQfze0kOI9sMnToIfmLP18geK1W2aRydNCO4Zx_fUGWFdxpp5QmFauKDcHQBf4lN2aACaEsKe90YeNeA› Лицензионный FineReader 9.0 Professional, Home, Corporate! Доставка! softmag.ru

Установка-ремонт розеток! ‹http://an.yandex.ru/count/1NeOuNH1M6040000ZhSs0P04XPJo29K2cm5kGoi1CuYgE2y3YQxrTWEO1vsV7bkIgeyV18gW1Ue1aRydNCO4ZxrfIaGCdxoo60y7auKDcHQBfOQQ2KACaAzBe91yadeA› Выезд мастера в течение 2-х часов на дом и в офис. Лицензия. Гарантия. www.dom-master.com · Москва