Стихи

Рождественский Роберт Иванович

5. Грязный шепоток

Из фильмов мы предпочитаем развлека — тельные. Из книжек мы предпочитаем сберега — тельные. Сидим в тиши, лелеем блаты подзавядшие. Работу любим, где зарплата — под завязочку… Мы презираем в хронике торжественные омуты… Все космонавты — кролики! На них проводят опыты! В быту, слегка подкрашенном научными названьями, везёт отдельным гражданам… Чего ж про них названивать?! Они ж бормочут тестики под видом испытания. Они ж в науке-технике — ни уха, ни… так далее… Их интеллект сомнителен. В их мужество не верится… Живые заменители машин над миром вертятся!! Не пыльное занятие: лежишь, как в мягком поезде. Слетал разок и — на тебе! И ордена! И почести! Среди банкета вечного, раздвинув глазки-прорези, интересуйся вежливо: "А где тут сумма — прописью?.." Живи себе, помалкивай, хрусти котлетой киевской иль ручкою помахивай: "Привет, мол, наше с кисточкой!.."

10. Одиночество

Я славлю одиночество моста, шальное одиночество печурки. Я славлю одиночество

гнезда вернувшейся из-за морей пичуги… (А сам — в игре с огнём, тревожным, переменчивым, — живу случайным днём, живу мелькнувшим месяцем… Работает в боку привычная механика… А я бегу, бегу. Бледнею. Кровью харкаю. Смолкаю, застонав. Жду вещего прозрения то в четырёх стенах, то в пятом измерении… Разъехались друзья. Звонят, когда захочется… У каждого своя проверка одиночеством…) Я славлю одиночество письма, когда оно уже почти нежданно… Я славлю одиночество ума учёного по имени Джордано!.. (А сам, припав к столу, пью горькое и сладкое. Как будто по стеклу скребу ногтями слабыми. Не верю никому, считаю дни до поезда… И страшно одному, а с кем-то рядом — боязно… В постылый дом стучу, кажусь чуть-чуть заносчивым. "Будь проклята, — кричу, — проверка одиночеством!..") Я славлю одиночество луча в колодце, под камнями погребённом. Я славлю одиночество врача, склонившегося над больным ребёнком. (Неясная цена любым делам и почестям, когда идёт она — проверка одиночеством!.. Пугать не пробуй. Денег не сули. Согнись над неожиданною ношей…) Я славлю одиночество Земли и верю, что не быть ей одинокой!

14. Жизнь и смерть

Значит, всё-таки есть она — глупая смерть. Та, которая вдруг. Без глубинных корней. За которой оркестрам стонать и греметь. Глупо. Глупая смерть… А какая умней? А в постели умней? А от пыток умней? А в больнице? В убожестве краденых дней? А в объятьях мороза под скрипы саней? Где умней? Да и как это можно: умней?! В полыханье пожара? В разгуле воды? В пьяной драке, где пастбище делит межа? От угара? От молнии? От клеветы? От раскрашенной лжи? От слепого ножа?.. Смерть ничем не задобришь, привыкла к дарам… Вот Гастелло летит с перекошенным ртом. Он при жизни пошёл на последний таран! Всё при жизни!!! А смерть наступила потом… Горизонт покосившийся. Кровь на песке. И Матросов на дзот навалился плечом. Он при жизни подумал об этом броске! Всё при жизни!!! И смерть тут совсем ни при чём… Голос радио. Падает блюдце из рук. Прибавляется жителей в царстве теней… Значит, глупая смерть — та, которая вдруг? Ну, а если не вдруг? Постепенно? Умней?! Всё равно ты её подневольник и смерд! Всё равно не поможет твоё: "Отвяжись!.." Впрочем, если и есть она — глупая смерть, — это всё-таки лучше, чем глупая жизнь.

15. Вечный огонь

Свет Вечного огня, жар вещего костра, тебе рассвет — родня. Тебе заря — сестра. Гудящий над строкой, не сказанной никем, мятущийся огонь, ты для меня — рентген! Рентген — пока дано держать в руках перо, когда черным-черно, когда белым-бело… Восстав из-под земли в пороховом дыму, погибшие пришли к подножью твоему. Сквозь дальние огни, сквозь ржавые бинты в упор глядят они, как полыхаешь ты… Снега идут сквозь них. Года идут сквозь них. Ты правильно возник! Ты вовремя возник! Их прошлый непокой, несбывшийся простор сейчас в тебе, огонь. Сейчас в тебе, костёр… Не станет пусть в веках ни уголка, ни дня, куда б не проникал свет Вечного огня!.. Я знаю, что хочу. Я, голову склоня, гляжу в глаза огня и медленно шепчу: всем сбившимся с пути, всем рухнувшим с коня дорогу освети, свет Вечного огня. Замёрзших отогрей. Оружье закали. К наивным будь добрей. Зарвавшихся спали… Не верю я пока в переселенье душ… Но ты — наверняка! — в огне ракетных дюз! На кончике пера. На утреннем лугу… Свет Вечного костра, мы у тебя в долгу. В долгу за каждый вздох и прежде, и теперь… И если я тебе не выплачу свой долг, тогда убей меня и прокляни меня, жар вещего костра. Свет Вечного огня.

17. О незаменимых

Кто-то заплакал. Кто-то заохал. Бодрые песни лезут из окон. И поговорка вновь торжествует: "Незаменимых не существует…" Трусы, герои, прачки, министры — всё заменимо. Все заменимы… Всё заменимо! Действуя чётко, сменим давайте бога на чёрта. Шило на мыло. Пешку на пешку. (Это привычно. и неизбежно.) Сменим давайте горы на поле. Зава на зама. Зама на пома. А панихиду — на именины. Всё заменимо. Все заменимы… Значит, напрасно крестили нас в загсах. Зря мы считали годы без засух. Зря утопали в пахоте вязкой. Бредили вязью старославянской. Зря мы пудовым кланялись щукам. Зря композитор тему нащупал. Зря архитектор кальку изводит. Зря над могилами матери воют. Зря нас дорога однажды сманила. Все заменимы. Всё заменимо!! Я наполняю лёгкие гневом! Я вам клянусь пошатнувшимся небом: лжёт поговорка! Врёт поговорка! Незаменимо катится Волга. Незаменимы ветры над взморьем. Незаменимы Суздаль и Смольный. Незаменимы отсветы флага… Незаменима добрая фляга. Зёрна морошки. Тень от платана… Незаменим академик Ландау. Незаменима и окрылённа резкость конструктора Королёва!.. Даже артисты цирков бродячих, даже стекольщик, даже жестянщик, кок, над которым не светятся нимбы, — незаменимы. Незаменимы… Каюсь, но я признаю неохотно: жизнь не окончится с нашим уходом. Внуков, чей путь ещё даже не начат, незаменимые бабушки нянчат. Знаю: родятся под Омском и Тулой, в горной глуши, за сиреневой тундрой, — знаю: взойдут на асфальтовых нивах новые тысячи незаменимых! Незаменимых в деле и в силе. Незаменимых, будто Россия. Пусть — знаменитых, незнаменитых — незаменимых. Незаменимых!

1969

До твоего прихода

Алёне

Теперь я знаю: ты идёшь по лестнице. Вошла в подъезд. Всё остальное — ложь. Идёшь, как по рассыпанной поленнице, как по горячим угольям идёшь. Земля, замедли плавное вращение! Лесные птицы, кончите галдеж… Зачем идешь? Прощать? Просить прощения? Сама не знаешь. Но — идёшь!

1. Когда уезжал…

Позабылись дожди, отдыхают ветра… Пора… И вокзал обернётся, — руки в бока, — пока! На перроне озябшем нет ни души… Пиши… Мы с тобою одни на планете пустой. Постой… Я тебя дожидался, звал, повторял, терял! И висела над нами, будто звезда, беда. Так уходят года, так дрожат у виска века… По тебе и по мне грохочет состав… Оставь! Эти — губы твои, движенье ресниц, — не снись! На рассвете косом, в оголтелой ночи молчи. Разомкни свои руки, перекрести… Прости! И спокойно, — впервые за долгие дни, — усни. …А ты идёшь наверх. Костром. Порывом. Вот задохнулась. Вздрогнули зрачки. Передвигаешь руку по перилам, как будто тянешь сети из реки. Твоя река сейчас наверх стремится. А что в сетях?.. Нет времени… Потом… Стучит эмалированная миска в соседкиной авоське о бидон… Соседка что-то говорит печально. Всё жалуется… Деньги… Сыновья… И ты ей даже что-то отвечаешь, хотя тебя ещё не слышу я…

2. Когда прислушивался…

Слухи, слухи, слухи, слухи, — то начальники, то слуги… Слухи-горы, слухи-льдины налезают на меня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. Для веселья, для разлуки, на глазах и на устах — снова слухи, слухи, слухи просто и не просто так. Прокляты, необходимы — среди ночи, среди дня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. Слухи-отдых, слухи-опыт без особенных затей: существует тихий омут. Как всадить в него чертей?.. Кто поверить надоумил, слухи-карты разложив? Я — по слухам — дважды умер. Дудки! Оба раза жив… То внушительно, то наспех, то наградой, то бедой, — будто капли, будто айсберг: половина — под водой. Слухи сбоку, слухи с тыла, завлекая и маня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. …Слышали: на школьнице женился академик!.. Слышали: в Госбанке для зарплаты нету денег!.. Слышали: поэт свалял такого дурака! Слышали: она ему наставила рога…

3. Когда смеялся…

Рога так рога. Я приглажу патлы. В подушку поплачу. В тетрадку поною. И буду сдавать драгоценные панты каждой весною. Каждой весною. Платите валютой! Зелёненьким хрустом. Фигура у кассы глаза намозолит. По средам с лицом независимо-грустным я буду, вздыхая, купюры мусолить. "Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя!.." …А если на миг отодвинуть веселье, пятнадцатый век мою голову сдавит. Я — только гонец. Я скачу с донесеньем. Король растревожен. Король заседает… Врываюсь в покой тугодумов лобастых и, рухнув плашмя на подстилку из меха, я, булькая кровью (стрела меж лопаток), хриплю, будто школьник по буквам: "Из… ме… на…" "Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя! Ах, люли-люли!.." . . . Эх, люди — люди… …А ты идёшь по лестнице, идёшь по лестнице. Шагаешь, как по лезвию, через нелепицы. И мечешься, и маешься, мечтая, каясь… Нет! Ты не поднимаешься, — я сам спускаюсь! Романы обездарены, отпели трубы… О, сколько нас — "подаренных" — идёт друг к другу!.. Мы, окрыляясь тостами, царим над столиками. Читаем книжки — толстые, а пишем — тоненькие. Твердим о чистой совести, вздыхаем мудро… А сами неосознанно идём к кому-то…

4. Когда любил…

Люб — (Воздуха! Воздуха! Самую малость бы! Самую-самую…) лю! (Хочешь, — уедем куда-нибудь заново, замертво, за море?..) Люб — (Богово — богу, а женское — женщине сказано, воздано.) лю! (Ты покорённая. Ты непокорная… Воздуха! Воздуха!) Люб — (Руки разбросаны. Губы закушены. Волосы скомканы.) лю! (Стены расходятся. Звёзды, качаясь, врываются в комнаты.) Люб — (В загнанном мире кто-то рождается, что-то предвидится…) лю! (Где-то законы, запреты, заставы, заносы, правительства…) Люб — (Врут очевидцы, сонно глядят океаны остывшие.) лю! (Охай, бесстрашная! Падай, наивная! Смейся, бесстыжая!) Люб — (Пусть эти сумерки станут проклятием или ошибкою…) лю! (Бейся в руках моих каждым изгибом и каждою жилкою!) Люб — (Радостно всхлипывай, плачь и выскальзывай, вздрагивай, жалуйся!..) лю! (Хочешь — уедем? Сегодня? — пожалуйста. Завтра? — пожалуйста!) Люб — (Царствуй, рабыня! Бесчинствуй, учитель! Неистовствуй, женщина!) лю! (Вот и глаза твои. Жалкие, долгие и сумасшедшие!..) Люб — (Чёртовы горы уставились в небо тёмными бивнями.) лю! (Только люби меня! Слышишь, люби меня! Знаешь, люби меня!) Люб — (Чтоб навсегда! Чтоб отсюда — до гибели… Вот оно… Вот оно…) лю! (Мы никогда, никогда не расстанемся… Воздуха… Воздуха!..) …А лестница выше. А двери — похожей. Я знаю, я вижу, я чувствую кожей, — шагаешь по далям, шагаешь по датам. Недавним и давним. Святым и бездарным.